Белый галстук внезапно показался удавкой.
меня!
поставил его на стол, расплескав воду по зеленому сукну. - Франсуа, если вам
нужна наша помощь... Понимаете, мы очень рассчитываем на вас...
слова. Мы, те, кто поклялся защищать Короля и Отечество, будем сражаться до
конца. Живыми - а если понадобится, то и мертвыми!
безнадежностью. Странные тени скользили мимо, исчезая без следа и вновь
рождаясь, чтобы беззвучно сгинуть в сером сумраке. Я исчез, меня больше не было,
но проклятое сознание не желало умирать вместе со мной. Почему я еще здесь? Что
им надо от меня? И кому это - "им"?
Призракам было весело, они смеялись - или это тоже чудилось? Неужели это смерть?
Неужели мне не осталось ничего, кроме этого серого тумана? В чем я провинился
перед Тем, Кто судит и карает? Или Он тоже ни при чем и прав Вильбоа со своими
древними сказками? Может, древняя логрская кровь, о которой я забыл, как забыл и
обо всем прочем, привязывает меня к этому проклятому миру? Неубитый близнец,
цепляющийся за ненужную жизнь... Или все проще - Смерть, усталый палач, неловко
нанесла удар? Смерть, которую звали Бротто... Бротто... Бротто... Черная
равнина, продуваемая холодным осенним ветром...
земля, за спиной Рона, несущая свои серые воды на далекий юг, где в домах -
широкие окна, где люди не боятся сквозняков и пьют терпкий грапп. Но я не дома,
мне никогда не вернуться. Лион - прекрасный Лион, окровавленный, в черных клубах
дыма, - за рекой. Мой последний город, последний рубеж. Там, за рекою, -
площадь, окруженная старинными домами, высокий эшафот, на котором еще не остыла
кровь. Там, у эшафота, я все решил. В тот миг, когда треугольный нож обрушился
вниз, и я понял, что должен уйти...
связанных по двое бредет к огромному рву, возле которого уже стоят убийцы в
синих шинелях. Другие - в такой же синей форме - подгоняют нас, словно стадо.
Мясникам некогда, бойня в самом разгаре...
оборачиваюсь, не гляжу вперед, где на белом коне гарцует краснорожий детина в
шляпе с трехцветной кокардой. Я хорошо его знаю - бывшего актера, бездарного,
завистливого - и необыкновенно жестокого. Вот он, Колло д'Эрбуа, якобинский
проконсул - пьяный, с саблей наголо. Он тоже спешит, торопит убийц, в воздухе
висит ругань. Скорее, скорее! Третий день здесь, на черной плеши, именуемой
Бротто, Республика, Единая и Неделимая, подводит черту под лионским мятежом.
Гильотина не справляется, не хватает даже веревок - но есть еще пушки, есть
картечь. Пленные копают рвы - несколько уже засыпано, но чуть дальше роют новые,
еще шире, еще глубже...
ставят на ноги - и гонят дальше. И вот мы уже стоим у рва. Колло кричит, бьет
нерасторопных палачей эфесом длинной сабли. Кто-то начинает нас считать,
сбивается, начинает снова. Но Колло машет рукой - ни к чему! Скорее, скорее,
пушки уже готовы, черные жерла целят в лицо...
отчаянный крик сотен обреченных - растет, ударяет в равнодушное небо и эхом
рушится на землю, превращаясь в пушечный гром. Дым окутывает нас, словно серый
осенний туман, но мы еще живы, пьяные канониры взяли неверный прицел...
черными комьями холодной осенней земли. Крик становится тише, но Смерть все еще
медлит - и палачи в синем бросаются ко рву. Патроны кончились, в ход идут штыки,
но я еще жив, хотя лицо, грудь, руки - все залито кровью. Колло не спеша слазит
с коня, его шатает, сабля волочится по земле, он тоже подходит ко рву, красное
лицо морщится, сабля нехотя, дрожа поднимается вверх. Мимо! Пьяный палач вновь
морщится, вырывает из-за пояса пистолет...
нескончаемой кровавой агонии. Но вот наконец неверная голубизна исчезла, пропала
черная плешь проклятой равнины, и я увидел серое небо - такое близкое, доступное
- протяни руку...
глаза и понял, что ничего не кончилось. Я, расстрелянный на равнине Бротто,
упавший в кровавое месиво мертвых тел и засыпанный комьями холодной земли, все
еще здесь, в отвергнувшем тем меня мире. Я не ушел, не смог...
маленькую комнату, которую делит со мною призрак доктора Марата. Сумел
добраться, скинуть камзол, упасть на покрывало... За окном неярко светило
солнце, пробиваясь сквозь низкие снеговые тучи. Полдень... Сколько я пролежал
здесь? Сутки? Больше?
Первая же затяжка заставила закашляться, и я усмехнулся, вспомнив предупреждение
Ла Файета. Он прав, даже такому, как я, курево в конце концов начинает раздирать
горло. Интересно, где сейчас Ла Файет? Год назад, спасаясь от гильотины, мой
друг пытался бежать в Голландию, но был задержан австрийским разъездом. Может,
ему даже повезло. Якобинцы не простили бы ему, как не простил Руаньяк. Маркиз де
Руаньяк, командующий армией Святого Сердца, не щадивший никого и ничего не
прощавший... А что, если бы именно мне приказали расстрелять Ла Файета? Чем я
лучше Жеводанского Волка?
не допила Юлия. Наверно, она уже узнала, что ирокеза д'Энваля смерть обошла
стороной. Впрочем, откуда? Сам Альфонс едва ли признается в том, что согласился
стать палачом. Пока это тайна - грязная тайна Великого Инквизитора, - и бедная
девушка, наверно, сходит с ума...
спеша одеваться. Рука уткнулась в колючий подбородок, я заставил себя достать
бритву. Холодная вода помогала плохо, сталь больно скребла щеки, но я вытерпел
до конца. Теперь камзол, белый галстук... Можно идти, искать фиакр в ближайшем
переулке и ехать к Юлии. Она должна узнать, что д'Энваль не погибнет. Только это
- остальное потом. Надо посоветовать ей не идти на процесс, а лучше -
предупредить Вильбоа. Да, именно так! Потом... Но у меня будет еще время на
"потом"...
ставнями. Я знал этот странный парижский обычай - прятаться от ночи, но сейчас
был день. Если она не открыла окна...
нет привратника. Это тоже никак не походило на Париж, пекущийся о чистоте и
порядке. Подъезд открыт, у входа никого нет...
черный молоточек и замер в нерешительности. Будь я по-прежнему дю Люсоном,
эмиссаром подполья, то давно бы уже ушел, бежал, исчез. В такие двери стучать
опасно.
круглом жирном лице сияла улыбка.
коротких фраках. Меня отбросили к стене, к горлу прижалось холодное дуло
пистолета...
гражданское свидетельство, поднес к свету. Послышался удивленный свист:
расписался! Ну, ловкачи!
случиться. Если бы я догадался раньше!..
что ж...
никого не было. Вы - первый...
самодеятельность?!
тюрем.
Как особо опасную! Я... Я покажу...
бесполезно. Из Прихожей не выпускают.
попасть, но еще труднее - выбраться. Даже мое удостоверение помогло не сразу.
Пришлось звать начальника караула, писать заявление. К счастью, Юлия была не в
секретной камере, куда доступ закрыт даже людям из Комитета безопасности, не
имеющим отношения к расследованию. Арестованную за контрреволюционную
деятельность бывшую дворянку Юлию Тома определили в общую камеру. Как мне
объяснили - прямо по коридору, затем налево...
Корнев Павел
Жюль Верн
Семенова Мария
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий