Чтение 61–й страницы книги ~Битва железных канцлеров~

Громокипящий кубок неба,

Смеясь, на землю пролила...

Горчакова под руки увели с его могилы. Старый канцлер не плакал, но часто
повторял:

- Умер.., большой политик, умер он...

- Умер поэт, - поправил его Аксаков.

- Ах, не спорьте.., вы не знали его, как я!

***

Под могучими вязами хивинского сераля был раскинут текинский ковер,
посреди него поставили колченогий венский стул - для Туркестанского
генерал-губернатора Кауфмана. А вокруг него стояли офицеры и солдаты в белых
шлемах с длинными назатыльниками, спадавшими им на плечи. Заслышав топот
копыт, Кауфман сказал:

- Ну вот, едет! Поздравляю всех - для России наступает долгожданный
исторический момент...

На садовой дорожке показался хивинский хан - семипудовый ленивец, верный
муж 518 жен, завернутый в ярко-синий халат. Он слез с лошади и, обнажив
бритую голову, на коленях издалека начал подползать к русским воинам, моля о
пощаде. Американский писатель Мак-Гахан, присутствовавший при этой сцене,
тут же записал, что "теперь самый последний солдат русской армии был намного
сильнее хана". Вместе с русскими невольниками из Хивы были вызволены и 40
000 персов, томившихся в рабстве; уходя на родину, персы взывали к солдатам:
"Дозвольте, и мы оближем пыль с ваших божественных сапог..." Кауфман говорил
от имени русской армии:

- Так вот, хан, нравится вам это или не очень, но мы все-таки навестили
вас в "недоступной" Хиве, где вы так приятно кейфовали в тени этого
сераля...

Хан еще ниже склонил голову, ослепительное солнце било теперь прямо в
толстый, как бревно, багровый затылок:

- Пророк предсказал, что Бухару засыплет песком, а Хива исчезнет под
водою, но аллах не знал, что мне предстоит кланяться пришельцам из
заснеженных русских лесов...

Свободно опираясь на ружья, загорелые и усатые, с презрением взирали на
ханское унижение солдаты (этих легендарных героев можно видеть и сейчас: они
смотрят на потомков с красочных полотен Верещагина).

Русский солдат не шел туда, где его не ждали.

Он шел туда, где ждали его как освободителя.

В звенящем зное пустынь русский человек свергал престолы средневековых
деспотов - ханов, султанов и беков, всю эту мразь и нечисть, что осела по
барханам со времен Тамерлана.

И грешно забывать наших прадедов, которые в жестоких лишениях создавали
великое многонациональное государство...

...В министерстве Горчакова ожидал новый английский посол лорд Эндрю
Лофтус; естественно, он сразу с гневом завел речь об агрессии России, о
захвате русскими Хивы.

Горчаков плотнее уселся, сложил руки на столе.

- А кто вам сказал, что мы захватили Хиву? - спросил он. - Мы лишь
усмирили хивинского хана, чтобы впредь ему было неповадно разбойничать в
наших пределах... Ваше благородное беспокойство о Хиве позволяет мне
проявить немалое беспокойство об угнетаемых вами ирландских фениях. По
какому праву протестантская Англия преследует ирландских католиков?

- Ирландцы - это наше внутреннее дело.

- Не отрицаю. Тем более что безопасность Оренбурга и Орска - внутреннее
дело России... Возьмите циркуль, милорд, и измерьте по карте расстояние от
Лондона до Хивы.

- Лучше измерить расстояние от Хивы до Дели.

- О боже праведный! Вы опять за старое, милорд. Тогда я продолжу об
угнетении вами ирландских католиков...

БОЕВАЯ ТРЕВОГА

Бисмарк ел и пил, но.., как пил! Жена сказала:

- Отто, ты же сам знаешь, что врачи не велят тебе увлекаться выпивкой.
Пожалей свою печень ради меня и детей.

- А, врачи.., лицемеры! - воскликнул канцлер. - Если я не хлопну три
стакана мозельмуссе, я вообще испытываю отвращение к политике. Что делать?
Приходится жертвовать здоровьем ради великой Германии... Энгель, где фазан?

Статс-секретарю Бюлову он отрезал жирный огузок:

- Все Бюловы, каких я знал, умные люди... Ешьте! "Когда принесли блюдо с
гусем, - писал очевидец, - канцлера заставили съесть такое количество, что
он уже задыхался, после чего последовала жареная утка..." Под окнами его
дома прошагал с песнями очередной "факелцуг" германской молодежи, и Бисмарк
воспринял, как должное, выкрики с улицы:

- Гер-ма-ния превыше всего... Хох, канцлер! В ряд с солдатскими колоннами
по немецким землям маршировали ферейны - спортивные, певческие и охотничьи,
на тирольских шляпах вызывающе торчали петушиные перья. Немцев было легко
организовывать: по первому сигналу трубы они вставали под знамена
землячеств, уже в прочной обуви, с рюкзаками за плечами, имея сбоку баклагу
с пивом и сверток с бутербродами. Заняв место в строю, пруссак заводил
патриотическую песню и ждал только одного - команды, чтобы маршировать, куда
укажет начальство... Все заправилы германского мира (от первых курфюрстов и
до Гитлера) всегда умело использовали в своих целях это бесподобное умение
немцев сплачиваться в колонны и подчиняться приказам свыше. "Германия, куда
ж ты идешь, Германия?.."

Пангерманизм - предтеча фашизма - при Бисмарке набирал силу. Начиная с
пышных кафедр университетов и кончая бедными сельскими школами, в головы
немцев усердно вдалбливали: "Величайшие в истории подвиги - немецкие,
знаменитые творения резца и кисти - германские, Берлин - красивейший город
мира, все великие изобретения - наши, самые лучшие гимнасты - немецкие, наши
наука и промышленность - передовые, самые толковые рабочие - немцы. Мы имеем
прекрасную армию, с прусским лейтенантом никто не сравнится! Германский
офицерский корпус - вот в чем наша главная сила, и поэтому никто в Европе не
посмеет с Германией состязаться..."

Хотя Бисмарк и заявлял, что Германия "сыта", но сытой он ее не сделал.
Кризис лихорадил берлинскую биржу, на фабриках увольняли до половины
рабочих, пролетариат объединялся для борьбы, и Мольтке советовал разрубить
все невзгоды одним ударом меча - по Франции... Железный канцлер вступал в
кризис, как и страна, лежавшая перед ним. Он рассчитывал, что Франция
надолго погрязнет в моральном упадке, униженная и ограбленная, но французы
так быстро расквитались с контрибуциями, что это Бисмарка потрясло не меньше
Парижской коммуны! Франция показала ему наглядно, что в ее народе много
здоровой силы и боевого задора. Выплачивая по германским векселям, французы
словно бросали веселый вызов судьбе.

Петербург открыл новый 1874 год манифестом о введении в стране всеобщей
воинской повинности. "Россия, - как сказано в старом циркуляре Горчакова, -
сосредоточивалась". А портфель с иностранными делами Франции получил герцог
Деказ, сразу же "обворовавший" русского канцлера: "Франция
сосредоточивается!" - возвестил Деказ миру.

- Неужели, - переживал Бисмарк, - мне так и не удалось законсервировать
слабость Франции до тысяча девятисотого года? Необходимо крутое решение...
Думай, канцлер, думай!

***

Синие вьюги заметали Россию, морозы с ноября держались такие, что даже во
рту леденило зубы, и каждый, в ком билось русское сердце, радовался ядреной
и здоровой матушке-зиме.

Новый год начался неудачно: на Невском, когда лошади вдруг понесли,
Горчаков выпал из саней, разбив бок о фонарную тумбу; долго лежал в постели.
Оправясь, канцлер вечером посетил Михайловский театр. Обнаженные плечи дам,
вырезные жилеты, мундиры и фраки, колоссальные шиньоны, точные английские
проборы, парики и лысины, усы и локоны, пенсне и монокли, бороды и
бакенбарды, жемчуга и бриллианты, пудра и кольдкремы, - в этом оживленном
разнообразии совсем затерялся старикашка канцлер с тугим от крахмала
пластроном ослепительной манишки. Давали "Прекрасную Елену", а публика
(платившая по 100 рублей за билет) ожидала m-lles Филиппе и Лотар, которые,
исполняя песенку о любви, милыми жестами наивно объясняли, что такое
любовь... В толпе знатоков слышалось:

- Нас ожидает нечто волшебное. Но не лучше ли предъявить публике les
cuisses en tricot de m-lle Lotar ,
а чтобы m-lle Филиппе пропела: il me taut de'l'amour! O, Venus, quel plaisir
trouves-tu a faire cascader ma vertu , - и после этого можно опускать
занавес: сто рублей уже окупились.

В зале притушили свет, когда Горчаков заметил дежурного чиновника
министерства, кравшегося к нему между рядами сановных кресел. Вручив князю
депешу из Берлина, он шепнул:

- Речь Мольтке в рейхстаге.., ужасно, ужасно! "Прекрасная Елена" уже не
представляла для Горчакова никакого интереса. Вышел в фойе, где и прочел:
"Мы можем встретить неприятеля лицом к лицу на Западе и на Востоке
одновременно". В глубоком раздумье канцлер спустился по лестнице, почти
механически продел руки в рукава шубы, поданной лакеем. Тишину морозной
площади прорезал вопль городового:

- Кучер его светлости.., канцлера!

Мгновенно подцокали из тьмы лошади. Горчаков сел, продолжая думать. За
окнами кареты проносило великолепную ширь запурженной Невы, на Васильевском
острове уютно мерещились теплые огни. Заметив свет в окнах французского
посольства, он велел остановиться... Генерал Лефло встретил его с