мог он пойти на то, что, казалось, само излилось у него из груди. Иван
закричал.
русские слова с татарскими и ненавистно глядя прямо в расширенные от
удивления очи Узбека:
Молчи! Я не могу спасать тебя, хан, ежели ты хочешь только позора! Тебя
теснят на Волыни, ляхи скоро отберут Галич, Литва уже стоит у ворот
Чернигова! Во всех западных землях смеются над тобой! Дай рать! Дай пять,
нет, десять туменов конницы! С ними я сотру в пыль Литву и голову Гедимина
брошу к твоим ногам!
смолкнув, он едва утишил пляшущие зубы и руки. Но на Узбека нежданный крик
Ивана подействовал как чаша воды, выплеснутая в лицо.
поднять! Возьми два, пригрози смоленскому князю, как можешь. Ты простец,
князь, а тут все не просто... Мне самому нельзя покидать Сарай, нельзя
уводить отсюда войска.
решительно вздел запрещающую ладонь:
подворье. Свидетели! Свидетели! Где они? Иначе, в лучшем случае, все
останет по-прежнему, а в худшем...
Иван скинул верхнее платье. Ступил в покой. В полутьме с лавки поднялся
встречу ему высокий литвин с немного растерянным, белесым, каким-то
неопределенным и смятым лицом.
чем по виду, - признал его. То был Наримонт-Глеб, снова угодивший в
ордынский полон.
суетясь, возжигали свечи и накрывали пиршественный стол. - Выкуп сулил, не
хотят... Помогай!
жестом удаляя слуг. - Садись, крестник, и будь гостем моим!
он был спасен.
Иван несколько позднее, когда уже слуги убрали кушанья и греческое вино
порядком размягчило нежданного гостя. Толковал, сидя близко прямь
Наримонта и повелительно заглядывая тому в глаза. - Помогу, ежели не
одолеет Александр! Ежели не возьмет подо мною великого княжения! Тогда мы
погибнем оба, и я и ты! Первое, что сделает Александр, - изгонит тебя из
Нова Города. Второе - поддержит Ольгерда в борьбе за престол. Не тебя!
Твой отец стар - пусть Господь продлит его годы! - твой отец стар, а
Ольгерд с Кейстутом не оставят тебя в живых, меж ними уже был уговор, ты
знаешь это?
придачу самолюбив и завистлив. И Калита знал, что и кому говорит.
Достаточно напугав и разохотив гостя, Калита перешел наконец к той
взаимной услуге, которую должен был оказать ему Наримонт-Глеб.
у твоего отца действительно был заключен ряд с Александром противу хана.
Подтвердить правду. Ни твой отец, ни Литва не потеряют от этого ничего. А
Александр потеряет... многое. И тогда решать русские дела стану я один. И
тогда в нужный час ты, а не Ольгерд сядешь на стол великих князей
литовских! Запомни это! Ты, а не Ольгерд! И твоя голова не скатится с этих
плеч!
тотчас. Всякое зелье целебное потребно во время свое и в меру свою. А
выпустят из Орды Наримонта-Глеба, даже и по заступничеству Калиты, еще не
скоро!
хватились возможно дольше? Быть может, переписать? Но тогда недоказуема ее
подлинность! Или, изготовив противень, подменить одну другою... Но
серебряные вислые печати? Но оттиски личных княжеских клейм? А только по
ним и удостоверяется подлинность грамоты! Иначе к противню (списку) должна
быть приложена иная грамота, удостоверяющая подлинность первой, и грамота
эта должна быть написана и запечатана лицом по меньшей мере княжеского
рода. Я не знаю доподлинно, что происходило в тверском княжеском дому в
1338 году от Рождества Христова, и не могу и не хочу изобретать
романического сюжета, ночных сцен, подкупленных слуг, тайных похищений и
прочего. Грамота была, однако, взята и передана Ивану Акинфову княжеской,
и быть может даже женской, рукой. И взята так, что ни Александр, ни дьяк
его, обязанный следить за сугубою сохранностью тверских государственных
хартий, не хватились ее до последнего дня и часа. Могу здесь повторить
только одно, доподлинно известное мне, а именно, что <своя домочадая
начаша вадити на Александра>.
и для Акинфа Великого, понятие родины не отделялось от родового добра,
сел, угодий, животов и зажитков. Он и пришлых немцев не любил первее всего
потому, что они могли оттеснить и оттесняли его от сытных кормлений и
почестей княжеских. Получая от Ивана переяславскую вотчину свою, он не
изменял Александру, не предавал князя в руки московитов, он токмо
возвращал родовое добро.
И между братьями створилась немалая пря - до крика, до пребезобразного
разбивания дорогой ордынской посуды, когда Федор одно орал:
неотвратимое. И уже Андрей Кобыла отшатнул от князя Александра, и уже
Сашка Морхинин угрюмо смолкал при вспыхивающих то и дело толках о переходе
под руку Калиты. И все же, когда дошел черед до грамоты тайной, все
перевернулось и закипело в Федоре:
пословица молвится: <Не было бы счастья, да несчастье помогло>...
дела семейные паче господина своего. Почасту и тайности всякие творили при
слугах. Свой холоп умрет, да не донесет! Так было. Но так было не всегда.
княжескую. И молодшие любили его паче вятших, кой одни ведали переменчивый
и незаботный норов тверского князя. И нашелся, выискался один из слуг
Ивана Акинфова, из верных верный, из близких близкий, - стремянный
боярина, коего Иван не обинуясь посылывал со всяким делом и перед коим не
скрывал самых заветных замыслов своих. И единого не знал Иван: что перед
ним не токмо ратный холоп, до живота преданный своему господину, но и
человек с совестью и честью, всеми помыслами своими, всем тихим криком
души влюбленный в вышнего повелителя, в того, кто как солнце в небе
освещал и давал ему с боярином жизнь и надежду, - в князя Александра
Михалыча. И он, сей холоп, стал на дороге, на пути господина своего, он
восстал противу, и не пострашил, и изрек в глаза хозяину суровое слово
правды:
нагнув голову, исподлобья глядя в лицо Ивану Акинфову. - Долг холопа
служить господину до живота своего! И мы все, и ты и я, холопы великого
князя Александра. Внемли, боярин! Ведаю я о грамоте тайной, ю же намерил
ты предати князю московскому, и не возмогу сего и тебе, боярин, не
дозволю! Посмеешь - сам паду в ноги князю! Воротит тебя в железах и с
грамотою той!
боярин, но и за князя нашего! А ежели ты ся явишь князю отметником, то и
не господин для меня больше!
над ковром саблю.
днесь открою я все тайности твои! Тебе, боярин, много чего терять!
Вотчины, добро, слуг верных, почет! А мне? Едину жисть, ее же отрину не
воздохня, по слову Господа! Убивай, ну! - повторил с угрозой холоп и, сжав
кулаки, подступил к Ивану. - Не то сей же час прибегу ко князю и паду на
колени и все мерзости твои поведаю батюшке Александру, яко на духу!
Повинись лучше сам, боярин!
что обнаженная сабля трепещет в его руке, и отступил перед безоружным. А
холоп, помедлив и презрительно поворотя спиной, отворил и затворил
дверь...
Догнать! Остановить!>
тяжелое тесаное полотнище, остановился, чуя, как медленно подгибаются
ноги. Во тьме сеней висело перед ним словно бы неживое лицо брата Федора.
Ужасное лицо. И уж потом, слабея, опуская очи долу, узрел он сперва
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Вронский Константин
Орловский Гай Юлий