Чтение 61–й страницы книги ~Сорок лет Чанчжоэ~

моментов. Но поверьте мне, что это не от злобы, а от нервического состояния
моей души.

Прошу вас простить меня и не помнить зла!

- Ну что вы, дорогой Бакстер! - умилился наместник Папы. - Это вы меня
простите за мою излишнюю горячность. Это я во всем виноват. Это мне
следовало быть более терпимым!

Они поднялись со своих мест, бросились друг другу навстречу, обнялись и
горячо поцеловались.

Глядя на эту душещипательную картину, не выдержали и остальные. Все
повставали со своих мест и принялись тискать друг дружку, расцеловывать,
заливая дорогие костюмы слезами.

- А все-таки мы были командой! - воскликнул г-н Персик. - Командой с
большой буквы!

- Да-да! - согласились остальные.

- Мы много сделали хорошего! - прибавил г-н Мясников.

- Да-да!

- Ой, как грустно! - прошептал г-н Туманян, утирая свои красивые глаза.

- Господа? - с надрывом, в котором было лишь естество, произнес г-н
Контата. - Давайте же немедленно разойдемся! А то мое сердце не выдержит
этого!

- Да-да!

Они разошлись в этот вечер, унося в своих душах любовь. И хотя их любовь
была грустна, каждому хотелось сделать в жизни что-то возвышенное и подарить
это возвышенное всему миру.

Генрих Иванович пьянствовал, не выходя из дома, несколько дней. Он лишь
звонил в близлежащий магазин и заплетающимся языком просил доставить ему
побольше водки.

Слух о том, что самый сильный человек города неудержимо пьет,
распространился на все окрестности.

В один из дней запоя, шестой по счету, Шаллера навестила Франсуаз Коти.
Она застала полковника в невменяемом состоянии и, преодолевая некоторое
отвращение к заросшему щетиной мужику, пахнущему перегаром, стала приводить
его в чувство.

Она волоком перетащила громадное тело в ванную, раздела его и принялась
поливать из кувшина холодной водой.

Через полчаса процедур Генрих Иванович стал подавать признаки жизни. Он
что-то бессвязно замычал, попытался было обнять девушку за талию, но рука
подвела, соскользнула и ударилась о чугун ванны.

- Что же это вы, Генрих Иванович, так расклеились? - спросила Франсуаз, с
какой-то грустью разглядывая голое тело полковника. - На что вы стали
похожи!

Подышите нашатырем!

Коти сунула Шаллеру под нос пузырек, полковник нюхнул, вздрогнул, и в
глазах у него прояснилось.

- Франсуаз! - пьяно улыбаясь, вскричал он. - Я счастлив вас видеть!

- Мне тоже приятно!

Полковник оглядел себя и радостно констатировал:

- Я голый! Между нами что-то было?

- Посмотрите у себя между ног! Разве с этим может что-то быть?!

Шаллер посмотрел туда, куда указывала девушка, и скривился.

- Вы правы, - согласился он, стыдливо прикрывая свою наготу руками. -
Отвернитесь! Я вылезу.

Коти отвернулась и стала прибирать волосы на затылке.

Вылезая из ванны, Генрих Иванович отметил, что на шее девушки нет перьев,
только нежные завиточки.

- Я заварю вам крепкого чаю! - предложила Франсуаз и вышла в комнату,
оставляя после себя запах собственного тела с примесью каких-то духов.

Полковник заволновался, шагнул следом, но в голове у него что-то ударило,
трепыхнулось в груди сердце, и он решил, что эротические действия
сегодняшним днем преспокойно могут отправить его на тот свет.

- Для вас тут письмо! - услышал Генрих Иванович.

- Да-да,сейчас.

Он обмотал бедра полотенцем и, ступая мокрыми ногами, вышел в комнату.

- Где письмо?

- На столе, - указала девушка, заваривая крепчайший чай прямо в чашке. -
Пейте!

- Что-то не могу разобрать, что здесь написано, - пожаловался Шаллер. - Я
немного не в форме! Поможете?

- Похоже, это что-то личное, - сказала Франсуаз. - Удобно ли?

- Читайте! - уверенно ответил полковник и густо хлебнул из чашки.

Девушка развернула вчетверо сложенный лист, еще раз взглянула на Генриха
Ивановича и начала:

- - Уважаемый Генрих Иванович! Хотел лично с вами поговорить, но, к
сожалению, не вышло по причине вашей неожиданной - болезни". Откладывать
более не могу, так как уезжаю сегодняшним вечером, а потому пишу вам,
надеясь на понимание, а в конечном счете и прощение.

Так уж случилось в моей жизни, что я издавна испытывал интерес к вашей
жене как к особе поистине незаурядной. Поначалу мой интерес сводился лишь к
уважению ее личности, но потом, с течением времени, в особенности с момента
вашего семейного разлада, я стал испытывать к Елене влечение другого рода.
Не буду распространяться, каким образом ко мне пришло понимание, что я люблю
вашу жену, но сегодня я доподлинно знаю, что это так.

Ваша самовлюбленность, словно шоры, застила вам глаза на события,
происходящие вокруг. Ваша жена - гений. Все это время она писала
Чанчжоэйские летописи, самоотверженно трудясь, отключившись от внешнего
мира. Вы, как человек достаточно тонкий, чувствовали, что Елена творит
великое, но не могли внутренне справиться с некоторой завистью по отношению
к ее таланту.

В те дни, когда вы отсутствовали, я навещал Елену, поддерживая ее
организм насильственным питанием. Неужели вы действительно думали, что
человеческий организм может столь долгое время обходиться без пищи?!

При моих посещениях ваша жена часто приходила в себя, и со временем между
нами установились доверительные отношения. Елена сама расшифровывала для
меня свои записи, отсекая тысячи бессмысленных страниц, за которыми она
пыталась укрыть истинный смысл рукописи.

Не буду долго распространяться о том, как в конечном итоге мы пришли к
решению, что остаток жизни проведем вместе. Самое главное, что мы пришли к
согласию, а потому сегодняшним вечером покидаем Чанчжоэ навсегда.

Прошу простить меня еще раз за то, что высказал это все в письменной
форме, но другого выхода у меня не было, так как вы были не в форме.

Клятвенно обещаю вам, что смогу уберечь Елену.

Ваш доктор Струве.

Р.S. Я знаю, что убийцей подростков был г-н Теплый, учитель Интерната для
детей-сирот имени Графа Оплаксина, погибшего в боях за собственную совесть.

Для такого вывода у меня есть веские основания. Подозреваю, что и вы это
знаете. Пока не понимаю, что заставило вас сокрыть столь важные для
следствия факты! Полагаю, что не соучастие, а заблуждения слабого человека,
А потому вас от собственного сердца прощаю. Уверяю, что преступник понесет
заслуженное наказание".

Франсуаз Коти положила письмо на стол и уселась в кресло. Прерывая
драматическую паузу, она спросила:

- Вы хоть знаете, что куры улетели?

- Нет... Что значит улетели?

- Народ не смог смириться с перьевыми придатками и решил извести весь
куриный род. А они, спасаясь бегством, улетели. Сейчас в городе не осталось
ни одной курицы! Слышите, какая тишина!

Генрих Иванович с подавленным видом сидел на стуле. Полотенце сползло с
его бедер, обнажая мускулистый живот.

- Мне вас жаль! - искренне сказала Коти. - Так бывает, когда все
наваливается разом!

- Я совершенно запутался, - обреченно вздохнул полковник. - Мне из всего
этого не выбраться.

- Вы ее любили?

- Она всегда чем-то меня притягивала. За долгие годы совместной жизни я
так и не понял чем... Да-да, я ее любил! - страстно произнес Генрих
Иванович.

- Вы говорите так, потому что она от вас сбежала! - улыбнулась девушка. -
Не уйди она от вас, вы бы ее, может быть, завтра убили от ненависти.
Зарезали бы или задушили!

- Почему вы так решили? - вздрогнул Шаллер, вспоминая свою безуспешную
попытку проткнуть спину Елены спицей.

- Есть в ваших глазах что-то такое... И потом, мне кажется, что вы ее
вовсе не любили. Просто вас терзала мысль, что в вашей жене, возможно, есть
большой талант, больший, нежели в вас. Доктор Струве прав". Это - ревность,
иногда напоминающая любовь... Вы меня понимаете?

- Зачем вы пришли?

- Попрощаться.

- Вы уезжаете?

- Да. Сегодня вечером.

- Надолго?

- Скорее всего, я больше не вернусь в Чанчжоэ.

Я одна, а в мире есть столько мест, которые стоит посмотреть!

- Возможно, вы и правы... Вам действительно кажется, что я изо всего
этого выпутаюсь?

- Муха не бьется в паутине вечно. Она либо выпутывается из нее, либо