Чтение 61–й страницы книги ~Лезвие бритвы~

сумрачный. Животные, изображенные с невиданной выразительностью,
невольно приковывали взгляд, и Сима не сразу заметила большую
репродукцию портрета балерины.

- Что это за художник? - спросила она, опускаясь в неудобное
современное, не дававшее поддержки голове, кресло.

- Вильгельм Кунерт. Так преходяща слава творцов искусства,
избравшего своей темой природу, а не человека.

- Дело в моей необразованности, а вовсе не в судьбе искусства.

- Не вы первая и не вы последняя! Кунерт, знаменитый африканский
путешественник и художник, был первым, кто создал картины животных
Африки, вошедшие во все учебники.

- Тогда я припоминаю.

- Теперь все его усилия оказались ненужными. Чудеса фотографии и
кинос(r)емки с телеоб(r)ективами сделали возможным получение таких
портретов животных, о каких и не мечталось Кунерту. А прошло всего лет
пятьдесят. Последние картины Кунерт писал в начале нашего века, пока
не застрелился.

- Он покончил с собой?

- Когда убедился, что больше не может ездить в Африку и любить
молодую красавицу жену, он выстрелил себе в голову из слонового ружья,
верно служившего ему в Африке. Это было надежно!

- Воображаю, оторвать себе голову в... сколько ему было лет?

- Семьдесят. Возраст, достаточный для того, чтобы устать от
трудной и напряженной жизни, которую он вел. Но довольно о Кунерте,
вот портрет.

Сима всматривалась в репродукцию картины Серебряковой, и с каждой
минутой она нравилась ей все больше. Молодая балерина присела,
облокотясь на что-то, с той же ежеминутной готовностью встать, какая
была характерна для Симы. Пышное платье восемнадцатого века, стянутое
корсажем, с пышной белой оторочкой, низко открывало точеные плечи и
высокую грудь. Обнаженные руки играли страусовым белым пером, а черные
волосы из-под тюрбана с жемчужной ниткой спускались по обе стороны
стройной шеи двумя густыми длинными локонами. Склоненное к левому
плечу лицо привлекало взглядом больших глаз, одновременно пристальных,
задумчивых и тревожных, не гармонировавших со спокойной линией
маленьких губ и общим старинным обликом лица, с характерным для
Серебряковой очерком щек и чуть длинноватого прямого носа.

Как хорошо удалось художнице передать светлую одухотворенность
всего существа юной балерины, приобретенную долгими годами правильной
жизни, воздержания, тренировки, напряженной работы над своим телом.
Сходство с Симой не бросалось в глаза хотя бы потому, что гимнастка,
словно отлитая из металла, была куда крепче балерины.

- Как хорошо! - порывисто вздохнула Сима. - Но ничего на меня
похожего! Кто это?

- Я имею в виду внутреннюю схожесть. Всмотритесь. Это
ленинградская балерина Лидия Иванова, самая талантливая и красивая в
двадцатых годах, трагически погибшая совсем молодой.

- Я почему-то ничего не слыхала о ней, а я немного читала по
истории нашего балета.

- Она погибла при загадочных обстоятельствах, вероятно, была
убита, - неохотно ответил Гирин, почувствовавший вдруг странную
тревогу от своей ассоциации погибшей балерины с Симой, - а сейчас я
покажу вам еще один ваш портрет, на этот раз не с внутренним, а с
внешним сходством.

Сима задумалась. Гирин только что хотел заговорить, как она
сказала:

- Как по-разному видят меня люди. Подруги мои считают, что я как
две капли воды похожа на деревянную статую девушки Коненкова, что
стоит в Третьяковке, заложив руки на затылок. Что у меня точно такой
же тип сложения, только талия потоньше и ноги не...

- И в самом деле очень похожи!

- А другие сравнивали с девушкой на берегу пруда. Видели у меня
репродукцию.

Гирин хорошо помнил акварель, где великое мастерство художника
слило в один аккорд буйную густоту деревьев, стеной вставших позади
зеркала чистой воды, и женщину в траве на берегу. Равнодушный тон Симы
был неподделен, и все же темное и терпкое чувство, как горькое вино,
взбаламутило ясную нежность отношения к ней. Гирин встревожился. После
всех лет? Или он теряет голову от Симы и снова должен идти по шатким
мосткам необузданных чувств? "Не позволю!" - внутренне приказал себе
Гирин и разом выбросил из головы назойливые мыслишки о неизбежном
опыте Симы. "Хорош!" - возмутился про себя Гирин. И сказал:

- В восприятии человека многое зависит от момента. Видеть вас в
период прилива сил, радости и здоровья или когда вы устали, печальны
или разочарованы, даже смотря по тому, в какой час...

- Это верно. Следовательно, вы увидели меня в период спокойной
грусти - может быть, это одно из лучших состояний человека. Почему же
вы хвалили мое выступление по телевидению?

- Но там тоже были вы, другая и такая же!

- Другая и такая же, - задумчиво повторила она, - хорошо сказано.
Стоило бы записать... если бы я что-нибудь писала! Иногда так хочется
писать, особенно стихи. Но я бесталанна во всем: и в смысле
способностей, и в удаче!

- Наоборот, многоталантливы!

- Как смотреть! Я считаю, что талант - это способности,
позволяющие делать то, что недоступно среднему человеку. А я - судите
сами: по фигурному катанию - шестое место, художественной гимнастике -
пятое, гимнастика - восьмое, плавание и прыжки в воду - восьмое. И не
в каком-либо всесоюзном или европейском масштабе...

- Мне все же кажется, что, если бы вы хотели...

- Может быть. Но мне противен ажиотаж вокруг рекордов, все
усиливающийся в международном спорте, культивирование однобоко
тренированных, умственно мало развитых людей...

- Словом, вы не можете совершить выдающегося, но зато делаете
хорошо многое. Это куда труднее, чем специализироваться. Мне вы
показались такой сразу - совершенной серединой. Она мне ближе, может
быть, потому, что и я человек того же типа, без выдающихся
способностей в одном виде знания, без гениальности, как скажут ученые.

- Непохоже на вас. Думаете, я не заметила вашу мальчишескую
хвастливость: вот, мол, как здорово, это я!

Гирин принялся хохотать. Сима тоже рассмеялась и спросила:

- А это художница, - Сима повернулась к портрету балерины, - как
вы назвали ее?

- Зинаида Серебрякова. Вы видели ее картину "За туалетом" в
Третьяковке? Вспомните, девушка в белой рубашке у зеркала.

- А вокруг голубые и серебряные флаконы. Дивная вещь, но что-то я
ее давно не видела.

- Неужто убрали? Портрет балерины лежит в запаснике Русского
музея в Ленинграде. Там, наверное, еще много картин этой замечательной
русской художницы, одной из самых выдающихся русских мастеров,
незаслуженно забытых. Долгое время наша молодежь почти не знала Рериха
- одного из величайших художников мира, - я имею в виду отца. Исчезли
с выставок Билибин, Кустодиев, не говоря уже о Головине, Баксте,
Лансере - всех тех, кого свалили в одну кучу, назвав "мирискусниками"
и обвинив в разных смертных грехах. Вы сами возмущались гонением на
русскую старину, на русский стиль в искусстве до войны. И как спешно
пришлось все восстанавливать, едва над Родиной нависла тень войны.

- А вы знаете другие вещи Серебряковой? И где они?

- Знаю. И больше всего люблю ее написанный с громадной силой
портрет жены Лансере - женщины с черными косами. Да вот и она сама. Ее
автопортрет, - Гирин положил перед Симой старую открытку.

- Откровенно для автопортрета, - улыбнулась Сима, смотря на
купальщицу в тростниках. - Теперь вижу, что на картине в Третьяковке
тоже она сама. Очень интересное лицо, чуть лисье,

- Подобные женщины часты в ее картинах. Серебрякова родом из
района Сум, на границе Курской области и Украины, где женщины наделены
почему-то этой редкой красотой, какой-то старинной, интеллигентной и
привлекательной. Есть там древняя "кровь", особенная. Встречая людей с
такими лицами, суживающимися книзу, широколобыми, с длинным разрезом
глаз, я спрашивал, откуда они родом. Ответ почти всегда был один:
бывшая Сумская область.

- А мне пришлось видеть не менее привлекательный тип нашей
русской женской красоты - в семьях потомственных новогородцев, -
сказала Сима. - Там, наверное, произошло смешение древних новогорожан
и варягов - скандинавов. Удивительно глубокие, широко расставленные
глаза, великолепные фигуры - крупные, мощные у мужчин, крепкие,
небольшие у женщин.

- А мне очень понравились, давно, еще с волжских моих
путешествий, женщины, какие встречаются в Астрахани. Там к русской
примешалась монгольская "кровь" и, очевидно, еще иранская. Получилась
комбинация, в которой тонкое изящество монгольских черт сочеталось со
здоровьем волгарей и добавился оттенок древнего персидского
благородства... Что вы смеетесь?

- Я думаю, что таких "центров красоты" можно найти еще десятки в
нашей громадной стране, - сказала Сима. - Мне рассказывали о
прелестных симферопольских, минских, иркутских, ташкентских и не помню
еще каких девчатах.

- Что ж, вы правы. Мы судим по собственному опыту, а он убого мал
для разнообразия и просторов Союза, - согласился Гирин.

- А знаете, как можно всегда отличить русскую женщину хорошей