назад.
матери...
покалеченные жизни и судьбы -- я приговариваю тебя к смерти!
всеми потрохами, я такое про него знаю, тако-ое...
сможете выстрелить...
словно уж на сковородке, и скулил по-собачьи, жалобно и визгливо.
страхом, ненавистную физиономию Свирского видел он сейчас перед собой -- а
родное личико маленькой своей дочери, тихо плачущей у него на груди. Эти горькие
детские слезы он не смог бы простить никому.
слышно. -- Не бери грех на душу.
Сергей.
другие. И воздадут по заслугам.
заступника. -- Скажите ему, чтобы не стрелял!
меня.
винтовку к плечу, он прицелился Свирскому в грудь.
щечки, серьезные, совсем не детские глаза, а в глазах -- понимание, поддержка и
осуждение одновременно, какая-то удивительная, всепрощающая мудрость, не
свойственная взрослым и нисходящая порой только на невинных детей... о, как она
сейчас была похожа на Ларису!
своей груди.
Ростовского и, пользуясь моментом, кинулся к черной громаде леса. Никто ему не
препятствовал. Спустя мгновение его силуэт растворился в ночном мраке.
Свирский. Потом вздохнула и снова подняла взгляд на отца. Она так ничего и не
сказала, но в ее глазах он прочитал одобрение.
сенсей. Потом повернул голову в сторону шоссе и прислушался. -- Слышишь? -- С
шоссе до их слуха донесся вой милицейских сирен, мелькнула череда синих мигалок.
-- Спешат в орловский особняк. Каша заварилась, Сергей, и этот ваш Свирский
теперь вряд ли отвертится. Можешь быть уверен, он увяз по самые уши. Так что
твое вмешательство было бы лишним -- с ним теперь будут разбираться ребята из
следственных органов.
совершил большую ошибку. Спасибо Катюше.
непогоды, начали блекнуть и потихоньку исчезать. Занимался новый день.
от греха подальше. Не дай Бог, Свирский сдуру ментов на нас наведет -- тогда не
отмоешься.
дочку. За все.
Василий заняли места в кабине спортивного самолета, а Сергей, доктор и Катюша
разместились в трофейной "Волге". Спустя пять минут на поле остался один только
вертолет.
всякой меры, да и морозы ударили не по-осеннему трескучие. Вот уже две недели
погода стояла ясная, солнечная, мягкий пушистый снег слепил глаза, чистый
морозный воздух бодрил, освежал, обволакивал город; дышалось легко и свободно.
Там, где когда-то было "бомжеубежище", велось большое строительство. Сносили
старые, полуразрушенные жилища, расчищали местность, рыли большой котлован.
Вгрызались в мерзлую землю землеройные машины, размахивали огромными
клешнями-ковшами экскаваторы, то и дело подходили могучие "КАМАЗы", сгружали
щебенку, бетонные плиты, песок, мешки с цементом. То там, то здесь ослепительно
вспыхивали огоньки электросварочных аппаратов. Словом, работа кипела вовсю.
Сергей и доктор стояли на небольшой возвышенности и сверху наблюдали за ходом
строительства. Оба были довольны открывавшимся перед ними зрелищем.
-- Идет дело, -- нарушил молчание доктор. -- Хоть небольшая толика орловских
миллионов пошла на пользу людям.
Сергей кивнул. Да, этот неугомонный оптимист прав: деньги, полученные от Орлова,
пущены на благое дело. А ведь еще три месяца назад он счел идею доктора
сумасбродной. Мыслимое ли дело: расчистить знаменитый огневский бомжатник и
построить здесь целый микрорайон со всей инфраструктурой, включая несколько
двухэтажных жилых домов, школу, детский сад, хлебопекарню и даже птицефабрику! А
нынешних бомжей расселить в новых домах, но главное -- создать для них рабочие
места, сначала -- на строительных площадках будущего микрорайона, а потом, после
окончания строительства -- на птицефабрике либо других объектах создаваемой
инфраструктуры. Однако, рассудив здраво, Сергей понял, что у этой идеи большое
будущее. "Конечно, ты вправе сам распорядиться своими деньгами, -- говорил
доктор, -- но ты все-таки подумай. Ведь такое дело можно развернуть! Да и
бомжарикам нашим помощь окажем, на ноги поставим, они ведь все трудяги бывшие,
вот только жизнь их пообломала да на обочину швырнула. Да и выгодное это дельце,
если на то пошло. Не на ветер же деньги бросаешь, глядишь, и дивиденды скоро
потекут, капитал свой приумножишь. Понимаешь, нужно, нужно эти деньги орловские
отмыть -- не так, как теневики "отмывают", а по-настоящему, очистить их от той
грязи, что налипла на них, от крови людской, от прошлого. Подумай, мужик,
покумекай, пораскинь мозгами. Дело-то стоящее". И Сергей крепко задумался.
Предложение доктора означало, что ему придется уехать из Москвы, уехать очень
надолго, может быть даже навсегда. Он стал взвешивать все "за" и "против" этого
авантюрного плана. И понял: мысль покинуть столицу зрела у него уже давно --
слишком тяжелые воспоминания были связаны с ней. Вся эта эпопея с Орловым и
украденной почкой, смерть жены, похищение дочери... да и Катюша нуждалась в
смене обстановки. В последнее время она сильно грустила, молча переживая смерть
матери. Нет, нужно было все начинать с нуля.
Через неделю он дал согласие, однако поставил перед доктором одно важное
условие: тот должен стать его компаньоном. На что доктор недовольно скривился,
но долго ломаться не стал. "Ну что не сделаешь ради хорошего дела!" -- развел он
руками -- и согласился. А третьим компаньоном стала Катюша: выполняя последнюю
волю Абрека, переданную через Владлена, Сергей перевел на счет дочери один
миллион долларов. "Эх, жаль, что у меня нет сына! -- сокрушался доктор, хитро
подмигивая своему другу. -- Вон какая завидная невеста растет!"
В те же дни Сергей подал Антонову заявление об увольнении. Уход из "Финсофта"
ценного сотрудника Антонов воспринял холодно. Препятствий чинить не стал,
причинами принятого решения не интересовался. Молча подписал заявление и сухо
простился. Скорее всего, он догадывался, что именно Ростовский явился той
скрытой пружиной, которая привела к сворачиванию работ по контракту с Орловым.
Впрочем, Сергея это сейчас волновало менее всего -- и контракт, и "Финсофт", и
сам Антонов давно уже были для него в прошлом.
В последних числах августа они покинули Москву -- доктор, Сергей и Катюша.
Накануне отец и дочь простились с Тамарой Павловной, пообещав обязательно
навестить ее будущим летом. Добрая соседка немного всплакнула и долго-долго
прижимала Катюшу к груди. Потом он отвез дочку на могилу Ларисы. Катюша тихо
плакала, прощаясь с матерью, а он печально глядел на черно-белый овальный
портрет жены и тайком глотал горькие слезы, которые не в силах был удержать.
"Прости", -- шепнул он напоследок, и они, понурив головы, покинули это место
скорби.
Доктор же, уезжая из Москвы, был буквально на седьмом небе от счастья. Выбрав в
качестве своей слушательницы Катюшу, он часами мог рассказывать ей об
удивительной уральской земле, о далеких Огнях, о людях, живущих в тех почти
нетронутых цивилизацией краях. "А какие у нас леса! Грибов -- видимо-невидимо! А
какие озера! -- Он аж жмурился от удовольствия. -- И еще речка Огневка --
знаешь, сколько в ней рыбы? На рыбалку будем ходить, втроем, с ночевкой. Ты
Никитин Юрий
Грабб Джеф
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Шилова Юлия