скоро и за тобой пришлю...
старался не глядеть на мать, не плачущую, зачерствевшую от недельного
ожиданья. А воля злобилась, и бессмысленнейшие сочетанья с дневной яр-
костью представали Семенову воображенью.
ваясь с насильственной внутренней усмешкой, что это и есть помины по его
нескладном отце. После еды Семен прилег на лавке и лежал, вытянув ноги,
запрокинув голову на доски. К нему подсела мать.
я и убегу. Рожь-те шуми-ит!.. - она говорила тихо-тихо, не видя устра-
шенных глаз сына. - ...все лежал, твой-те, мухи его ели! - сказывала
Анисья.
лавки как ударенный. - Какие ж мухи зимой? Где ж это рожь в декабре шу-
мит? Что ты забалтываешься!..
неподвижными глазами, и, рассказывая, глядела в окно, затянутое сумерка-
ми. Даже пробовала оправить разметавшиеся черные космы непослушной ру-
кой. А Семен глядел, не отрываясь, на ее корявые, неразгибающиеся
пальцы. - И вот так же, как рассказывала о последних минутах отца, пос-
тепенно бессилея от воспоминаний, так и заснула, положив голову на стол.
Семен бережно, чтоб не потревожить нечаянного сна, перенес ее на койку,
а сам, не решаясь именно теперь покинуть мать, запер двери и прилег на
лавку. Винтовку он приставил к столу.
гулкие образы, как камешки в погремушке, - представлялся отец: стоит у
ямы и, смешно вихляясь, все убеждает соседей по смерти, Барыкова и Сиг-
нибедова, что все это никакого влияния не оказывает, что и там, в по-
повском где-то, люди живут... Потом происходила обычная сонная сумятица,
расщеплялся сон, вклеивались в него клинья новых. Сон - боль уставшей
головы. Когда среди ночи раздался стук в окно, Семен вскочил первым и
прислушался. Дрожащий бабий голос с улицы звал Анисью. Остальных бабиных
слов было не разобрать из-за зимней рамы. Он окрикнул мать, та просну-
лась и сразу, точно и не спала, покорно пошла в сени.
слушала спокойно, даже не кивнула, что поняла, уверенная, что пришли за
ней самой.
щель просунулись штыки. Мать вскрикнула, взошли люди. - Семен быстро за-
пер дверь избы на засов и огляделся, ища. Скользнула мысль - бросить в
сени гранату, но там была мать. Ищущий взгляд его упал на окно, и вот
выход был найден.
были старые, дубовые - затея домовитого Савелья, когда еще не отпробова-
ны были царские розги. Летели осколки, и уже всходил бодрящий холод в
разбитые стекла, - блестела звездами морозная ночь. Под окнами различил
Семен людские тени и тихие переговоры их. "Живьем взять хотят..." - по-
нял Семен и последним ударом, зло усмехаясь, выбил расщепленные остатки
рамы.
матери из-за двери. И вот Семену стеснило в груди, едва вспомнил ее све-
денные, сухие пальцы.
тряпье, какое нашлось на койке, завернутое в шинель.
еся за окном с неистовой поспешностью навалилось на Семенову приманку. В
средину той живой кучи метнул Семен гранату и разрядил наган. Почти тот-
час же он выскочил из окна и побежал. Его спасли глубокие сугробы, моло-
дые ноги и ночь. Два выстрела не достигли его, а погоню было некому уст-
раивать. - Лишь за пределом опасности, когда от бега зашлось сердце, он
сел прямо на снег и так сидел, трудно дыша и обводя глазами ночное поле.
Мягко мерцали звездным светом снега. Где-то за Дуплею - волчий лай. Се-
мен все сидел, прислушиваясь к себе самому, к совершавшемуся внутри его
перерожденью. Все прежние помыслы о крестовой войне с городом были отри-
нуты. Здесь родился другой Семен, - именно тот Семен Барсук, о котором
впоследствии сами собой сложились песни и распевались на ярмарках, на
пьяных гулянках, всюду, где поется мужику.
няя осторожность. Как волки, заметались по уезду барсуки. Описывали кру-
ги, имея целью и центром советское село Гусаки. Четыре раза суживались
круги, и четыре раза загорались Гусаковские овины, - отстаивали. И уже
не обходилось без кроволития каждый раз.
председателей в уезде повыведем". Может, и неправда, но три раза до вес-
ны безлюдели в округе исполкомы. Выявлялся новый председатель, не больше
дней сидел он в нетопленом, запустевшем исполкоме, - срок, в который до-
тянуться до него невидимой руке Семена Барсука. Под конец унылей, чем на
мирскую повинность, смотрели Гусаки на возможность править каким-нибудь
из сел той незамиренной округи. Даже выдумал новую угрозу Половинкин не-
послушным: "вот я тебя председателем в Сускию посажу!".
Барсуковский отряд, путеводимый теперь самим Семеном. Даже и крутые мо-
розы - лопался лед на Мочиловке - не могли остановить враждующих в их
безумных круженьях по снегам. Но встречи их редко оканчивались боем: как
будто слишком мал был для их обоюдной ненависти разбег. - Почти вся Бар-
сучья держава жила теперь на походе. В землянках оставалось лишь ста-
ричье да болящая команда, возглавляемые Прохором Стафеевым. Кашеварами
называла их летучая часть, и те не обижались. Жибанда имел свой от-
дельный отряд, встречались они с Семеном только дома. То была неправда,
к слову сказать, будто председателей убивали. Председателей копили, как
деньги, на последний расчет.
реже смягчала улыбка обострившиеся Семеновы черты, все чаще ходил на
опушку сидеть на облюбованном пеньке и угадывать дыханье недалекой вес-
ны. Весна означала последнюю ставку, весна сулила исход и оценку всех
его предположений и расчетов. - В том же феврале и сообщил Жибанда ему,
вернувшемуся из похода, новость, повергнувшую Семена в ярость, тревогу и
гнев.
ну и подымая бровь. Мишка был чуть только пьян, но лицо его, непокорное
ему, беспорядочней и бурней отражало Мишкины настроения и, среди них,
неутолимое хотенье какого-то последнего разгула.
называли ту землянку, где содержались плененные председатели.
цу.
снегом!
к землянкам.
из Сускии наезжал один, много на Брыкина сказывал.
остался... ну, вот с отмороженной ногой который!
отсутствия.
валясь на него пластом.
щало в ней, усердно раздуваемое Мишкой, и озарились красным светом наду-
тые Мишкины щеки. - Друзьишки, нечего сказать, - говорил Мишка подкиды-
вая в печку дровяной горючий сор, - прямо на голову гадят! Заочно при-
дется Брыкина твоего судить, в острастку; не иначе, как по Половинкинс-
кому приказу гадил. Гниль парень!
рит, нашел: баба средь нас. Хочешь, спрашивает, приведу? Бери, а то
расхватают!
Отымешь ты у меня Настюшку?.. Говори прямо, я не боюсь.
жет быть, тремя сапогами враз, и несколько барсуков проскочило в зимни-
цу. Сильные руки втолкнули во внутрь что-то людское, подобие человека,
кучу. Озлобленный и глухой галдеж сопровождал происшествие.
был деланно тверд. Сам он подошел к столу и стал зажигать светильник.
Фитиль отсырел. Спичка уже жгла пальцы, а огонь все не зажигался. Он по-
ложил остаток спички на фитиль, и тот затеплился чадно, скудно и желто.