Чтение 61–й страницы книги ~Петля~

Виктор. - Теперь в счет будущего года уголек даем.
- Небось и премию вручат?
- А на кой нам премия? - усмехается Виктор. - Нам почет давай. Портрет в
газету.
- Ну, лишних две-три сотни не помешают, - возражаю я и, усевшись на
кровать, тоже закуриваю. - Особенно семейным. Ты передо мной-то не
выпендривайся.
- Тю! Две-три сотни. Тут тысячу не знаешь, куда девать. - Виктор небрежно
машет рукой. - Знаешь, сколько наш брат выколачивает? Тебе, учителю, не
снилось. Купить нечего - вот беда. Окромя водки, конечно. Но и в ней
купаться не будешь.
- Как это так - нечего купить? - удивляюсь я.
- А так. Вот, к примеру, "Жигули". Каждый бы у нас купить рад. Нету. А на
"Яву" уже многие и не смотрят. Пройденный этап. Ну, там сыну разве что.
Или, к примеру, вот дом бы надстроил, а то и новый бы поставил. Обратно
материалов нету. Ну ладно, хрен с ними. Я тогда пятый костюм куплю, третье
пальто. Так? Но ты мне в таком разе не местную фабрику давай, а, допустим,
Брюссель, Лондон, Прагу. А местный с его пошивом мне и даром не нужен.
Понял, какая экономика? А так хлеб есть, соль есть, водка и подавно, а
мясо по утрам. На все это много денег не надо. Вот и выходит... - Виктор
широко улыбается, сверкая белоснежными зубами. - Даешь портрет, и точка!
- Да уж, твой портрет любую газету украсит, - говорю я.
- А что? Парень, какой надо! И пусть припишут, крупно только: "Холостой".
Эх, от каких только красавиц письма не полетят! Вот невесту выберу. И тебя
на свадьбу позову. Потому как учитель - всему голова... Если бы мы своих
учителей всю жизнь слушались, давно бы коммунизм построили.
- Так вот, скажи учителю, - в тон ему говорю я, - ты кого-нибудь на этом
фото узнаешь?
И показываю ему ту самую фотографию.
- Ну-ка, ну-ка!.. - весело восклицает Виктор и, приподнявшись, выхватывает
ее у меня из рук. - Страсть как люблю знакомых узнавать.
Он придвигается к столу, где горит лампочка, подносит фотографию ближе к
свету и, неожиданно нахмурясь, принимается ее изучать. Я даже не ожидал от
него такой сосредоточенности. Словно он понимает, как это для меня важно.
- Да-а... - наконец с сожалением произносит он. - Не сумел я тогда с ними
поехать. А то бы... Нарушил, понимаешь, режим.
- На губу посадили? - улыбаюсь я.
- Какая там губа! С грелкой весь день провалялся. Встретил, понимаешь,
накануне земляков, своих же подземных братьев. Ну, и... Сам понимаешь. Еле
потом домой дополз: шаг вперед, два назад, три в сторону. И язва моя
взбунтовалась. Я ей, дуре, говорю: "Цыц! Я ж тебя прижигаю". А она слушать
не желает, рвет пузо на части, и все тут. Куда же поедешь? Вот целый день
и провалялся. Да еще дрянь всякую глотать пришлось. Медицина жуть как
навалилась.
- А что было, если бы ты поехал?
Виктор сокрушенно вздыхает.
- Эх, не иначе, как женился бы, ей-богу. Один ведь шаг остался, ты себе
даже не представляешь. Во любовь взяла, - он зажимает пальцами горло. - А
главное, все, можно сказать, подготовил. Чтоб, значит, без осечки,
понимаешь? Оксанка-то, вот эта самая, - Виктор тычет пальцем в фотографию,
- назавтра уезжала. Вот ведь что! А я, понимаешь, лежу как чурбан. Ну, и
все. Уехала невенчанная.
- Здрасьте! - говорю. - Что ж, ты ей написать не мог? Приехать, наконец.
Не на краю света она небось живет. Тут же, в отечестве нашем родном.
- А я на второй день как встал, так и одумался, - смеется Виктор. - Чего
же мне за ней скакать?
- То есть - как одумался?
- А так. Чего это я вдруг буду жениться! Года мои не вышли. Пузо не
залечил. Девку толком не узнал. Легкомыслие это одно курортное, вот и все.
Это самый опасный брак, я тебе скажу. Человека надо не на отдыхе узнавать,
дорогие товарищи. Все они тут, понимаете, как конфета "Маска" или даже
трюфель. Все сладкие, когда оближешь. А если глубже? Какая там начинка?
Виктор вскакивает со стула и, сунув руки в карманы брюк, возбужденно
прогуливается из угла в угол по комнате, упиваясь своим красноречием и
словно сам себя заклиная.
- Значит, ты на этой фотографии Оксану узнал? - спрашиваю я. - Твердо?
- Ясное дело, она это. Эх, какая девка! Она ж на самом деле в сто раз
красивей. Ты сюда даже не смотри.
В тоне Виктора звучит явное сожаление.
- А еще кого ты здесь узнаешь?
- Еще?..
Виктор подходит к столу и, не вынимая рук из карманов, склоняется над
фотографией, как бы заново ее рассматривая. Кажется, в первый раз он
никого, кроме Оксаны, там не заметил.
- Ну, вот Вера стоит, - говорит он, не отрывая глаз от снимка. - Костя,
Максим, Павел... Да все тут наши.
- Кто такой этот Павел?
У меня нет необходимости непременно запутать Виктора и отвлечь его
внимание от интересующего меня человека.
По-моему, чем проще, тем лучше, и я без всякой радости и увлечения
воспринимаю, например, мою теперешнюю "учительскую" легенду, а порой это
мне даже неприятно. Ложная романтика хитрости, притворства и обмана в
дешевых "шпионских" книжках и фильмах, по-моему, ничего, кроме вреда, не
приносит. Ведь получается, кто коварней и хитрей обманет, тот и победит.
Безнравственно это. Тут восхищаться нечем, и когда в нашей работе
приходится все же хитрить, это всегда неприятно, поверьте мне.
У Виктора, однако, не закрадывается никаких подозрений и не возникает
никаких вопросов в связи с моим интересом к Павлу. Виктор вообще парень
искренний, простодушный и открытый. К тому же сейчас он охвачен волнующими
воспоминаниями. Видно, эта Оксана все же оставила след в его душе.
- Павел кто такой? - переспрашивает Виктор, все еще не в силах оторвать
взгляд от фотографии на столе. - Ничего парень, вот за этой самой Верой
ударял.
- Тоже жениться собирался? - как можно беззаботнее спрашиваю я. - И тоже
курортный роман?
- Во-во. Именно, - усмехается Виктор.
Он наконец отходит от стола, усаживается в кресло возле меня и достает
сигареты.
Мы закуриваем, и я задаю новый вопрос:
- А откуда он, из какого города, не знаешь?
- Откуда?.. Из Орла, что ли. Или из Воронежа. Не помню уж. Да зачем он
тебе сдался?
Я давно жду этого вопроса и уже готов к нему.
- Вроде мы где-то с ним встречались, - говорю я. - Ты его фамилии не
помнишь?
- Нет, - подумав, отвечает Виктор. - Не помню.
- Ну, такой тихий, скромный парень, робкий такой, да?
- Ого, робкий! - Виктор хохочет. - Мы, знаешь, пошли как-то в театр
вчетвером. Оксана-то моя с Верой этой дружила. Видишь, вон, обнявшись,
стоят на фото. Ну вот. Вечером, значит, через парк возвращаемся после
театра, а на одной аллее шпана собралась. Ну, и на гитаре какую-то
похабщину наяривают. Девушки наши, конечно, вперед ходу. Испугались,
понятное дело. А Павел так, знаешь, спокойно к ним подходит, гитару
забирает и говорит: "Чего ж вы такой божий дар калечите? А ну, слушайте".
Да как выдал... Мать честная! Девушки наши в стороне стоят как
завороженные. Я, понятно, возле них охрану несу. А ребята те его окружили,
рты разинули и не вздохнут, не охнут. Вот как забрал!
- Что же он спел?
- Не помню уж. Душевное что-то. Вроде того, что мать, значит, сына из
тюрьмы ждет, а он за любовь сидит. Потом гитару отдал и говорит: "Вот,
гаврики, мотайте на ус. В тюрьме холодно". И к нам пошел. А ты говоришь -
робкий.
Да, Павел начинает обрисовываться. Интересная личность, кажется. Однако
пока я не вижу, за что Вера его полюбить могла. За песенки?
- А какой он из себя? - спрашиваю я.
- Какой? Ну, длинный такой, худой, - Виктор окидывает меня взглядом. -
Немного, пожалуй, пониже тебя. Ты уж слишком... Ну, какой еще? Кудлатый
такой, глаза черные, цыганские, горячие. И чего я еще заметил, помню, это
руки у него как у музыканта, пальцы длинные.
- Кем работает, не говорил?
- Профессия у него, знаешь, мировая. Портной. Да еще женский,
представляешь? Оксанка ему как-то говорит: "Ой, как я вашей жене будущей
завидую. Вот уж оденете". Ну, и смеется, конечно. А он так, знаешь, на
Веру взглянул и говорит: "Если в этом все дело, то я вам советую лучше за
богатого выходить. И любовь в таком случае не обязательна". А глаза злые,
как у пса.
- А Вере-то он нравился?
- Кто ее знает. Она, между прочим, молчаливая была, серьезная. Но вроде
нравился. Оксана говорила. Да и вместе они всегда были. Вообще-то мы все
так и думали, что поженятся, дурачки.
- Почему же дурачки?
- Потому, почему я не женился. Вот батя мой говорит знаешь как? Он у меня
в колхозе работает. Это уж я с братаном на шахту подался. Так вот, батя и
говорит: "Гляди, сын. Жену выбирать, что раньше лошадь. Дело ответственное
и на всю жизнь. Никак ошибиться нельзя. Пропадешь".
Я качаю головой.
- Смотри с такой философией бобылем не останься. Все так и будешь
примерять да отмеривать.
Странно как-то перемешались в Викторе замшелые, старокрестьянские черты с
новыми, городскими, рабочими.