лезет... <Придавило бы его бревном, что ли, невзначай!> - зло подумал
Никита, впервые отчетливо поняв, что увертливый мужик приставлен к нему
едва ли не самим боярином.
Раззявы! Рушить им...
грудою рыже-черной перегорелой земли. <Даже и сюда рушить не стоило, -
прикидывал Никита. - Срубить клеть нанизу, а тут только скласть да и
присыпать по краю...> Он подошел, расталкивая мужиков, глянул вверх.
Строго окликнул, задирая голову:
тут еще и морозы завернут...
все на низ, паузок разгружать!
дурее вас!
мастера-плотники чуть не дрались.
Вельяминовские кмети все топоры держали в руках изрядно, и к вечеру первые
срубленные венцы уже стояли у воды, на подрубах. Ужинали в наспех
сложенной княжеской молодечной. Хвост и кормил сытно, и хозяин был - грех
хаять, а не лежала к нему душа.
вельяминовские на той стороне Кремника. Конопатый, угадав трудноту
старшого, вызвался смотать после ужина, позырить: как там чего? Никита
считал делом чести своей не отставать от прежних своих сотоварищей.
Его крепко хлопнули по плечу. Никита недовольно поднял голову:
почасту оставлял заместо себя. Дыхно поднял косматый лик, глазом чуть-чуть
повел, остерег: осторожнее, мол, тамо, у боярина, да и етого молодца
поопасись! Никита только присвистнул сквозь зубы, не глядя на Матвея.
снегом осени, прошли разоренным Кремником, перешагивая через бревна и
груды земли. Хвостовский городской терем стоял далеко, на Яузе, а здесь, в
Кремнике, Алексей Петрович сложил себе что-то вроде гостевой избы - низкую
просторную клеть с печью, где и ночевал почасту, задерживаясь на работах.
В избе было полно народу, и за перегородку к боярину они пробирались по-за
столами, сквозь толпу сумерничающих кметей, иные из которых уже
укладывались спать по лавкам и на полу.
Никита) и, окуная ложку в миску с гречневой кашей, неспешно и вдумчиво ел,
изредка подливая себе в чару мед из глиняного поливного квасника. Единая
свеча горела перед ним на столе, освещая широкое, в крепких морщинах лицо
боярина. Хвост был чуть-чуть навеселе и встретил Никиту, хитро прищурясь:
даешь?
холопов, сел без спросу на лавку (от работы гудели плечи и спина), вытянул
ноги в грубых яловых сапогах, сказал:
Дашь к завтрему ищо паузок лесу - быстрей вельяминовских складем! - глянул
в хитрые глаза боярина, поглядел на кувшин с медом. Хвост откачнулся на
лавке, захохотал. Отсмеявшись, молвил:
примолвил: - Пей!
глянув на боярина и поняв, что можно, налил и выпил вторую, после чего
обтер усы и поглядел прямо в глаза Хвосту:
на меня, хошь и убери, работник хреновый из ево! Землю рушить недолго, а
каково таскать будет под снегом?
у Василья в чести!
поглядел на холопов, и Хвост махнул рукой.
бабы...
не ушел бы - поди, и порешили меня. А к тебе, Алексей Петрович, я не бабы
ради и не тебя ради пришел, а с того, что стал ты тысяцким на Москве, а
мы, наш род, князьям московским исстари служим!
голову, померк взглядом, примолвил:
закружило чуть. <Ну и мед у боярина! Боле не нать!> - остерег он сам себя.
сына в место свое поставишь! Нет уж, коли самого Василь Василича пересел,
дак ни ты не уйдешь, ни я от тебя не уйду до самой твоей смерти! - И
усмехнул, и поглядел. (Кружило, ох и кружило в голове! С устатку так, что
ли?)
награжу! А паузок из утра будет!
увертливого, вовсе всмерть загонял Никита - помене станет доводить
боярину! Но клеть стояла уже почти готовая к делу - только разбирай и
ставь, и уже отрядил Никита часть своей дружины перетаскивать меченые
дерева в гору, к Кремнику, и гнал, и гнал без роздыху - и как в воду
глядел! К тому часу, когда довели сруб до настила и начали забивать
горелой землею и глиной щели, пошел пушистый легкий снег и за ночь нападал
почти на аршин над землею. Хороши были бы они, кабы наново забивать глиною
всю клеть пришлось! А плотницкую работу можно и зимою вершить, до великих
морозов. Были бы рукавицы да веник!
полдня, а все-таки ранее! Когда свели шатер и поставили прапор, мело уже
вовсю, и Хвост, в расстегнутом опашне, похаживая по гульбищу башни,
постукивая в настил высоким каблуком щегольских востроносых зеленых сапог,
урчал от удовольствия, словно кот. Кругом, сквозь метель, стучали топоры,
почти все городовые костры уже были сведены под кровлю, и то, что его
кмети хоть на малый час какой, а справились прежде других, наполняло
Хвоста спесивою гордою радостью.
все не мог догадать: кого же из кметей Алексей Петрович поставил нынче у
него соглядатаем?
там творится и как живет Наталья Никитишна, которую, слышно, нынче
собирался засватать некто из городовых бояринов, Никита узнавал только по
слухам, от челяди, гадая: неужели Василь Василич захочет отобрать у него,
Никиты, его неземную любовь?
нем, да и попросту... Попросту! Не давал же он Никите ни намека, ни знака,
что будет беречь для него Наталью Никитишну? Не давал!
городской стене, поглядывая в синюю тьму, чуть разбавленную там и сям
огоньками из окошек посадских хором, под слепящим, хлопьями, снегом,
Никита рассказал ему все начистоту. И как тут быть - придумал Матвей. Сам
разыскал того боярина-жениха, повестил, якобы злобы ради, что Никита ходит
отай по ночам к Наталье Никитишне и оттого-де Вельяминов и спешит сбавить
с рук загулявшую вдову. Никиту он заставил перелезть через ограду
вельяминовского двора на глазах у затаившегося боярина и долго потом
отговаривал дурня, пожелавшего вымазать дегтем вельяминовские ворота.
Помолвка расстроилась.
друзей, в самом деле залез на женскую половину вельяминовского терема,
пробрался на гульбище, выждав час, поцарапался в знакомое окно.
распластавшись по стене. Вскоре осторожно хлопнула тесовая дверь,
выводящая из верхних сеней на глядень. Наталья Никитишна вышла, как была,
в тоненьком домашнем распашном саяне, закутав голову и плечи в серый
пуховый плат, и почти не удивила, найдя вместо кошки Никиту. Он молча взял
ее за нежные плечи, притянул к себе, неистово стал целовать в губы, щеки,
глаза, нос.
погинешь сам и меня опозоришь навек!
стыдясь, шепотом, косноязычно, признался в сотворенной пакости. Она
выслушала, всхлипнула, закусив губу, засмеялась, дернула его за долгие
волоса раз, другой...