Чтение 61–й страницы книги ~Ритуал после брачной ночи~

потеряв осторожность, я прошлась по нему и даже посидела в кресле - том
самом кресле, в котором выслушивала россказни Олева Киви о его покойной
жене. Возможно, в нем сидел и сам убийца, перед тем как направить нож в
грудь Олева. Он видел все то, что вижу сейчас я: зашторенные окна,
видеодвойку, стеклянный журнальный столик, ковер на полу, абстрактную
картину на стене, керамическую лампу в латиноамериканском стиле - точно
такую же, какую разбила Чарская...

И он видел меня.

Меня.

И я осталась жива только потому, что не проснулась. А если бы
проснулась?.. А если он и сейчас в городе? Если он и сейчас в гостинице - и
решит, что я просто притворялась. Что не спала?..

Мурашки поползли у меня по телу, а потом я услышала тонкий застенчивый
храп. И двинулась на него.

Так и есть.

На кровати, где еще совсем недавно почивали мы с Олевом Киви, раскинув
руки, спал Калыо. Эта картинка была такой невинной, что я даже рассмеялась.
И все стало на свои места. Вдрызг напившийся Калью Куллемяэ просто перепутал
этажи. Как я могла забыть - ведь на плане Сергуни Синенко его номер
находился прямо под номером Олева Киви! Он просто перепутал номера. А
поскольку их планировка вряд ли отличается особыми архитектурными новациями,
то совершенно нормально, что он завалился на кровать.

Я осторожно прикрыла дверь спальни и вышла из номера.

Никакой загадки. Ну почему эстонцы не преподносят никаких загадок?..

Спустившись на второй этаж, я нагнулась было за оставленным стаканом
"устрицы пустыни" - и с удивлением обнаружила, что он пуст. Нет, стакан
стоял на том же самом месте, на котором я оставила его, вот только ни джина,
ни виски в нем уже не было.

Интересно, кто мог так пошутить?

Сама Чарская вряд ли вышла бы из номера ("пусть это делают те, которым
деньги платят"), Калью на моих глазах оккупировал номер Киви, бармен Андрон
Чулаки привязан к своей стойке и к "Убийству в Восточном экспрессе". Немец
Гюнтер Кноблох, если верить тому же Андрону, не пьет ничего крепче воды...
Глава алкогольной империи Аурэл Чорбу вряд ли будет менять свои вина и свой
коньяк на какое-то сомнительное пойло... Разве что Илья Слепцов с
кордебалетом. Или охранники. Наверняка охранники поднимаются на этажи...

Да и черт с ней, с этой "устрицей в пустыне", вот только перед Чарской
неудобно.

Вспомнив об актрисе, я вздохнула и направилась к ее номеру. Дверь была
приоткрыта, а Чарская...

Полина Чарская тоже спала.

Свернувшись клубком на кресле, среди изувеченных вещей, осколков стекла и
пластиковых воспоминаний о телефонном корпусе. Она спала так, как спят
маленькие дети: подложив ладонь под щеку и надув губы.

Очень мило.

Наверное, это и есть лучшая ее роль...

Я осторожно прикрыла дверь в номер, развернулась на пятках и... уткнулась
в жесткую грудь Аурэла Чорбу.

- Вот ты где! - Он как ни в чем не бывало улыбнулся мне. - Почему ты
сбежала?

- Я не сбежала... Просто вышла в коридор и встретила свою старую
знакомую.

- Эту маленькую дрянь? - Судя по всему, Чарская и Чорбу ненавидели друг
друга взаимно.

- Эту Суку, - поправила Аурэла я. - Все называют ее Эта Сука.

- Значит, встретила старую знакомую...

- Пришлось немного поболтать.

- Я слышал, - Аурэл ощетинил усы. - Вы очень громко разговаривали. И,
по-моему, даже прибегали к помощи... э-э... некоторых предметов.

Я развела руками: что же тут поделаешь, вулканический темперамент.

- А ведь я заглядывал к ней, - помолчав, добавил он. - Тебя там не было.

- Я спускалась в бар. Хотела заказать что-нибудь выпить...

Чорбу укоризненно посмотрел на меня.

- Для Полины. Не для себя... После ваших фантастических коньяков я вряд
ли скоро отойду...

- Может быть, еще по чуть-чуть пропустим?

Я умоляюще поднесла руки к груди.

- Думаю, на сегодня достаточно...

- Как знаешь. Так где ты была? В голосе Чорбу вдруг послышались стальные
нотки. И эти нотки заставили меня насторожиться.

- В баре. Я говорила вам.

- Я только что из бара. Ты ушла оттуда чуть раньше...

- Я не думала, что вы будете волноваться.

- Разве? Ведь это я тебя пригласил... Признавайся!

- В чем?

Молдаванин молчал, а я так и не смогла найти подсказки в его глазах. Как
ни пыталась.

- Ты ведь была наверху. Возле номера покойного, - он наконец-то сжалился
надо мной. - Правда?

Я опустила голову и уперлась взглядом в мягкие кошачьи постолы: в такой
обуви легко следовать тенью за кем угодно.

- Правда, - вздохнула я. - Я ведь журналистка... Очень хотелось
посмотреть...

- На что?

- На место преступления. - Слава богу, хоть в этом мои позиции выглядят
незыблемо: профессиональный долг плюс простое человеческое любопытство.

- Обнаружила что-нибудь интересное?

- Ничего, - я нисколько не лукавила. - Самое интересное, что есть в этой
гостинице, - это вы.

- Тогда пойдем? - Он ухватил меня за руку, - Только дай мне слово, что
больше не сбежишь...

Но возвращаться в номер Аурэла мне не хотелось. Именно потому, что он был
таким чертовски привлекательным мужиком. Привлекательным и опасным. И я
могла бы не устоять...

- А если мы посидим в баре?

- Отродясь там не бывал.... Но если ты настаиваешь...

- Настаиваю.

- Тогда пошли.

.. Андрон Чудаки по-прежнему читал об ужасах железнодорожных путешествий
в большой компании. Но теперь он был уже не так одинок: за ближним к стойке
столом восседала полусонная двойня. Двойня пялилась в беззвучно работающий
телевизор и синхронно потягивала томатный сок. Обоих персонажей я видела
всего лишь мельком, но и они были запротоколированы в досье у Сергуни
Синенко.

Вотяков и Лисовских.

Официант, привезший ужин нам с Олевом (потенциальный отравитель), и
портье (потенциальный сообщник отравителя).

На наше появление в дверях бара они никак не отреагировали, и я
успокоилась окончательно: как бы то ни было, с моей внешностью произошли
кардинальные изменения, и судить обо мне могут теперь только
правоохранительные органы. И только по отпечаткам пальцев.

Я мысленно поблагодарила вновь преставившегося Стасевича: ведь это именно
ему принадлежала идея максимально приблизить меня к Алле Кодриной. Да, черт
возьми, убийца-потаскушка, выползшая из номера с трупом, гораздо больше
походила на Аллу Кодрину, чем на меня нынешнюю - с экстремальной стрижкой и
неожиданно открывшейся, почти нимфоманской страстью размышлять. В любом
месте и по любому поводу.

Я не преследовала никаких целей, когда усадила себя и Аурэла за столик,
который совсем недавно занимал Калью Куллемяэ. Здесь до сих пор стояли его
стакан и недопитая бутылка коньяка. И валялись скорлупки от фисташек. Должно
быть, увлеченный Агатой Кристи бармен напрочь забыл о своих обязанностях и
даже не удосужился убрать за посетителем.

Аурэл чинно расположился напротив меня, положил на стол смуглые, увязшие
в венах руки и склонил голову.

- Сколько тебе лет? - спросил он.

- Двадцать шесть.

- Давно занимаешься журналистикой?

- Не очень. Это что, допрос?

- Почти. Журналистика тебе не идет. И эта стрижка тоже.

- Да? - Я сделала вид, что обиделась. - А мне говорили, что у меня очень
хорошая форма головы...

- Голова хорошая, а стрижка не очень. Хочешь поехать со мной в Кишинев?

- В качестве кого?

- В качестве моей сотрудницы. Я же говорил, у тебя отменный нюх.
Поднатаскаю тебя, будешь дегустатором. Сама сможешь составлять винные
букеты. Ты как?

- Не знаю...

- Соглашайся, девочка. Виноградники - лучшее место на земле... "Не
смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня: сыновья матери моей
разгневались на меня, поставили стеречь виноградники..." - нараспев прочитал
он. - Песнь Песней...

Песнь Песней. Кажется, это из Библии... Или я ошибаюсь?.. Если бы я была
Монтесумой, то нашлась бы что ответить. И даже поддержать поэтические
излияния Аурэ-ла Чорбу. Но Монтесумой я не была и потому спросила:

- А дальше что?

- Что?

- После того, как меня поставили стеречь виноградники?

Аурэл загнал улыбку в усы.

- Поймала. Изволь: "Моего собственного виноградника я не стерегла"...

Намек был более чем прозрачный. И я укоризненно сказала молдаванину: