Чтение 61–й страницы книги ~Вихри Валгаллы~

- Опять, что ли, наши друзья-полковники? - не выдержал витиеватой
преамбулы Агранов.

- О полковниках особый разговор, - поднял коричневый от никотина
палец Удолин. - Поближе нашлись люди, тем не чета, зато хитростью и
подлостью наделенные в избытке... Я всех ваших тонкостей не знаю, в умах и
душах читать как по-писаному не навострился еще, однако узнал я вот что...
- Он снова потянулся к бутылке, но Агранов аккуратным движением успел снять
ее со стола.

~ Чуть позже, Константин Васильевич, сперва с делом покончим.

- Так, значит, так, - вздохнул профессор и продолжил: - Обманывают
тебя, Яша, в этом все дело. Люди, которые тебя окружают, с которыми ты
сейчас ближе вего общаешься, строят грандиозную интригу, исторических, можно
сказать, масштабов. Заговор, если угодно, способный весь мир еще раз с ног
на голову поставить...

- Это я знаю. Сам, так сказать, один из строителей, - насмешливо
оттопырил нижнюю губу Агранов.

- Дурак! - вдруг сорвался на крик Удолин. - Не знаю, что там ты
надеешься построить, а пока тебя как строительный материал используют...
Несколько человек... Один, два, три... пять... - Прикрыв глаза, он словно
пересчитывал сейчас тех, кого видел внутренним взглядом. - Да, пять человек
составили план, в котором ты... не пойму, то ли приманка, то ли главная
жертва. Не хватает ясности. В тумане все как будто. Или меня астральное
зрение подводит, или их защищает что-то... Думай сам, Яков, догадайся, на
чем тебя подловить могут те, кому ты доверяешь полностью, в чьих руках
судьба твоя, как кощеево яйцо. В какой игре и для каких целей за болвана
подставят... Ибо ждет тебя, Яков (хотел бы я ошибиться), смерть скорая и
лютая, если не догадаешься, кто и зачем тебя погубить хочет.

Но мысли Агранова были сейчас направлены только в одном направлении.

~ Подумайте, Константин Васильевич, подумайте, как это может быть
связано с теми полковниками? После нашей последней встречи они исчезли. Мы с
ними заключили соглашение. Какую-то его часть выполнили они, какую-то я.
Войну вот закончили, сами видите. Ну а теперь? Они как раз и могут меня за
болвана посчитать и в совсем большой игре моей головой расплатиться...

- Да что ты споришь, шлемазл! - От возмущения Удолин перешел на идиш.
- Уж тех-то господ я никогда и ни с кем не спутаю. Вот кто нам с тобой
сейчас и нужен! Найти бы их, может быть, и спасешься еще. Только далеко они
сейчас. Чувствую я их присутствие еле-еле, но чувствую, а вот в нашем мире
или в надмирных сферах - понять пока не могу...

- Скорее уж в надмирных, - стараясь сохранять. привычный
самоуверенно-насмешливый тон, ответил Агранов, хотя стало ему как-то не по
себе. Угадал и это старец. - Один из них, Александр Иванович который, убит
недельки две назад. А вот про Андрея Дмитриевича, действительно, сведений не
имеется...

- Убит? Выть такого не может. Что я, по-твоему, ауру живого человека
от некробиотической не отличаю? Живы оба, и надо их искать... Твои же
здешние друзья - враги тебе, все до одного. Не вижу среди них верных тебе.
И кровопролитие ждет Москву и Россию совершенно чудовищное. Хуже, чем в
восемнадцатом году. Думай, Яша, думай.., А то давай прямо сейчас с тобой
сбежим! Есть у меня под Осташковом место тайное, там отсидимся...

- Подождем еще, Константин Васильевич. Совсем плохо станет - сбежим.
Я вас не брошу. Только Агранова так просто не съешь. Зубы обломают...

А вот теперь, когда прошел еще один отвратительный, сумбурный день,
как-то отстоялось в голове все сказанное профессором и несказанное, а только
обозначенное намеком, всерьез подумалось Агранову, а не затеяли и вправду
товарищи по заговору свою собственную игру ? Лучше всего сейчас пробиться на
прием к самому Троцкому и изложить все свои соображения. Но удастся ли? Он
не знает ничего сверх того, что ему было доложено перед смертью
Дзержинского, он с удовольствием воспользовался поводом избавиться от
политических противников и просто недостаточно лояльных к нему соратников, а
уж скоропостижная смерть Ильича вообще была яичком к Христову дню. Теперь он
занят вопросами государственного строительства и внешней политикой, вполне
доверяет (или делает вид?) своей ВЧК, буквально на днях переименованной в
ГПУ. Впрочем, правильно, новая власть нуждается в новых названиях,
символизирующих дальнейший прогресс и разрыв с непопулярной в массах
политикой...

Агранов жадно докурил папиросу, раздавят начавший тлеть мундштук в
пепельнице из снарядной гильзы, снова поднял трубку, вызвал сменившего его
на посту начальника секретно-политического отдела Вадима Самойлова.

Уже целый час тянулась раздражающая Агранова тяомотная. какая-то
невсамделишная беседа, когда стороны то начинают спорить по пустяковым
вопросам, уточнять и сравнивать поступившую из разных источников информацию,
то дружно соглашаются, что делать надо немедленно, только непонятно что...
Якову Сауловичу все больше начинало казаться, что совещание это - просто
устроенная для него лично инсценировка, все остальные на самом деле знают
нечто остающееся для него тайной и просто тянут время до назревающих важных
событий, И Агранов, мрачно глядя в стол, изображая такую же, как у других,
озабоченность, размышлял, не пора ли действительно смываться? А то, чего
доброго, сам окажешься в хорошо знакомых подвалах, куда отправил очень и
очень многих. Единственное спасение - как можно дольше прикидываться ничего
не понимающим дураком, готовым втемную выполнять чужие замыслы.

Глава 18

Распахнулась дверь, и в кабинет стремительным шагом, бесшумно ступая по
ковровой дорожке мягкими шевровыми сапогами с высокими, почти дамскими
каблуками, вбежал Лев Давыдович, "демократический диктатор", как он сам себя
начал называть в узком кругу. Ошую и одесную от него, отстав на шаг, в ногу
шли непременные и неразлучные адъютанты-близнецы: бывший поручик
кавалергардского полка Роман Гурский и Лев Остерман (кажется, так;
представляясь, он говорил невнятно, а написанной его фамилию никто и никогда
не видел), числившийся раньше по цензурному ведомству. Гурский звенел
антикварными шпорами, рефлекторно прижимал к бедру левую руку, как бы
придерживая отсутствующий по причине неудобства в канцелярской жизни палаш,
который когда-то носил ежедневно в длинных никелированных ножнах, куда для
шика был брошен серебряный двугривенный. Чтобы мелодично побрякивало.

Его близнец, Остерман, чавкал по паркету литыми каучуковыми подошвами
малиновых американских ботинок, а в правой руке нес кожаную папку,
вызывавшую у посвященных мистический ужас. Ибо в ней хранились бумаги только
двух сортов - с приказами по ведомству о поощрении и повышении в должности
или расстрельные списки. Систему в их оглашении уловить было невозможно,
нередко обласканные в первых упоминались и во вторых также.

На френче цвета маренго Гурского и на буклированном с искрой пиджаке
Остермана одинаково мерцали кровавым рубином ордена Красного Знамени.
Недоброжелатели злословили, что и номера орденов одинаковы, то ли 666, то ли
0690. Но это вряд ли.

Обиженные реалиями классовой борьбы люди поговаривали, что близнецы,
кроме адъютантских, исполняли при Троцком и иные функции. Хотя зачем бы это
Льву Давыдовичу, имевшему двух или трех жени массу детей, впоследствии
методично и целенаправленно истребленных Сталиным не только вместе с чадами
и домочадцами, но даже и с самыми отдаленными единомышленниками? Разве что
товарищ Троцкий - банальный ситуационный бисексуал? Один из "братьев" был
высок и белокур, другой, напротив, коренаст, присадист, скорее брюнет, чем
блондин, и носил маленькие круглые очки.

Считалось, что Остерман - барон, потомок того самого канцлера
Российской империи при Анне Иоанновнс, сосланного в 1741 году Елизаветой
Петровной в Березов. Другие выводили его от Остерман-Толстого Александра
Ивановича, графа и генерала от инфантерии, отличившегося при Бородино и
Кульме. Но если это так, то становилось непонятным, отчего бароном или
графом не называли Гурского?

А если нет, то каким образом Гурский мог попасть в Пажеский корпус и
прослужить вплоть до октябрьского переворота в полку, наиболее приближенном
к особе государя? Однако если все-таки нет и генеалогия там другая, то
понятнее становится, как он (они) сумели укрепиться в окружении Льва
Давыдовича.

На фоне столь колоритных фигур Троцкий совершенно терялся, но это
входило в его замысел. Так Борис Санников, в бытность свою террористом,
всегда носил черные ботинки и рыжие краги, чтобы все смотрели, изумляясь, на
ноги и не запоминали лица...

А сзади валила беспорядочная толпа охранников и порученцев, как на
подбор длинных и тонких, не иначе как носящих под кителями (исключительно
дореволюционного пошива) корсеты, с безупречными проборами и вечными
издевательски-почтительными улыбочками, за которыми Агранов отчетливо
различал тщательно спрятанную ненависть к коммунистам и прочему быдлу, вдруг
дорвавшемуся до власти. Все они прославились своей безграничной жестокостью
при расправах с теми бойцами и командирами, на которых обрушивался гнев
"вождя и организатора" Красной Армии. Агранов был уверен, что таким образом
абсолютно безнаказанно они проявляли свою контрреволюционную сущность. Куда
ведь проще и приятнее убивать коммунистов по приказу главного коммуниста в
подвалах и у железнодорожных насыпей, чем рискуя жизнью в колчаковских и
деникинских пехотных непях.

Адъютанты сноровисто рассыпались по кабинету, замерли у каждого окна, у
высокой входной и двух маленьких, ведущих в комнату отдыха и на черную
лестницу, дверей.

Это никого не удивило и не насторожило, таков был отработанный за два
года ритуал.

- Ну, что, товарищи, какие решения приняты? Кто на этот раз мутит воду
и пытается дезорганизовать поле жение в республике? Левые, правые, эсеры
монархисты! Кто? Надеюсь, у вас уже готов план действий и составлены
проскрипционные списки? Я ждал три дня, думал) что и без моего вмешательства
порядок будет наведен У нас что, февраль семнадцатого года? Я считаю, что
каждый должен отвечать за порученное дело. Или вы Вячеслав Рудольфович,