Начинать надо как-то по другому...
скорбное лицо и вновь развел руками.
руки и отнес на десяток метров в сторону. Расстегнул комбинезон и что-то
вытащил у убитого из-за пазухи. Может, документы, а может - смертельный
медальон. Вернулся к гондоле, вынес из нее серый цилиндр размером с гильзу
стомиллиметрового снаряда, положил на грудь покойника и жестом предложил
Берестину отойти подальше.
только черное пятно обгоревшей почвы, как и там, куда упала зажигательная
бомба. И больше никаких следов.
способы общения. Но если абориген свободно схватывал и повторял
произносимые Алексеем слова, для Берестина чужая фонетика оказалась
практически недоступной.
услышал длинную фразу. Ясно было, что летчик тоже представился, но из
потока звуков Алексей выделил только сравнительно доступно звучащее слово
"Сехмет" и повторил его, показав на собеседника. Тот ответил прежней
фразой.
поделаешь...
звания, в приблизительном переводе означавшее нечто вроде: "Начальник
отряда из четырех боевых дирижаблей охраны Севера такой-то", но так уж я
остался абориген Сехметом.
насколько интересно развивалась здесь техническая мысль. Имея самые общие
познания в механике, он тем не менее сразу сообразил, что ка Валгалле
царил затянувшийся на многие столетия век пара. Силовая установка
дирижабля состояла из очень компактной паровой турбины, работающей на
топливе из серых кристаллических брикетов. От редуктора к винтам шли
толстые гибкие валы. Команды с пульта управления по гидравлическим
приводам передавались на рулевые машинки, отклонявшие винты в любом
направлении. Турбина свободно реверсировалась. Специальный змеевик
позволял нагревать газ в баллоне и маневрировать по высоте.
приводом, альтиметр и спидометр, замеряющий скорость встречного потока
воздуха. Радиосвязи, правда, не было. Да и трудно ее вообразить в мире,
где электричество неизвестно.
чуть не спалил Берестина вместе с транспортером. Выбрасывались бомбы с
помощью паровой катапульты. До прицел был примитивный, открытого типа.
Ничего огнестрельного Алексей не обнаружил. Но когда они покидали место
боя, Сехмет взял с собой тяжелое пружинное ружье, мечущее массивные
оперенные болты весом с килограмм каждый.
понял, так как система координат и проекция исходили из совершенно
нечеловеческой логики.
дирижабль, и даже отъехав на километр, Берестин зажмурился, когда полыхнул
боезапас.
Алексей показал на себя, на Сехмета и махнул рукой на северо-восток, в
сторону своей базы. Сехмет согласился охотно и сразу полез в БТР. Внутри
ему понравилось, только грохот дизеля и запах солярки поначалу заставляли
его морщиться. А в кресле он сидел свободно и даже небрежно, будто век тут
ездил, все осмотрел и обтрогал. Оптический прицел его восхитил, как и
мощь, и дальнобойность пулемета.
где не исключалась (если в аборигенском воздухофлоте принято вылетать на
патрулирование парами) еще одна встреча, Берестин выбрал подходящее место
на дне заснеженного лесистого оврага, остановился и предложил пообедать.
чеддер, брауншвейгскую колбасу и маринованные грибы весьма одобрил. Сто
граммов коньяку вылил не поморщившись и даже почмокал губами, но от
повторения отказался.
повнимательней. Если сначала он показался ему вполне европеоидом, то
сейчас стали заметны и отличия. Не настолько значительные, чтобы отнести
его к какой-нибудь другой расе, но достаточные, чтобы, встретив подобный
типаж на Земле, затрудниться определением национальной принадлежности.
Скорее всего, дома Алексей принял бы его за центральноамериканца или
жителя Антильских, к примеру, островов.
пива, воды, апельсинового и мангового сока выбрал манго, курить после еды
не стал, но к табачному дыму принюхивался с благожелательным интересом.
люди, - сопровождая свои слова жестами, усиленной артикуляцией и
назидательным тоном. Берестин еще раз и окончательно убедился, что язык
Сехмета лежит далеко за пределами его лингвистических возможностей,
абориген же воспроизводил русские слова отчетливо и осмысленно.
боевом отделении, сам же устроился в кресле, задраив люк, соединяющий
отсеки.
слов, причем говорил практически без акцента.
он. - Мы контролируем территорию на расстоянии десяти часов полета на
северо-запад и северо-восток. Дальше этой зоны никто никогда не бывал. Не
хватит топлива. Можно лететь по ветру, с выключенными турбинами, но это
незачем. С севера нет опасности появления врага. Враг всегда приходит с
юга. Или со стороны большой воды. Там, где живешь ты, никто не живет.
продвигается все дальше. Приходит со стороны моря и любой большой воды,
которая соединяется с морем. На железных машинах, похожих на твою, но
только в три-четыре раза больше. Сверху я сразу не понял, что твоя машина
маленькая. Ориентиров для сравнения не было. И кто может знать, какие еще
машины могут быть у врага? Таких, как твоя, мы никогда не видели.
жить не можем. Иногда он забирает с собой людей. Не сейчас люди уже не
живут в маленьких поселках, которые были там, на юге. Мы постоянно
патрулируем земли со всех четырех сторон. Если появляются машины врага -
мы их сжигаем. Бывает, он уничтожает и дирижабли. Как - мы не знаем.
Просто дирижабль падает, и люди умирают. Но у нас много дирижаблей, и
смерти мы не боимся...
сто, двести.
мы больше не бываем в тех краях... Никогда...
территорию, отступают в малодоступные места. Только противник у них
странный. Медлительный какой-то...
другом материке живут? Ты сам-то хоть раз их видел?
зола внутри. Ты видел наши бомбы. Но "те, кто знает" ("То ли большое
начальство, то ли разведчики", - подумал Берестин) говорят, что враг не
похож на людей. Он такой... - Сехмет сделал тот же жест: большие пальцы у
висков, остальные оттопырены и шевелятся, - огромный, ужасный, убивающий
взглядом, со многими конечностями, в белой костяной броне...
и залезли мы, - подумал он. - Тут, похоже, еще и разумные ракообразные
имеются".
испугался. Гуманоиды, негуманоиды - какая в сущности разница? Дело было в
том, что поколебалось все его представление о мире как о целостной,
познаваемой и, если угодно, разумной системе. Все, что происходило раньше
- начиная от встречи с Ириной и до этого вот момента - в какие-то рамки
все же укладывалось. А теперь он испытывал состояние человека, который,
если использовать категории живописи, вдруг осознал, что существует он не
в том мире, который изображали Репин, Шишкин, Левитан, и не в том даже,
что на картинах Пикассо, а только и исключительно в мире Босха и
Сальвадора Дали!
залитому солнцем лугу, хотя и оставив после себя смутное беспокойство. А
сейчас нужно было приспосабливаться к новой реальности. Берестин во время
армейской службы считался сильным тактиком и очень поднаторел в решении
всяческих вводных, вплоть до самых неожиданных.