М., как трудно быть в России министром финансов, что десятимиллионный фонд
давно исчерпан, что покрыть расходы казны без ведома Государственной Думы (и
без прений в ней) уже не представляется возможным...
положение, но войдите и вы в мое: мне срочно (даже очень срочно!) нужны сто
двадцать тысяч рублей.
просимую вами сумму вы от меня получите, но, мадам, я вынужден доложить его
величеству об источнике этой суммы.
деньги, а источник золота меня не касается... Через несколько дней Николай
II заметил Коковцеву:
Мне неловко говорить вам о своей эмеритуре, но вы и сами понимаете... деньги
на земле не валяются.
что ресурсы казны исчерпаны, а деньги, как вы высочайше заметили, на земле
не валяются, и посему я был вынужден прибегнуть к капиталам вашего монаршего
Кабинета.
встречах с ним делала вид, будто он обворовал ее в темном переулке.
наполненных сокровищами, они выедали казну, как крысы, забравшиеся в головку
сыра, но... только посмей тронуть их кубышку! Коковцев рассказал этот случай
жене:
берегут так, будто едут в переполненном трамвае. Понимаю и Распутина,
ищущего прибылей на стороне...
(кстати, бывшая любовница Николая II) плакала перед царем, прося у него пять
тысяч на лечение, но он не дал. Орбелиани потом сама же и жаловалась
Коковцеву:
описанию. Кандидат сомнительных прав, Сазонов в дни революции опубликовал
фельетон Амфитеатрова на Романовых, а теперь, когда баррикады разобраны на
дрова, он вступил в черную сотню... Сразу видно "принципиального" человека!
устав Хлебного банка.
возникнет, но жуликам на хлеб всегда хватит и даже детям их останется, а
банковские уставы продаются, как облигации.
говорят. Но я не верю и тому, что вы были другом повешенного Желябова...
которого вы ругаете!
Коковцева китайскую пытку: по капле, по капельке, не спеша, год за годом
министру долбили череп, терроризируя его критикой. Ведь даже вселенский грех
"винной монополии" сваливали на Коковцева, обвиняя его в спаивании водкой
народа. Чувствительный к критике аристократ, дабы утихомирить живодерские
наклонности плебея-издателя, субсидировал Сазонова дачею в его журнал
прибыльных объявлений. Но Сазонов (к несчастью Коковцева!) имел глаза во
много раз больше желудка, и сейчас он дал понять министру, что поезда в
Царское Село ходят каждые полчаса. Сразу стало понятно развитие интриги: в
Царском охотно принимают Распутина, который от царя и царицы едет ночевать
на Кирочную - к Сазонову... После разговора, неприятного и тягостного,
Коковцев вечером признался жене с брезгливостью:
особу могут шлепнуть лопатой, но зато могут и оставить во здравии... могут
даже сделать премьером!
садовый георгин, хотя и пышный, но стебель его слабый, и он сразу
надломится, когда на него облокотишься.
казны он вошел как собака на сене: сама не ест и другим не позволяет. Но
теперь Владимир Николаевич понимал, что, как бы он ни "трезорил" этот стог
сена, распутинская шайка все равно сено по клочкам растащит... Утром он
сказал жене:
страны за четверть миллиона. Разбогатев, этот экономист тут же разлаял
работу министерства финансов, куда опять и заявился, чтобы продолжить
китайскую пытку... Свою дружбу с Распутиным он использовал на все корки!
Теперь он, помимо журнала, хотел издавать еще и газету. Коковцев испытал
состояние карася, который сидит на крючке, а его, бедного, прямо за губу
тянут из родимой стихии на сковородку... Келейно он созвал на Мойке у себя
директоров кредита, директоров госбанков, и сообща они постановили: дадим!
Объявив между собой подписку, они вручили Сазонову сто тысяч на процветание
его новой газеты...
окнами министра нечто веселое:
****
где затеял создание женского (!) монастыря, для которого уже подбирал штат -
из молодых да красивых. Газеты сообщали, что устроитель монастыря "садится с
женщинами на один стул, целуется, гладит их за лопатки (и не за лопатки),
произнося фразы вроде следующей: "А не люблю я этой X., уж больно толста, а
ты куды как покрепче да круглее..." Ясно, что монастырь обещал быть очень
строгих правил! Между тем травля старца в печати продолжалась, и Гришка не
спешил в столицу. Наконец он осознал, что испытывать терпение царицынских
жителей далее нежелательно, и стал собираться в дорогу. На вокзале его
провожала толпа, одни бабы молились на Распутина, а другие плевались в него
- все как положено! С площадки вагона Гришка стал говорить речь, "но речь
его, - писал Илиодор, - была такая пуганая, что даже я ничего не понял".
После Распутина выступил с речью один пьяный абориген - и тоже никто ничего
не понял. Илиодор решил вмешаться, "но Григорий сделал в мою сторону жест
рукою, как генерал солдату, когда солдат что-либо невпопад скажет, и в духе
придворного этикета он промолвил пьяному:
что Распутин - это я! Ему долго не верили, так что пришлось поведать о себе
немало пакостей, пока не поверили... А поверив, чиновники с интересом
спрашивали:
сердит: псинаним придумали, в "Новом Времени" кака-то "маска" про меня стала
писать. Что ни слово - все правда! Знай я, кто он, пошел бы и настучал в
морду. Но он же, анахтема, за псинаним спрятался... "Маска"! Поди ж ты сыщи
ево...
копились в келье архимандрита Феофана, и (как принято говорить в
консисториях) "владыка омрачился". А тут приехал епископ Гермоген, новых
сплетен подбавил и сказал Феофану:
что мы ему вроде гнид покажемся... Сказывал мне борец Ванюшка Заикин,
который на еропланах летал, что с высоты люди мельчей муравьев видятся...
Дело ль это?
пьесы Леонида Андреева "Анатэма", где от сатаны запах серы исходит. Верно,
что нельзя сатану на сцене играть. Так почто же, спрашиваю я вас, мы Гришке
беса играть позволяем?..
императрицей объявил ей:
царским, благоуханным, а я, виноградарь немощный, не для него взращивал