А утром нам нужны будут силы. Не думаю, что это болото тянется до самого
Кернеля!
горах. Но когда этот дракон с наездником не вернутся, их хозяин как раз
и поймет, что они нарвались... И что мы в состоянии дать такому дракону
отпор.
крыльями.
Глава 24
не в сторону Кернеля, а вправо или влево, но нас настолько измучил
дневной переход, что собрали разбежавшихся коней, заново развели костер
и свалились без сил. Ночью мне впервые не пригрезилась танцующая фея,
зато снились окорока, карбонат, шейки, хорошо прожаренный бифштекс.
Проснулись, лязгая зубами, хотя костер ухитрился гореть всю ночь. Но
утро здесь суровое, мрачное, земля холодная, а воздух промозглый,
которым тяжело дышать. Серое болото, казалось, отражается и на небе: там
тоже все серое, удушливое, и тяжелое, как промокшая старая шкура.
начинал благодарственную молитву, но короткий луг оказывался лишь
отмелью в нескончаемом болоте. Дальше снова топкая грязь, редкие
островки тростника, мохнатые высокие кочки, толстое одеяло мха, что
угрожающе прогибается при каждом шаге. Я чувствовал, что именно под этим
обманчивым ковром и таятся самые глубокие омуты, обходил их, старался
двигаться, ориентируясь на пучки травы и тростника.
моего коня уже изрезаны, капает тягучая густая кровь.
видели бесконечный затопленный мир, где пучки травы торчали из смрадной
воды, как верхушки затопленных деревьев. Болото наложило свой отпечаток
гниения на все, даже листья кувшинок здесь коричневые, с изъеденными
краями.
Гендельсон сперва радовался, потом усомнился: не пришибу ли невинную
душу. Я хмуро поинтересовался, какая это невинная душа полезет в это
болото и с какой целью.
рука устала, так что молот снова занял место на поясе. Но все же даже
при таком милосердии я трижды, если не больше, подшибал в тумане нечто
крупное. Всякий раз огромное животное то ли находило в себе силы
убежать, то ли тонуло, но я был счастлив, что даже не видел этих
чудовищ. Воображение подсказывает, что в болоте звери должны быть
отвратительнее, чем в лесу или горах.
полностью. Мы забрались в седла, проехали еще с полмили, я ощутил, как
под кожу забирается гаденький страх. Впереди потянулись поля ч"рной
растрескавшейся на ровные квадратики грязи. Многие ухитрились даже
свернуться в трубочки, но сухая грязь везде, напоминая, что совсем
недавно это то ли было дном, то ли здесь был огромный прилив,
задержавшийся на годы.
болото, теперь надвигался грозный и пугающий. Но воздух стал заметно
чище, я ощутил наконец, какой гадостью мы дышали в этом смрадном болоте.
подать, я уже различал глубокие трещины, нависающие уступы, яркий блеск
чистого льда больно слепил глаза.
почти достигли!
огромного размера.
рысью. Я не баба из придворной челяди, чтобы передо мной красоваться. Уж
я-то вижу тебя насквозь, пустозвон. Побереги свои позы до того времени,
когда вернешься. Даже не ?когда?, а ?если?...
увидеть с полдюжины черных птиц: дрались над ободранной тушей какого-то
зверя. Гендельсон заорал диким голосом, конь ринулся вперед как стрела.
Я успел подумать насмешливо, что против ворон он как раз настоящий воин,
сейчас все страхе разлетятся перед его могучим рыцарским натиском, его
оружием, его доблестью...
ругались. Я видел, как в кусты ринулась пара мелких зверьков, похожих на
крыс. Гендельсон торопливо слез, соскользнув пузом по конскому боку, а
когда я подъехал, он уже стоял на коленях перед тем, что я сперва принял
за освежеванную тушу зверя.
распяли, вбив в землю по колышку и привязав руки и ноги. На животе зияла
страшная широкая рана, кишки вытащили наружу и вывалили на землю в пыль
и грязь. Половина из них была изгрызена мелкими зубами.
обезображено, кожа в страшных волдырях от ожогов. В пустых глазницах
запеклись коричневые струпья. Один глаз, как я понял, ему выжгли
факелом, вон следы обугленного мяса, а второй глаз... второй только что
выклевали вороны. Мучители оставили ему зрение, чтобы он видел, что его
ждет.
поверил себе - обугленные губы человека зашевелились, мы услышали
хриплое:
это стандартная форма, присел на: корточки, отмахнулся от мух. В отличие
от злобно каркающих ворон, решивших наверняка, что мы сами принялись
жрать добычу, мухи и при нас жадно облепляли покрытое сукровицей тело
умирающего.
еще не поздно принять веру Христа, покаяться в грехах...
довольно равнодушно.
в том же положении распятости. Гендельсон возликовал и начал бормотать
молитву громче, стащил с шеи огромный золотой крест - любой поп
позавидует, приложил к черным потрескавшимся губам умирающего.
умер как христианин, приняв пытки и мученическую смерть...
королей...
насторожившись:
минуты жизни человек должен о жизни... О вечной жизни, которая его
ожидает!
свет, там подземные озера и дивные своды... Там волшебные колонны встают
из пола, а навстречу, как зубы дракона, устремляются другие...
тише, я почти приложил ухо к его губам, - драгоценных камней больше, чем
в иных королевствах во всех сундуках... Там троны выточены просто из
камня, там один зал переходит в другой, еще краше, а когда... когда
поднимаешь взор, там ажурные переходы, там мостики, что идут из стены в
стену... не иначе как могучие колдуны ходят по ним и ходят сквозь
стены... и везде широкие лестницы, что ведут еще ниже... еще глубже...
там пещеры еще удивительнее... ибо они лучше сохранились со времен
Древнего Народа...
не узнавал нас, не отвечал на вопросы. Гендельсон громко и торжественно
читал молитву. Для заупокойной рано, наверное - провожальную. Или
рекомендательную, в которой сообщалось о заслугах мученика за веру.