Вооруженные чем попало группы по пять, по десять человек кого-то искали.
Говорили, что префект Евдемоний и квезитор Стефан прячутся в городе, что
их видели на берегу.
способности двигаться.
палками, оказались бессильными. Ворота складов были разбиты, двери
выломаны. Толпы растаскивали соль, зерно, сушеные фрукты, муку, амфоры с
маслом, вино. Вино пили тут же, заедая сухими абрикосами и пшеницей из
горсти.
по застарелой привычке бедности, хотя рядом стоял набитый куль.
бросали в воду, и мстители хищно нагибались, следя, не отвязался ли
камень, не всплывет ли судья, сборщик налогов, ростовщик или какой-нибудь
служитель Палатия.
наведи кару на безбожного! - вслух молился священник в изорванной рясе, и
нельзя было понять, на чью голову призывает он грозную длань божества.
звонили поспешно, нестройно, тревожно. Только София Премудрость, твердая
крепость кафолической догмы, притворялась, что ничего-то не видит, не
знает. Ее била высотой в пять локтей, изогнутые в виде римского щита,
вздрагивая на крепких цепях, утверждали, как обычно:
мятежникам. Что же делать дальше? Никто не знал.
префектуры следовало сотни две решительных людей. Красильщик добыл себе
щит и каску. Гололобый успел обрить голову.
будет, но следует напасть на Палатий. Больше чем кто-либо, Красильщик
понимал трудность затеи. Плебеи с ножами и самодельными копьями
становились в воинственные позы бывалых солдат. Несомненно, в толпах
нашлись бы легионеры, несправедливо, как Красильщик, выгнанные из войска.
Нет времени поднять вербовочный знак. Нет оружия. Остается гнев.
На Палатий! - крикнул Красильщик.
бог. Старшины всех демов с вами. Будут снижены цены на хлеб, на мясо, на
рыбу. Возобновится даровая раздача нуждающимся. Не будет грабительской
монополии на соль. Каждый будет покупать соль без понуждения и по цене,
которую захочет заплатить! У вас будет справедливый суд в демах, по
старому обычаю. Без разрешения демов никто не будет осужден и наказан. На
тирана! Побеждай!
Палатий. Улица, которая вела к Медным Воротам, была преграждена
одиннадцатым легионом.
в стену. Третья когорта стояла таким же строем на левой стороне улицы.
Вторая когорта ждала посередине, немного отступив в глубину.
рельефными венками и гирляндами со стилизованными черепами быков, в пустые
глазницы которых были вставлены черные агаты. Медные Ворота принадлежали к
числу чудес Византии, уже издали глаз ощущал невыразимую тяжесть створок.
рядов, одинаковых щитов, одинаковых касок.
шагах от легионеров.
несколько десятков людей, куда-то исчез.
поясом особенной формы и отсутствием дротиков. Красильщик подошел к легату
и приветствовал его взмахом меча. Внимание толпы сосредоточилось на
встрече этих двух людей.
Меня, Георгия из второй когорты седьмого легиона?
предпочтешь тот же маневр, только наоборот? - Красильщик говорил громко,
чтобы все слышали. - Идем в город. Там хватит густого вина, мяса и женщин.
Что тебе в жадном скряге!
легионеров. Его слушали.
воину стыдно погибать за того, чья судьба совершилась. Да и вы чего ждете,
легионеры? Как меня, вас лишат пояса. Вы будете прозябать, показывая
старые рубцы. Или, как я, найдите сухую корку на дне чана с краской. Где
ваши пять солидов, что вы прежде сверх жалованья получали за примерную
службу? Идите к нам. Сразу по десять желтых монет каждому и до конца дней
двойное жалованье.
Анфимий возразил:
кентинарии в своих дырявых штанах? - легат указал на толпу. И тихо, для
одного Красильщика, добавил: - Солнце близится к закату? А если нет? Я не
хочу умирать даже за себя самого. Пойдем за тем, кто одолеет. Докажи
сначала силу. Сейчас - без драки не обойдется.
рог.
катилась из глубины, прошла между первой и третьей, остановилась, образуя
выступ. Красильщик знал: сейчас продвинутся первая и третья когорты.
Обычный прием... Не спеша, чтобы не слишком раздражать, легион будет
давить и давить, тесня толпу, как поршень насоса - воду.
обычаю христианской церкви, нимб как символ святости назначался для
изображения святой троицы, апостолов и всех прочих, причисленных к лику
святых постановлениями вселенских соборов.
вызывая ощущение мягкости, облачности - такой нежной, что прикоснувшаяся
рука должна была почувствовать ласку пушинок страусового пера. Нимб
струился, колебался, как бы отделяясь от стены.
которое иначе могло бы подняться к небу. Она была тяжелая, яркая, словно
желток яйца, как бы согретая из глубины живой кровью.
женщины. Где бы ни находился человек в этом зале, глаза Феодоры чудом
искусства художников следовали за ним. Говорили даже, что портрет изменяет
милостивое выражение на строгое, но еще никто не признался в том, что
вызвал неодобрение чудесного изображения-иконы. На нитях жемчуга и
драгоценных камней лежала иконка Девы Марии с младенцем. Лицо божьей
матери было опять лицом Феодоры, в чертах младенца Иисуса находили
сходство с Юстинианом: по правилам иконописи Христа-младенца изображали
старообразым.
высовывались кончики пальцев в ремнях сандалий, и только они осторожно,
целомудренно намекали на таинственный цветок женственности. По левую руку
базилиссы художники изобразили семь женщин в одеждах, пестрых от
символических вышивок: лилии в знак чистоты, колосья пшеницы - плодородия,
пчелы - трудолюбия, шипы - терпения, крестики - воскресения в вечности,
рыбы - веры, глаза - ясновидения. Направо от базилиссы женщина держала
Чашу-Грааль, полную рубиновой крови Христа, а еще правее мужская фигура в
золотых ризах и с ключами у пояса приоткрывала полог над дверью, предлагая
войти в сад с пальмами и ангелами, - в рай.