пристойным образом и, наконец, махнул загорелой ладонью:
"Белый Рыцарь"...
тихой келье обители Святого Креста за Стенами. Серый песок, пустой брошенный
лагерь, темные всадники на горизонте... Наконец я заставил себя очнуться. О чем
это говорит Карачиолли? Ах да, скоро Крестовый Поход. Собака Имадеддин ("какая
же он собака, Андре!") сообразил, что ему могут отрубить хвост, и начал
переговоры о мире. Иерусалим тоже не прочь помириться с Мосулом, но...
лжецы. Представляешь? Встретились мы с ним, сидит - жирный, морда - хоть крыс
бей...
почти женском, лице. Жирный? Морда?
как боров. Хуже! Как слон!
Святейшего Престола. И не кто-нибудь, а святой человек Андре де Ту, который
теперь в славной обители Сен-Дени. Все знает, собака! Всем, говорит, не верю, а
ему поверю. Пускай Папа ему полномочия даст, с ним и подпишу. Понял?
дрогнуло. Значит, не зря...
пришлем! А я говорю, он, Имадеддин-собака, вашего кардинала на кол посадит и
стихи об этом напишет. Я уже думал к Папе Римскому подкатиться, но неделю назад
Орсини все-таки сдался. Ладно, говорит, назначим брата Гильома
епископом-посланником при Патриархе Иерусалимском и пусть с собакой Имадеддином
договаривается. Забирай, мол, его, только сначала во Флоренцию отвези, разговор
есть.
надо услать подальше. Во Флоренции он узнает от меня, что случилось в Памье,
затем я уеду в Святую Землю, а монсеньор направится в Рим, чтобы поджигать
хворост. Брат Гильом в Риме не нужен.
шанса помириться с этой мосульской собакой может не быть. Скоро война, если он
соединится с египтянами...
Обязательно! Иначе за моей спиной запылают костры.
написал. Куда ж я его дел? Вот, держи!
свиток. Что это? Дань вежливости?
выучил.
причудливые значки, похожие на сплетенную траву. Ну конечно! Первые строчки, как
полагается, написаны изводом джери. Каллиграфы, прости Господи, чтобы не сказать
хуже! Я всмотрелся:
Сен-Дени, в миру же - храброму рыцарю Андре - алмазу бесстрашия среди цвета
франкского воинства..."
написано обычным куфическим шрифтом, и дело пошло легче.
милосердного, за то, что даровал он мне дорогу учености, которая вновь приведет
на камни прошлого, столь сладостного тому, кто уже несет одежды своей жизни к
вратам Вечности. Мир тебе, Андре! Хоть и не умеешь ты играть в благороднейшую из
игр, именуемую Смерть Царя', но истину не скроешь - твой отъезд ранил меня не
меньше, чем твой клинок, пронзивший мое плечо в нашу первую встречу у ворот
благородного города Мосула, где правлю я ныне на радость правоверным и на страх
вам, франкским собакам, и где будут править мои дети и дети моих детей..."
еще кто не умеет играть в шахматы!
Града Иерусалима, ибо не верю никому из лживых франков, кроме тебя и твоего
благородного друга Лодовико, прозываемого Белым Рыцарем, которого и направляю
ныне к тебе с этим посланием..."
еще раз покарать за твою франкскую гордыню. Без тебя же мне с франками говорить
не о чем, ибо помню то, что было много лет назад, когда мы еще не состарились. Я
узнал, кто виновен в том, что мир, подписанный нами, был нарушен. Узнал и о том,
кто помог проклятому предателю Абу Ирману, который нанес тебе удар в спину.
Ведай, Андре! Я отомстил за тебя, и ныне желтые черепа Абу Ирмана и Альфреда де
Буа скалят свои зубы с мосулъских стен..."
за Инессу, за моего сына. Сделал то, чего не смог сделать я.
целебней, еще сладостней. Да укрепит тебя Аллах, великий и милосердный, друг
мой! Ибо сын твой, Андре Александр де Ту, не погиб в тот день, когда предатель
Абу Ирман напал на твой замок..."
прозрачным. Мой сын...
его жизни - сначала раба, затем беглеца, потом воина и вождя. Он вырос в
пустыне, и сейчас нет клинка острей, чем клинок славного Искандера ибн Фаренги.
Он не забыл тебя, друг мой, хотя все эти годы считал погибшим. Волею Аллаха,
великого и милосердного, я смог открыть ему истину. Надо ли еще что-нибудь
объяснять, Андре? То, что я пишу, правда, и ты убедишься в этом сам, когда
увидишь его. Ибо в чертах его лица я вижу тебя, каким был ты много лет назад, в
славный день нашей первой встречи, когда разбил я своей саблей твой шлем с
малиновым крестом..."
так похожий на меня... Тот, кто шел мне навстречу в дэргском подземелье...
Второй
наконец принялся трясти за плечо. - Эй, Андре! Очнись!
слова. - Ты... Ты знаешь... Ты слыхал об Искандере ибн Фаренги?
мечом. - Еще бы! Вот с кем бы я поквитался! Молодой, но похуже Имадеддина. Его
называют Владыкой Пустыни.
должно быть маленькому Андре? Двадцать два, если бы он был жив. Но... Он жив!
Господи, дай мне это понять! Дай мне сообразить хоть что-нибудь!
тогда... Я думал...
плечу. - Чего ты мелешь, старый пень?
делать? Ответом был выразительный жест.
ты пошлешь своего Орсини подальше и сядешь на корабль. Закис ты тут, малявка!
Италию, но не во Флоренцию, а в Рим. Я должен увидеть Его Святейшество! Я должен
убедить, объяснить, напугать - что угодно! К хворосту, собранному монсеньером
Орсини, не должны поднести факел! А потом... Но я боялся думать про "потом". Еще
успею. Обязательно успею! Жизнь не кончена, она оказалась такой длинной!
решил зайти к моим ребятам. Наверное, они тоже не спят.
записи путать...
пошли подальше. Тебе нужен настоящий викарий.
лекаря для Ансельма - с ногой у парня совсем плохо.
вилланам про Платона говорить-рассказывать!
забывайте о глаголах! Вы же теперь епископ!