Чтение 61–й страницы книги ~Пещера~

- Они берут промышленную взрывчатку и изготавливают оружие, убивающее на
расстоянии. Тритан... - она запнулась, - Тритан говорит, что возможно
изготовление оружия массового, убивающего всех живых в радиусе сто метров...

- Павла... что, приятнее умирать тихо и мирно, во сне?

Она дернулась:

- Не преувеличивайте... У вас мания преследования. Лично мне нравится
город, где по улицам не бродят маньяки; лично мне нравится, что Триглавец
способен дотянуться до любой сволочи. Мне-то что, я законов не нарушала...

Раман не поверил своим ушам:

- И это говорите вы, которую собирались убить вот уже дважды?!

- Но меня же не убили! - голос ее сорвался. -- Они паниковали, они же
просто люди, они слишком хорошо знают, что такое...

Она замолчала, напряженно глядя мимо Рамана расширившимися черными
зрачками. Что-то такое она видела в тот вечер, там, на помятой лужайке; там, где
искореженные кусты и чисто вымытая дорожка произвели на визитера Рамана гнетущее
впечатление. Как будто над ними висел, не даваясь ветру, запах. Очень скверный
запах. Очень страшный.

- Павла, ты теперь и будешь так жить? Под домашним арестом?

- Знаете что, - сказала она деловито, и ему показалось, что сейчас
последует оскорбление. - Знаете что, а не ввести ли вам в спектакль... егеря.
Вроде как образ судьбы... как в старом театре. Чтобы он ходил. И все пусть ждут,
что он вмешается, - а он... так до конца, просто наблюдатель...

У калитки почти бесшумно остановилась машина.

- Тогда спектакль получится про другое, - сказал он удивленно. - То есть не
совсем про другое, но...

- Тритан приехал, - сообщила Павла безо всякого выражения.

Тодин шел, отводя с дороги ветки с зелеными яблоками; Раман подобрался. Со
дна памяти явилось воспоминание о гибком хлысте в опущенной черной руке. И это
притом, что идущий улыбался - приветливо и широко. Искренне. Патологически
естественно, как говаривала старая гримерша о начинающем актере Алерише...

Тоже мне, вершитель судеб. Убийца задолбанный. Лицемер.

- Привет, Павла, привет, Раман, вы, я вижу, уже обо всем переговорили,
может быть, поужинаем вместе? Раман, как?

Кович демонстративно посмотрел на часы:

- У меня в восемь репетиция... Сожалею.

И поднялся; а зачем он, собственно, приезжал? Чтобы выслушать рассказ Павлы
о вспоротых животах и переломанных шеях, чтобы дать себя убедить, что вот, мол,
как плохо жить без Пещеры?!

Зачем ему, одинокому саагу Ковичу, зачем ему так нужен призрак понимания и
поддержки? Разве творцу не пристало быть одиноким?..

Вот для чего он приезжал. Чтобы допустить, наконец, в свое сознание картину
мира, в котором над каждым, и над ним, Ковичем, висит тень егеря, который
запросто дотянется хлыстом до любого. До кого угодно. Хоть до Администратора,
хоть до театрального режиссера.

- Раман, а можно было бы посмотреть репетицию? Не сегодня, конечно, но
Павла очень хочет посмотреть.

Тритан стоял на ступеньках веранды, ветка яблони фамильярно лежала у него
на плече. Надо же: "Павла хочет посмотреть..."

Раман растянул губы:

- Вы знаете, я поклялся ребятам, что до премьеры на репетициях никого не
будет, кроме исполнителей и цехов. Ни живой души; недавно вышел скандал из-за
того, что одна самоуверенная девица пролезла в зал, поглядеть, так, знаете,
пришлось наказать, и очень серьезно...

Он говорил и смотрел на Павлу; Павла избегала его взгляда. Может быть,
оттого, что слишком близко стоял Тритан.

- Значит, нельзя? - уточнил Тритан все с той же широкой улыбкой.

Раман растянул губы шире и покачал головой. Или, мелькнула у него злая
мысль, пригласить господина Тодина по совместительству на роль егеря? Пусть
ходит со знанием дела, со знанием, так сказать, изнутри?

Эта мысль, вероятно, отразилась у него на лице; зеленые глаза Тритана вдруг
посерьезнели:

- Кстати, Раман... Как себя чувствует этот парень, тот, что выбросился из
окна?

"Черт", - подумал Раман, холодея.

Дело было даже не в том, что он не знал, как чувствует себя Валь. Скорее
всего, никак не чувствует. Лежит, парализованный, как бревно, но еще не умер; о
смерти Валя ему бы точно сообщили...

Дело было в том, что Павла напряглась. Вопросительно посмотрела не на
Рамана - на мужа.

- Вы нашли ему замену, Раман?

- Нашел, - отозвался он медленно.

- Признайтесь, Раман, - Тодин осторожно убрал яблочную ветку со своего
плеча, - вы донимали их Пещерой? Мыслями, образами, анализом? У меня были такие
пациенты - самоубийство тут вовсе не редкость, поверьте. Стальные нервы вроде
ваших- исключение, а не правило; не стоит продолжать в том же духе, Раман. А то
придется делать еще не одну замену... не напасетесь исполнителей.

- Какой парень? - спросила, наконец, Павла.

- Несчастный случай, - сказал Раман сквозь зубы. И, дернувшись, снова
посмотрел на часы: - Мне пора.

- Раман, а хотите, я вас отвезу? Тритан по-прежнему стоял на ступеньках
веранды и у него был к Ковичу разговор. Не предназначенный для Павлиных ушей и
потому особенно Раману неприятный.

Впрочем, разве он трус?

- Спасибо, - сказал он с достоинством. - С удовольствием... Я не люблю
опаздывать.

- Режиссер на репетицию не опаздывает, - сообщил Тритан серьезно, -
режиссер задерживается... Павла, я буду через полчаса.

"Быстро же ты рассчитываешь обернуться, - думал Кович, пробираясь назад по
кирпичной тропинке, вымытой так чисто, что челюсти сводило, - Песком они ее
драили? Стиральным порошком? Что же там было такое, если тусклый кирпич отмыт до
такого блеска?!"

-- Раман...

- Я благодарен вам, Тодин, что вы так интересуетесь театром вообще и моими
делами в частности.

Хорошо бы задеть его за живое. Чтобы машина, выкатывающаяся из переулка на
дорогу, хоть раз да хорошенько дернулась.

Впрочем, Раман и сам знал, что здесь его язвительный тон совершенно
бесполезен. Тритан Тодин - вовсе не девочка Лица. Увы.

- Раман, будьте готовы к- тому, что спектакля не будет.

Кович все еще усмехался, но губы его вдруг сделались негнущимися, будто
резина на морозе.

Машина миновала перекресток, потом еще один и, наконец, остановилась перед
красным светофором.

- То есть? - выдавил наконец Раман.

- Его закроют по соображениям общественной морали. Если он будет таким,
каким вы его задумали.

- Откуда вы знаете, каким я его задумал?! Павла...

- Оставьте Павлу в покое. Она не шпионит в мою пользу... если вы подумали
об этом. Неужели вы полагаете, что стоит спрятаться за кисейной кулисой- и вас
уже не видно?! На вас висит смерть этого мальчика- а он умрет если не сегодня,
так завтра. Вы прете напролом, не видя и не слыша ничего вокруг, не задумываясь,
что в случае выхода спектакля таких самоубийств может быть тысяча... Десятки
тысяч... Человек не может днем думать о Пещере! Это разрушает психику, вам до
сих пор не ясно?!

- Моя психика до сих пор цела, - сказал Раман угрюмо.

- Надолго ли?

Некоторое время в салоне машины стояла полная тишина. Потом Кович
сподобился разжать сцепленные зубы:

- Вы мне угрожаете, егерь?

- А вы думаете, у меня нет для этого оснований? "Я боюсь, - подумал Раман
удивленно. - Я действительно его боюсь... И мой сааг боится тоже".

- На моей памяти, - сказал он глухо, - по соображениям общественной морали
спектакль закрывали лишь однажды, в театрике-студии "Эротиада"... Там по ходу
пьесы происходило изнасилование девушки павианом, причем павиан, кажется, был
настоящий... из цирка...

Тритан молчал. Машина катилась по брусчатке вниз - до театра оставалось три
квартала и две минуты езды.

- Раман... вы великолепный режиссер. Вы можете сделать нам всем такую
гадость... ну какого черта вы заставляете меня опускаться до этих угроз?!

- Вы действительно сломали человеку шею, швырнув его головой о землю?

Машина свернула, объехала клумбу и аккуратно притормозила перед служебным
входом. Двадцать ноль-ноль.

- Тритан, и вы действительно думаете, что мир, где сааги по ночам не жрут
сарн, хуже, чем...

Тритан обернулся. Кович вздрогнул, встретившись с ним взглядом.

- Да, Раман. Я не думаю - я знаю. И сделаю все, чтобы это знание
утвердить... Вас ждет разочарование, тяжелый удар и творческая депрессия. А
потом вы воспрянете и, возможно, порадуете почитателей новой "Девочкой и
воронами"...

- Тритан... Идите на фиг.

Он выбрался из машины и тяжело зашагал ко входу, и тяжело вошел в зал,
опустился за пульт и мертвым голосом скомандовал начало прогона; радист включил
музыкальный фрагмент, и из-за кулисы вышла Лица.

И спустя десять минут Раман уже сидел, подавшись вперед, полуоткрыв от
напряжения рот.

Это было ТО, ЧЕГО ОН ХОТЕЛ.

Это наконец-то рождалось; Лица вела свою роль непринужденно и точно, Алериш
чуть заикался, ритм не надо было поддерживать искусственно - он рождался сам.

"Сволочи, - думал Раман, закусывая губу, захлебываясь поднесенным
ассистенткой кофе. - Какие сволочи".