два горячих стеклянных шарика, вставленные в замерзающий череп, но он
почти не испытывал боли. Наверное, шок, смутно подумалось ему.
упорно карабкался вверх, спотыкаясь и соскальзывая по заснеженному склону.
Один раз он упал и так ударился, что невольно закричал. А в лесу все еще
выли волки, словно насмехаясь над его болью.
позади. Дошел сюда".
стал круче, и теперь он карабкался на четвереньках. Позади оставался
промятый в снегу окропленный кровью след. Он прокладывал путь на юг по
девственной белизне - тропа, которая будет видна на мили и мили. Лесовик в
нем встревожился, но он знал, что это не имеет значения. Он выжил в
Волчьем Краю, после стольких лет достиг его конца. Погони больше не будет.
Нигде не светилось ни огонька, нигде не было заметно никаких признаков
жизни. Будто развалины на краю мира, будто угрюмый монумент.
гребню. В этом мире он еще никогда не забирался так высоко и, оглядываясь,
обозревал широчайшую панораму от горизонта до горизонта. К северу под
луной на бесчисленные лиги простирались леса, блестя заиндевелыми
вершинами. На восток и запад уходили холмы, среди которых он брел теперь.
По сторонам они вздымались выше, и он сообразил, что идет вверх по
холмистой долине, а к западу и востоку громоздятся более высокие торы и
обрывы. Словно ведущий на юг перевал. И надо всем тут господствовал замок.
выветренных кряжей и вершин, который поднимался к освещенным луной дальним
окутанным снегами горам, зубчатым, с пиками, торчащими, будто рога. Даже
на таком расстоянии он ощутил их громаду и холод. Тысячи футов голого
обледенелого камня, непреодолимым барьером опоясывавшие мир с юга. Теперь
он понял, почему многие лесные люди верили, что там земля кончается, что
за ними нет ничего, кроме полной звезд бездны.
совсем истощились. Остановившись, он увидел, что по утесу змеится
врубленная в скалу дорога, кончаясь где-то наверху.
ежесекундно напоминали о себе, а из царапин, оставленных когтями волка,
сочилась кровь. Кровь, которая застывала у него на глазах. Холод стал
пронзительней и пробирал его до мозга костей. Ступней он не чувствовал, а
в ноздрях похрустывали ледяные иголки.
он Котт в лесу, или ему почудилось? Он посмотрел на змеящуюся дорогу
впереди.
но когда обернулся, то не увидел никого. Он бешено выругался.
ругался и ворчал, стараясь подстегивать себя. Но крутизна и стужа
закупорили его легкие, и он хрипел, ловя ртом воздух, и был уже не в силах
произнести ни звука. Он остановился сплюнуть мокроту, увидел темный ее
комок в снегу и понял, что сломанные ребра проткнули легкое. Но все равно
он брел вверх Что ему оставалось?
мрак, и им вдруг овладело странное ощущение: будто ему тепло, будто он
лежит дома у кухонной плиты. На него лился жар, согревая закоченевшие
пальцы ног. Он почти перестал дрожать. Но лесовик в нем не позволил ему
расслабиться. Гипотермия. _Вставай_! Но говорил ему это не его голос.
На ней, как в тот, первый раз, когда он ее увидел, был только белый
балахон, но она, казалось, не чувствовала холода.
больничную рубашку, какие выдают беременным женщинам. Почему он прежде
этого не замечал?
него были белые пятна и на тыльной стороне свободной руки. О, Господи, до
чего он устал!
не занималась, да и луна словно бы висела все там же. Большой Медведицы
видно не было, и он не мог определить время. Может, Всадник нарочно
погрузил все в сумрак, чтобы помешать ему взбираться по дороге? А может,
его чувство времени, как и все остальные, путалось и лгало?
кровавый кашель.
пятьдесят... в семьдесят футов, нигде ни щелки, ни полоски известки. Под
подошвами он ощущал булыжник, только чуть присыпанный снегом, - ледяной
ветер подметал утес вокруг. Он замерз так, что уже не дрожал.
каменный мост вел к черному провалу портала. Как мост дома, подумал он.
Вход. Он знал, что должен войти в него, и знал, что надо торопиться: жизнь
и сознание ускользали. Его тело было еще крепким и закаленным вопреки
долгим годам небрежения, но он же человек. Смертный.
торчали островерхие надвратные башни. Посреди двора - обвалившийся
колодец.
булыжнике вокруг - разбитые черепицы, всякий мусор, гниющие обломки
некогда толстых дубовых балок. Майкл брел среди хлама столетий. Сломанные
мечи, обрывки кольчуг, кости, черепа. Глиняные и медные сосуды, льдисто
поблескивающие обломки драгоценных украшений. Все это усыпало булыжник,
будто конфетти после праздника. Заброшенность. Пустота.
мандолина, золотые звуки арфы. Чудная, завораживающая музыка, от которой
сжалось сердце, а она замерла в воздухе, точно эхо серебряных
колокольчиков, одновременно и веселая и грустная. Он где-то уже слышал ее.
Парапеты, вьющиеся по ветру знамена, мужчины в сверкающих латах верхом на
могучих конях. Мост через широкую искрящуюся реку, где плескались и ныряли
девушки, как серебристые рыбы_.
чувство, будто он бывал тут прежде?
деревьев.
колени на жесткую землю.
Всадник... немыслимо огромный, достигающий звезд. Луна была нимбом над его
головой, а под капюшоном - непроницаемый мрак.
его душа обречена.
мысли, ледяная логика. Худшее уже произошло. И теперь ему все равно.
обвитый побегами жимолости, как ожерельем. Поблескивающий остролист
свисал, точно волосы, вперемешку с омелой и шиповником. Вместо глаз -
красные ягоды рябины, а над ними - свернутая кольцом ветка терновника,
будто корона.
огромных деревьев под ветром. В нем отсутствовала глубина, словно его
грудь была незамкнутой, но полна колышущейся листвы.
лист.
бесследно, ее волосы сияли в потоках лунного света.
Просто я больше не боюсь.