надвигающейся черной громадины сопки, и чтобы не дергаться, не расстраивать
воображение, он прикрыл глаза и летел так до самой посадки. Командир
экипажа посадил машину на полпути между Ура-Губой и поселком Видяево, у
подножия невысокой двугорбой сопки.
- Завтра в это время здесь! - прокричал он в ухо генералу. - Прошу без
опозданий, ждать долго не смогу.
Когда машина, не включая огней, оторвалась от земли и пропала из виду, а
бойцы "Молнии" поднялись на сопку, генерал неожиданно заподозрил подвох.
Почти напротив светился редкими огнями морской причал и подсвеченный
отраженными огнями стоял огромный военный корабль. В приборе ночного
видения четко вырисовывались его очертания, палубные надстройки, орудия и
радары. Командир воровского вертолета словно знал, куда следует подбросить
странных людей в масках. Это могло быть совпадением, недалеко впереди
горели огни поселка Видяево, а за сопкой густо и плотно сверкала Ура-Губа.
На земле ночь казалась много светлее, еще месяц, и будет самый разгар белых
ночей, так что особенно тьмой не прикроешься, а через пару часов вообще
рассветет. Действовать надо было сейчас, немедленно, однако ощущение
подвоха, где-то поджидающей засады заставляло проявлять осторожность.
Генерал выслал одну "тройку" в разведку и приказал Головерову пересечь
автодорогу и выйти к рейду с юга. Сам же остался в седловине сопок,
настроив радиостанцию на перехват. На частотах оперативной связи было
полное молчание, пока не включились разведчики. Путь к рейду был свободен,
проходы к пирсу оказались очень удобными, поскольку были завалены штабелями
железобетона, кирпича и прочего строительного материала: кажется, для
флагмана строили специальный причал.
До рейда было около полутора километров, так что через двадцать минут все
три "тройки" деда Мазая перетекли и рассредоточились на строительной
площадке перед "Адмиралом Кузнецовым". По причалу прогулочным шагом бродил
береговой патруль, на воде, далеко за кораблем, стоял сторожевой катер с
единственным огоньком на клотике, чуть поодаль от флагмана темнели
очертания нескольких вспомогательных судов. Вокруг царил беспечный,
сонливый покой, как бывает перед утром в каком-нибудь ленивом колхозе,
разве что петухи не кричали...
Где-то в недрах "Адмирала Кузнецова" едва слышно бухтел дизель,
поддерживающий жизнеобеспечение корабля, да на сером постаменте надстройки
бесшумно вращался радар. И часовой на палубе, обряженный в черную шинель,
стоял неподвижно, как памятник.
Генералу вдруг стало не по себе: этот огромный, вооруженный самым
современным оружием против воздушных, надводных и подводных целей монстр
был совершенно беззащитным, умиротворенным, как заснувший среди игрушек
младенец. Спущенный на причал трап был заперт на цепочку, зашитую в ткань,
словно в музее перед дорогим экспонатом.
Оператор не жалел пленки, снимал каждую деталь, вглядывался камерой в лицо
часового, в жерла торпедных аппаратов на палубе, в небольшой, словно
игрушечный, вертолет на корме, следил за движением патруля, шаркающего
ботинками по бетону. Когда он вышел из зоны видимости часового, видеокамера
запечатлела, как сняли патруль, втащили его в узкую щель между штабелями
блоков, разоружили, у офицера отняли рацию. А он был откровенно перепуган
черными масками, черными, обтянутыми трикотажем головами, а более всего
внезапностью. Бывший с ним старший матрос улыбался и изумленно крутил
головой. Бойцы стянули с него бушлат и бескозырку, с офицера - шинель и
горделивую, с высокой тульей фуражку, мгновенно переоделись и зашаркали по
бетону, направляясь к трапу. Глухо брякнула снятая цепочка, загремели по
ступеням ботинки. Часовой на палубе проснулся, но не дрогнул, зябко помахал
руками и через мгновение уже исчез из виду.
Генерал приказал по рации Головерову перекрыть доступ к флагману и брать
всех, кто появится, в каком бы он чине ни был. Плененному патрулю
объяснили, что это не смертельно, а всего-навсего учебная операция морского
спецназа, и для пущей убедительности разрядили и вернули офицеру личное
оружие. Услышав русскую речь, он просиял, сдавленно, по-мальчишески
засмеялся:
- Я думал, американцы! Американский десант! Это натолкнуло генерала на
мысль усложнить операцию, и он тут же передал всем командирам "троек"
приказ говорить только на английском языке.
Следуя за оператором, он уже поднялся на палубу, когда откуда-то с кормы
примчался огромный мраморный дог, зычный лай загремел среди железа
надстроек: кто-то выпустил его из помещения! Бойцы замерли, прижавшись к
стене, почти не дышали. Надо было выждать время, когда "тройка", движущаяся
по левому борту, достигнет кормы и перекроет выход на палубу, откуда
выскочила собака. Неподвижные люди сбили пыл и ярость пса; он сбавил тон,
залаял для острастки, возможно, поджидая хозяина или любого человека из
команды, к которой он наверняка привык. Генерал показал знаком стоящему
впереди разведчику на его морскую шинель, снятую с пленного. Тот сообразил
и стал медленно приближаться к собаке, протянул ей рукав со спрятанной в
него кистью руки. Смущенный дог отскочил, трижды пролаял и замолчал,
принюхался. Не делая резких движений, разведчик снял шинель и положил на
палубу.
- Охраняй! - зашептал. - Сидеть! Охраняй! Пес сидеть не пожелал, однако
обнюхал шинель, отфыркнул запах и снова залаял.
- Эй, на палубе! Кончайте дразнить собаку! - послышался недовольный сонный
голос.
- Да мы играем! - петушачьим голосом откликнулся разведчик. - Греемся,
холодно!
- Выйду - погреешься! - пригрозили сверху. - Игрушку нашли...
Этот короткий диалог неожиданно подействовал на дога умиротворяюще. Он еще
раз обнюхал шинель и потрусил, скрябая когтями, на нос корабля. Генерал
перевел дух и знаком подал команду "вперед". Оператор проводил камерой
собаку и прицелился вдоль борта.
Бойцы не спеша сняли ботинки возле лестницы к капитанской рубке, аккуратно
составили их под первую ступеньку и дальше пошли в носках. Дед Мазай с
двумя офицерами остался возле двери и, дождавшись сигнала, что весь корабль
перекрыт с палубы, вызвал две "тройки" Головерова. Начиналось самое трудное
- блокировать команду, взять машинное отделение, все боевые части и,
главное, радиорубку. Секундомер показывал уже седьмую минуту с начала
операции по захвату флагмана, счет шел от момента, когда сняли береговой
патруль. На десятой минуте генерал получил сигнал, что капитанская рубка и
боевые части корабля взяты, а еще через тридцать секунд доложили: все каюты
команды, а также офицеров "Адмирала Кузнецова" находятся под контролем.
- Мне нужна радиорубка, - напомнил дед Мазай. Еще через пару минут командир
одной из "троек" сообщил, что вошел в радиорубку - оказалась закрытой
изнутри и пришлось тащить к ней полусонного телеграфиста из отдыхающей
смены, чтобы тот поскребся в дверь. И в этот же момент в недрах корабля
послышался глухой выстрел. Оказалось, стрелял из личного оружия капитан
третьего ранга, спавший в служебном кубрике противовоздушной обороны
корабля. Обошлось без жертв, "макаровская" пуля повредила запасные магазины
на груди бойца "Молнии". Офицера скрутили, ведут в жилой отсек, где
находится вся плененная команда. После дога это был второй член экипажа,
оказавший сопротивление...
В радиорубке дежурный офицер и вся его смена из четырех человек лежали на
полу вниз лицом, припертые автоматными стволами. Генерал выключил
секундомер и приказал отпустить моряков.
- Где находится капитан корабля? - спросил генерал по-английски, обращаясь
к офицеру
- Отвечать не буду! - также по-английски сказал тот.
Бойцы "Молнии" тем временем изучали документацию радиорубки, листали
журнал, "медвежатник" пытался открыть кодовый замок сейфа.
- Хорошо, - спокойно согласился дед Мазай. - Кто из матросов желает спасти
свою жизнь и ответить на мой вопрос?
Матросы языка не понимали, крутили головами, поглядывая на своего
командира.
- Только пикните, суки! - по-русски предупредил офицер-радист, хотя сам
находился под стволом.
- Спрашиваю еще раз, - на ломаном русском проговорил дед Мазай. - Кто мне
скажет, где капитан вашего корабля? Кто скажет, будет помилован и отпущен
домой. Остальных ждет расстрел.
Маккефри Энн
Маккарти Кормак
Ильин Андрей
Конюшевский Владислав
Свержин Владимир
Самойлова Елена