устав. Насколько мне известно, там все это предусмотрено.
уставе такие случаи все-таки не предусматривались.
Гораздо лучшего! Зарубите себе на носу: хотят ваши люди идти или не хотят
- никого здесь не интересует. Все мы хотели бы сейчас сидеть дома, а не
шляться по этому пеклу. Всем хочется пить, и все измотаны. И тем не менее,
все выполняют свой долг, Фогель. Ясно?
угомонилась. В круге света возвышался невыносимо длинный Эллизауэр и,
наклонившись, рассматривал какую-то бумагу, кажется, карту, которую держал
перед ним широкий грузный Кехада. Вынырнув из темноты, мимо них прошел и
скрылся в доме какой-то солдат - босой, полуголый, встрепанный, держа
автомат за ремень. Там, откуда он шел, чей-то голос воззвал в темноте:
светляками разгорались и гасли огоньки сигарет.
где стоишь!
повернул прожектор вдоль улицы. Андрей увидел часового. Придерживая
спущенные штаны, часовой неуверенно топтался на полусогнутых ногах возле
той здоровенной железной статуи, которую какие-то чудаки умудрились
возвести прямо на тротуаре у ближайшего перекрестка. Статуя изображала
коренастого типа в чем-то вроде тоги, наголо обритого, с неприятной жабьей
физиономией. В свете прожектора, статуя казалась черной. Левая рука
показывала в небеса, а правая с растопыренными пальцами простиралась над
землей. Сейчас на этой руке висел автомат.
утвердился на корточках. - Можно гасить!
прикроем в случае чего.
шутит. И по уставу не положено...
возятся и похохатывают. Потом там засвистели дуэтом какой-то марш.
чем обычно. Ни вчера, ни позавчера я этих шуточек не слыхал. Жилые дома,
может быть?.. Да, очень может быть. Все пустыня, пустыня, а теперь
все-таки дома. Можно хоть спокойно выспаться, волки не потревожат... Да
только Фогель - не паникер. Не-ет, он не из таких... Андрей вдруг
представил себе, как завтра он отдает приказ выступать, а они сбиваются в
кучу, ощетиниваются автоматами и говорят: "Не пойдем!" Может быть, они
потому и веселые сейчас - обо всем договорились между собой, решили завтра
повернуть назад ("...а что он нам сделает, мозгляк, чиновник
задрипанный?.."), и теперь им хоть трава не расти, сам черт не брат, и все
на свете они видели в гробу... И Кехада, сволочь, с ними. Он уже сколько
дней ноет, что дальше идти бессмысленно... волком на меня смотрит на
вечерних рапортах... ему же одно удовольствие будет, если я вернусь к
Гейгеру ни с чем, как мокрая курица...
вожжи, демократ вшивый, народолюбец... Надо было тогда этого рыжего
Хнойпека разом поставить к стенке, мерзавца, разом всю эту банду взять за
глотку - они бы у меня сейчас по струночке ходили! Главное, случай-то
какой был! Групповое изнасилование, причем зверское, причем туземки,
причем несовершеннолетней туземки... И как этот Хнойпек нагло ухмылялся -
нагло, сыто, отвратно, - когда я орал на них... и как они все позеленели,
когда я вытащил пистолет... Ах, полковник, полковник! Либерал вы, а не
боевой офицер! "Ну, зачем же сразу расстреливать, советник? Существуют же
и иные методы воздействия!.." Не-ет, полковник, на этих Хнойпеков иными
методами, как видно, не воздействуешь... А после этого все пошло
сикось-накось. Девчонка увязалась за отрядом, я это обстоятельство позорно
проморгал (от удивления, что ли?), а потом начались из-за нее драки и
свары... И опять же, надо было к первой же драке привязаться, поставить
кого-нибудь к стенке, а девку выпороть и вышвырнуть из лагеря вон... А
только - куда ее вышвырнешь? Начались горелые кварталы, безводье,
появились волки...
с грохотом, и в круг света из подъезда, спиной вперед, вылетела совершенно
голая обезьяна, шлепнулась на задницу, поднявши клуб пыли, и еще не успела
подобрать ноги, как на нее из того же подъезда тигром сиганула вторая
обезьяна, тоже голая, и они сцепились, покатились по булыжной мостовой,
завывая и рыча, хрипя и плюясь, изо всех сил метеля друг друга.
у пояса, забыв, что кобура валяется в кресле, но тут из темноты вынырнул
сержант Фогель, налетел как черная потная туча, гонимая ураганом, навис
над мерзавцами, и вот уже ухватил одного за волосы, другого за бороду,
оторвал от земли, с сухим треском ударил друг о друга и отшвырнул от себя
в разные стороны, как щенков.
полковника. - Привязать негодяев на ночь к койкам, а завтра - на весь день
в авангард вне очереди.
глянул направо, где копошилась на булыжнике, силясь подняться, голая
обезьяна, и неуверенно добавил: - Осмелюсь доложить, господин полковник,
один - не наш. Картограф Рулье.
проревел:
выкладкой! При повторении драки расстрелять обоих на месте! - В горле у
него что-то болезненно сорвалось. - Расстреливать на месте всех мерзавцев,
которые осмеливаются драться! - просипел он.
разглядывая свои подрагивающие пальцы. Поздно. Надо было раньше... Но вы у
меня пойдете! Вы у меня будете делать, что вам приказывают! Половину я
велю перестрелять... сам перестреляю... но другая половина у меня пойдет
по струночке. Хватит... Хватит! А Хнойпеку - первая пуля при любых
обстоятельствах. Первая!..
Ствол был забит грязью. Он потянул затвор. Затвор пошел туго, оттянулся до
половины и застрял в таком положении. Ч-черт, все завязло, все в грязи...
За окном было очень тихо, только позвякивали в отдалении подковки часовых
по булыжнику, да еще кто-то сморкался в нижнем этаже и громко шипел сквозь
зубы.
Немой. Он сидел в своей обычной позе, скрестив и каким-то очень сложным
образом переплетя ноги. Глаза его влажно поблескивали в полутьме.
сказал ему:
посторонился, пропуская в комнату Изю.
Андрей, а больше у нас нет такой лампы? Надоело мне с фонариком, глаза уже
болят...
было рваное. И разило от него, как от старого козла. Впрочем, и от всех
так разило. Кроме полковника.
стул, уселся и придвинул к себе лампу. Потом он принялся доставать из-за
пазухи пачки каких-то мятых старых бумаг и раскладывать их перед собой.
При этом он по обыкновению слегка подпрыгивал на стуле, шарил по бумагам
глазами, словно бы пытаясь прочесть все их сразу, и время от времени
пощипывал бородавку. До этой бородавки ему теперь было трудненько
добираться по причине густейшей курчавой волосни, покрывавшей щеки, шею и
даже, кажется, уши.
ходишь как чучело.
волосни желтоватые, давно не чищенные зубы.
какая на мне курточка.