Чтение 61–й страницы книги ~Холодные берега~

Глава вторая, в которой все ругаются, но по разным поводам.

Всем известно, от малых детей до стариков, что Слово, Искупителем
людям подаренное, одно на всех.

Вот только произносим мы его по-разному.

Если кто, по дурости или по великой любви, что в общем едино, другому
свое Слово доверит -- Слова неравны будут. И опасность не в том, что
можно свое достояние потерять, наоборот. То Слово, которое раньше
звучало, в себя и новое вбирает. Вот, если, к примеру, Хелен со мной
поделится Словом, на котором запал ее планёра, да и всякие женские
побрякушки, наверное, хранятся... Мне к ним все равно доступа не будет,
никак. Мое Слово -- от ее Слова произойдет. Может оно и сильнее
окажется, и я куда больше добра на него сложить смогу, но вот Хелен в
любой миг ко всему дотянуться сможет... ну, конечно, если будет
доподлинно знать, что там у меня спрятано.

Потому и хранят Слово, от детей родных, от жен любимых скрывают.
Страшен искус. Как жить, зная что все достояние в любимой момент может
тому достаться, кто тебя Слову научил? Не проще ли покончить с тем, от
кого ниточка протянулась?

Когда аристократ обучит наследника Слову -- то еще игрушка малая. К
главной казне все равно доступа не будет. Надо со Слова на Слово
ценности передать... если успеешь, конечно... А вот если ценностей
особых нет, кроме самого Слова -- то велик искус... велик...

И понятно, что то Слово, что вначале было... которое Искупитель
произнес, римских солдат устрашая, нож Сестрой принесенный, да копья в
него нацеленные, разом в Холод пряча...

Это Слово -- самое главное.

Словно дерево, от тонкого корня растущее, крону до неба раскинувшее,
тянутся, ветвятся Слова, в которых сила и власть всей Державы.

А внизу, тьмой веков скрытое, первое Слово. Изначальное. Истинное.

Искупителем сказанное.

И если знать его, если суметь произнести, потянуться...

Обдало меня таким ознобом при этой мысли, словно я и впрямь это Слово
узнал, и дотянулся до вечного Холода.

Все!

Все сокровища мира, спрятанные ныне, да в прежние века утерянные!

То, что Наполеон в Руссии взял, да и унес с собой, на Бородинском
поле саблей казачьей сраженный... Сокровища Кромвеля и Марии
Антуанетты... Чудесные машины Леонардо... Баронские накопления, казны
графов и маркизов... Кладовая Владетеля, залог всей его власти...
Церковные богатства... Мелочь, мелкими людишками на Слове потерянная...
только таких, безвестных обладателей Слова за две-то тысячи лет немало
было...

-- Спаси, Сестра... -- прошептал я. -- Пощади, Искупитель...

Марк будто осунулся и посерел, сказав нам про Изначальное Слово.
Сестра Луиза мрачно следила за Хелен.

-- Да как ты еще жив, принц... -- прошептала летунья. -- Как ушел с
таким... с такой силой...

-- Сестра берегла! -- торжественно произнесла настоятельница.

-- Сестра того бережет, кто сам не зевает... -- Хелен с силой прижала
ладони к лицу, будто и позабыв, что одна рука сломана. -- Это смерть.
Смерть, мальчик. Всем, кто к тебе прикасается. Всем, кто рядом стоял.
Просто так... на всякий случай... Я думала, врали...

-- Что врали? -- тихо спросил Марк.

-- Да этап ваш несчастный, на который ты, щенок, попал... Всех
каторжников допросили, загнали обратно на судно, велели отойти от
берега... а потом линкор его сжег начисто, огненные бомбы не пожалели...

Я даже не вскрикнул -- тихое сипение вырвалось из горла, стянутого
ужасом. Закричал Марк:

-- Как? -- Кинулся к Хелен, схватил ее за руки, повторил: -- Как?

-- Просто! Из главного калибра, в упор! Вместе с командой! Как
зачумленных в Черные Годы!

У меня круги поплыли перед глазами. Будто всех я увидал: и душегуба
Славко, и верзилу-кузнеца, и хитрого Локи, и безобидного певца Волли, и
казнокрада Плешивого, и надсмотрщика с безобидным прозвищем Шутник, и
тех, чье имя уже забылось, и матросиков из команды...

-- Гад, -- вдруг прошептала Хелен. -- Ох, какой гад... сдохнуть тебе
без покаяния...

Не к Марку были ее слова, она мальчишку, на ней повисшего, и не
замечала. И не ко мне. Кому-то другому, далекому, проклятие
адресовалось.

Огонь и вода. Качается на волнах золотая туша линкора, и палит из
всех орудий. С неба огонь, под ногами вода, на руках кандалы... Пылает
палуба, рушатся мачты, вопят в трюме каторжники, смерть почуяв, капитан
в ужасе линкору сигналит...

Смерть. Огонь и вода все скроют. Вдруг да и выдал мальчик кому-то
Изначальное Слово? Сам понял, и другим передал?

Вдруг кто получит такую власть, которой никогда над миром не было?

-- Что же ты наделал! -- закричал я, вскакивая. Оторвал мальчишку от
Хелен, швырнул на пол. -- Зачем? Зачем ты нашел эту книгу? Зачем в руки
взял, зачем рассказал, как посмел уйти с ней?

Значит -- пока я по Лузитании скитался, железо на монеты обменивал,
да с комфортом через Державу ехал -- товарищи мои этапные от огня и воды
лютую смерть приняли? Не было у меня среди них друзей, да только все
едино -- вместе нас судьба свела, а потом...

Потом Марк, по глупости своей, по незнанию простой жизни, как
бродяжка в тюрьму попал. Судье надерзил, забывшись, кто он такой... и
вошел на этап, словно прокаженный в здоровое селение.

Я все тряс младшего принца, а тот даже не сопротивлялся. Дурацкий
платок, под которым он прятал коротко стриженные волосы, свалился на
пол.

-- Зачем? -- кричал я. -- Зачем, зачем...

Будто все остальные слова забыл...

-- Думал -- не станут сильно искать, -- отчетливо произнес Марк. --
Думал, не поймут, что у меня на Слове. А они поняли. Знали. Про эту
книгу знали, только найти не могли. Не там искали. Отпусти меня, Ильмар!
Отпусти!

На меня его властность врожденная не действовала, я как Марка с этапа
тихим беспомощным пацаном запомнил, так уже никогда принцем высокородным
не приму. Другое меня остановило -- в глазах у него были слезы. Плакал
маленький принц Маркус, и не за себя, дуралея, чья жизнь -- как
последний лепесток пламени на гаснущей свече, а за всех тех, заживо в
факелы превратившихся. И за дубину Славко, что не упускал случая над ним
поиздеваться, и за глупого доброго Волли, что вечно уговаривал ему
подпевать, и за кузнеца-славянина, ласково успокаивавшего перепуганного
мальчишку...

Нет, не хотел он того. Не хотел и не ждал.

Отпустил я Марка, и тот стоял, пошатываясь, слезы глотая. Молчала
настоятельница Луиза, и гордость, что на миг мелькнула в ее глазах --
"поняли теперь?" исчезала. Молчала летунья Хелен, перестав балансировать
на грани произнесения своего Слова. Молчал и я, глядя в окно, где били
фейерверки над шумным карнавалом... Обнял я Марка, похлопал по спине, а
потом глянул в глаза Хелен.

-- Что еще ты сказать позабыла, Ночная Ведьма?

-- Ты о чем, Ильмар-вор?

-- Хелен-летунья, не надо! Говори начистоту.

-- В чем ты меня упрекаешь, Ильмар?

-- Двойную игру ты ведешь, Хелен!

Летунья тряхнула головой, с иронией спросила:

-- И давно заподозрил?

-- По пути сюда, Хелен. Уж больно ловко ты сломанной рукой рычаги
тягала.

Хелен молча посмотрела на свою руку. Вздохнула.

-- Да, Ильмар. Нет там ни перелома, ни трещины. Только ушиб был...

Настоятельница печально покачала головой.

-- Решила выдать Маркуса Владетелю, -- сказал я. -- Мной, как ищейкой
попользоваться, а чтоб уж совсем тебя не подозревал, беды не ждал --
калечной прикинуться?

-- Не выдать, а домой доставить, -- неохотно сказала Хелен. -- И
тебе, Ильмар, впрямь было прощение обещано, полное. Так что... я не
лгала. Так бы все и прошло, как я тебе говорила. Маркусу -- прощение и
ссылка, мне полная реабилитация, тебе -- прощение и титул.

-- И ты поверила? -- спросил я.

-- Да. Я не знала, что в той книге. Не знала!

Марк медленно отошел от меня, спросил, заглядывая Хелен в лицо:

-- Так у тебя была аудиенция... с Владетелем?

Летунья молчала.

Младший принц мимолетно глянул на меня. Глаза у него блестели, но уже
не только от слез, но и от робкой надежды.

-- Он сам сказал? Ночная Ведьма, он сам сказал, что я буду прощен?

-- Нет, -- неохотно сказала Хелен. -- Нет, мальчик. Не он. Мне
передал... человек, которому я всецело верю. Именное повеление
Владетеля, перехватить вора Ильмара, двигающегося в епископской карете
по направлению от Брюсселя к Лиону. Объяснить ему, что единственное
спасение -- отыскать и доставить в Версаль Маркуса. И... и награда мне,
прощение тебе, снисхождение к Ильмару.

-- Владетель не лжет, -- тихо сказал Марк. -- Да, но... только если
сам дает обещания.

-- Тому, кто передал его слова, я верила как себе!