Чтение 61–й страницы книги ~Чапаев и пустота~

кочевники ничего не могли найти. Крестьяне, натурально, вели себя под
землей очень тихо, и только иногда, когда их уж совсем переполняла радость
от того, что они так ловко всех обманули, они, зажимая рот рукой,
тихо-тихо хохотали. Так вот, тайная свобода, сказал этот румын, - это
когда ты сидишь между вонючих козлов и баранов и, тыча пальцем вверх,
тихо-тихо хихикаешь. Знаете, Котовский, это было настолько точное описание
ситуации, что я в тот же вечер перестал быть русским интеллигентом.
Хохотать под землей - это не для меня. Свобода не бывает тайной.

- Интересно, - сказал Котовский. - Интересно. Но мне, однако, пора.

- Я провожу вас до ворот, - сказал я, вставая. - Во дворе творится
черт знает что.

- О чем я и говорю.

Я сунул браунинг в карман, взял у Котовского один из его баулов и уже
собирался пойти за ним следом по коридору, как вдруг меня кольнуло
странное предчувствие, что я вижу свою комнату последний раз. Я
остановился в дверях и внимательно ее оглядел: два полукресла, кровать,
столик с подшивкой "Изиды" за пятнадцатый год - Господи, подумал я почти
весело, да если это и так, что с того, что я сюда больше не вернусь? Что с
того, что я не знаю, куда иду? Мало ли было мест, откуда я ушел навсегда?

- Вы что-то забыли? - спросил Котовский.

- Нет, - ответил я, - так.

Панорама, открывшаяся нам с крыльца дома, чем-то неуловимым
напоминала картину Брюллова "Последний день Помпеи". Нет, не было никаких
рушащихся колонн, никаких клубов дыма в черном небе - просто в темноте
горело два больших костра и повсюду бродили перепившиеся ткачи. Но в том,
как они хлопали друг друга по плечам, в том, как они останавливались,
чтобы прилюдно справить нужду или опрокинуть в рот бутылку, в полуголых
пьяных бабах, с хохотом метавшихся по двору, в грозных красных отблесках
огня, освещавшего всю эту вакханалию, было ощущение близости чего-то
грозного, окончательного и неумолимого.

Мы молча и быстро пошли к воротам; нам призывно замахали руками и
закричали что-то неразборчивое сидевшие возле одного из костров люди с
винтовками, и Котовский нервно сунул руку в карман. Слава Богу, за нами
никто не увязался, но последние метры перед воротами, когда наши
беззащитные спины были повернуты ко всему этому пьяному сброду, показались
мне очень длинными. Выйдя за ворота, мы прошли десятка два шагов, и я
остановился. Улица, спиралью уходящая вниз, была пуста; горело несколько
фонарей, и в их спокойном свете тускло блестел мокрый булыжник.

- Дальше я не пойду, - сказал я. - Удачи вам.

- Вам тоже. Как знать, может, еще свидимся, - сказал он со странной
улыбкой. - Или услышим друг о друге.

Мы пожали руки, он опять приложил два пальца к шляпе и, не
оборачиваясь, пошел вниз по улице. Я глядел на его широкую спину, пока она
не скрылась за поворотом, а потом медленно побрел назад. У ворот я
остановился и осторожно заглянул в них. Окно кабинета Чапаева было темным.
Мне вдруг стало ясно, почему на меня повеяло такой жутью от увиденного во
дворе - чем-то все это напоминало мир барона Юнгерна. Никакого желания
опять идти мимо костров с пьяными ткачами у меня не было.

Я понял, где может быть Чапаев. Пройдя вдоль забора метров сорок, я
огляделся по сторонам. Видно никого не было. Подпрыгнув, я ухватился
руками за край стены, кое-как подтянулся, перевалился через нее и спрыгнул
вниз.

Вокруг было темно; огни костров заслонял черный силуэт молчащей
усадьбы. Ощупью пробираясь между мокрыми от недавнего дождя деревьями, я
добрался до спуска в овраг, поскользнулся и съехал туда на спине.
Невидимый ручей журчал где-то справа; выставив руки перед собой, я пошел
на его звук и через несколько шагов увидел между стволов освещенное окошко
бани.

- Входи, Петька, - крикнул Чапаев в ответ на мой стук.

Он сидел за знакомым дощатым столом, на котором стояла огромная
бутыль с самогоном, несколько стаканов и тарелок, керосиновая лампа и
пухлая папка с бумагами; на нем была расстегнутая до пупа длинная белая
рубаха навыпуск, и он был уже изрядно пьян.

- Что скажешь? - спросил он.

- Кажется, вы собирались решить проблему с красными ткачами, - сказал
я.

- Я ее и решаю, - сказал Чапаев и разлил самогон по двум стаканам.

- Как я посмотрю, Котовский хорошо вас знает, - сказал я.

- Правильно, - ответил Чапаев, - я его тоже хорошо знаю.

- Он только что уехал вечерним поездом в Париж. Мне кажется, что мы
сильно ошиблись, не последовав его примеру.

Чапаев зажмурился.

- Но в нас горит еще желанье, - нараспев прочел он, - к нему уходят
поезда, и мчится бабочка сознанья из ниоткуда в никуда...

- Тоже читали? Очень польщен, - сказал я, и сразу же с тоской
подумал, что "тоже" здесь неуместно. - Послушайте, если мы выйдем прямо
сейчас, то можем еще успеть на поезд.

- А чего я не видел в этом Париже, - сказал Чапаев.

- Видимо, того, что мы скоро увидим здесь, - сказал я.

Чапаев ухмыльнулся.

- Это ты, Петька, верно говоришь.

- Кстати, - сказал я озабоченно, - а где сейчас Анна? В доме
небезопасно.

- Я ей задание дал, - сказал Чапаев, - скоро подойдет. С ней все в
порядке. Да ты садись давай. Я все тебя жду, жду - полбутылки уже выпил.

Я сел напротив.

- Твое здоровье.

Я пожал плечами. Делать было нечего.

- Ваше здоровье, Василий Иванович.

Мы выпили, и Чапаев задумчиво уставился на тусклый огонек керосиновой
лампы.

- Я тут думал о твоих кошмарах, - сказал он, положив ладонь на папку.
- Все истории, которые ты написал, перечитал. И про Сердюка, и про Марию
этого, и про врачей, и про бандитов. Ты когда-нибудь обращал внимание на
то, как ты от всего этого просыпаешься?

- Нет, - сказал я.

- А ну-ка попробуй вспомнить.

Я задумался.

- Просто в какой-то момент становится ясно, что это сон, и все, -
сказал я нерешительно. - Когда становится уж слишком не по себе, вдруг
понимаешь, что бояться на самом деле нечего, потому что...

- Почему?

- Я пытаюсь подобрать слова. Я бы сказал так - потому что есть куда
просыпаться.

Чапаев хлопнул ладонью по столу.

- А куда именно просыпаться?

На этот вопрос ответа у меня не было.

- Не знаю, - сказал я.

Чапаев поднял на меня глаза и улыбнулся. Мне вдруг престало казаться,
что он пьян.

- Молодец, - сказал он. - Вот именно туда. Как только тебя
подхватывает поток сновидений, ты сам становишься его частью, потому что в
этом потоке все относительно, все движется и нет ничего такого, за что
можно было бы ухватиться. Когда тебя засасывает в водоворот, ты этого не
понимаешь, потому что сам движешься вместе с водой и она кажется
неподвижной. Так во сне появляется ощущение реальности. Но есть точка,
неподвижная не относительно чего-то другого, а неподвижная абсолютно, и
она называется "не знаю". Когда ты попадаешь в нее во сне, ты просыпаешься
- точнее, сначала ты просыпаешься в нее. А уже потом, - он обвел рукой
комнату, - сюда.

Из-за стены долетела дробь пулеметной очереди, потом раздался взрыв,
и стекло в окне задребезжало.

- Но эта же точка есть в жизни, - продолжал Чапаев, - абсолютно
неподвижная, относительно которой вся эта жизнь - такой же сон, как твои
истории. Всё на свете - просто водоворот мыслей, и мир вокруг нас делается
реальным только потому, что ты становишься этим водоворотом сам. Только
потому, что ты знаешь.

Он выделил слово "знаешь" интонацией.

Я встал и подошел к окну.

- Слушайте, Чапаев, они, кажется подожгли усадьбу.

- Что поделать, Петька, - сказал Чапаев, - так уж устроен этот мир,
что на все вопросы приходится отвечать посреди горящего дома.

- Я согласен, - сказал я, садясь напротив, - все это замечательно,
водоворот мыслей и так далее. Мир делается реальным и нереальным, я это
все хорошо понимаю. Но сейчас сюда придут очень неприятные личности...
Понимаете, я не хочу сказать, что они реальны, но нас они заставят ощутить
свою реальность в полной мере.

- Меня? - спросил Чапаев. - Никогда. Вот смотри.

Он взял бутыль, подтянул к себе маленькое синее блюдце и налил его до
краев. Потом он проделал ту же операцию со стаканом.

- Смотри, Петька. Самогон сам по себе не имеет формы. Вот стакан, вот
блюдце. Какая из этих форм настоящая?

- Обе, - сказал я. - Обе настоящие.

Чапаев аккуратно выпил самогон из блюдца, потом из стакана, и по
очереди с силой швырнул их в стену. И блюдце, и стакан разлетелись на
мелкие осколки.

- Петька, - сказал он, - смотри и запоминай. Если ты настоящий, то
действительно смерть придет. Даже я тебе помочь не смогу. Я тебя еще раз
спрашиваю. Вот стаканы, вот бутылка. Какая из этих форм настоящая?

- Не понимаю, что вы имеете в виду.