вливавшийся ей в желудок как живая вода, Меме вдруг увидела
Фернанду и Амаранту в беспощадном свете истины. Она с трудом
удержалась, чтобы не бросить им в лицо их ханжество, их
скудоумие, их бредовые мечты о величии. Еще во время вторых
каникул Меме стало известно, что отец живет в доме только ради
соблюдения приличий, и, хорошо зная Фернанду, а позже
ухитрившись создать себе представление и о Петре Котес, она
взяла сторону отца. Она предпочла бы иметь матерью его
любовницу. В алкогольном опьянении Меме с наслаждением думала о
том, какой скандал разразится сейчас, выскажи она свои мысли
вслух, и тайное озорное удовлетворение, которое она при этом
испытывала, было так велико, что Фернанда его заметила.
поняла, как я вас обеих люблю.
словах. Но Фернанда была так тронута, что чуть не сошла с ума,
когда в полночь Меме проснулась с разламывающейся от боли
головой и ее стало рвать. Фернанда дала дочери выпить целый
флакон касторового масла, поставила ей на живот припарки, а на
голову положила пузырь со льдом и пять дней не выпускала ее из
дому, держа на диете, как прописал новый доктор, чудаковатый
француз, который после более чем двухчасового осмотра Меме
пришел к туманному заключению, что у нее обычное женское
недомогание. Мужество покинуло Меме, она совершенно упала
духом, и в этом жалком состоянии ей ничего не оставалось, как
только терпеть. Уже совсем ослепшая, но все еще живая и
проницательная Урсула, единственная из всех, интуитивно
поставила точный диагноз. "По-моему, -- сказала она себе, --
как раз такое самое лечение прописывают пьяницам". Но тут же
отогнала эту мысль и даже упрекнула себя в несерьезности. Когда
Аурелиано Второй заметил подавленное настроение Меме, он
почувствовал угрызения совести и дал слово в будущем уделять ей
больше внимания. Так и родились между отцом и дочерью отношения
веселого товарищества, которые на время освободили его от
горького одиночества среди пьяных радостей, а ее от постылой
опеки Фернанды, предотвратив, казалось, уже неизбежное
столкновение между Меме и ее матерью. В те дни Аурелиано Второй
отдавал дочери большую часть своего досуга и, не колеблясь,
откладывал любое свидание, лишь бы только провести вечер с
Меме, пойти с ней в кино или цирк. За последние годы характер
Аурелиано Второго начал портиться, виной тому была
обременительная тучность, лишившая его возможности самому
зашнуровывать свои ботинки и удовлетворять, как прежде, свои
разнообразные желания. Обретение дочери вернуло Аурелиано
Второму былую веселость, а удовольствие, которое он находил в
ее обществе, постепенно отдаляло его от разгульного образа
жизни. Меме расцвела, словно дерево весной. Она не была
красавицей, как никогда не была красавицей Амаранта, но зато
отличалась миловидностью, простотой и способностью нравиться с
первого взгляда. Присущий ей дух современности оскорблял
старомодную умеренность и плохо скрытую черствость Фернанды, но
нравился Аурелиано Второму, и тот его всячески поощрял. Это
Аурелиано Второй извлек Меме из спальни, которую она занимала с
детских лет и где робкие взгляды святых питали ее ребяческие
страхи; новую комнату дочери он украсил кроватью, похожей на
трон, большим туалетным столом и бархатными портьерами, не
заметив, что создает копию жилища Петры Котес. Он был так щедр,
что даже не знал, сколько денег дает Меме, она сама брала их у
него из карманов. Аурелиано Второй снабжал дочь всеми новинками
по части женской красоты, которые только можно было достать в
магазине банановой компании. Спальня Меме наполнилась
подушечками для полирования ногтей, щипцами для завивки волос,
эликсирами, придающими блеск зубам, глазными каплями,
придающими томность взгляду, и бесчисленным множеством других
новинок косметики и приспособлений для наведения красоты;
всякий раз, входя в эту комнату, Фернанда с возмущением думала,
что у ее дочери, наверное, такой же туалетный стол, как у
французских гетер. В ту пору Фернанда была всецело погружена в
заботы о капризной и болезненной Амаранте Урсуле и в волнующую
переписку с невидимыми целителями. Поэтому, когда она
обнаружила сообщничество между отцом и дочерью, она
ограничилась лишь тем, что вырвала у Аурелиано Второго обещание
никогда не водить Меме в дом Петры Котес. Эта предосторожность
была излишней, ибо Петру Котес так расстроила дружба ее
возлюбленного с дочерью, что она даже и слышать не хотела о
Меме. Любовницу Аурелиано Второго мучил незнакомый ей доселе
страх, словно инстинкт подсказывал ей, что стоит Меме захотеть,
и она добьется того, чего не могла добиться Фернанда, -- лишит
Петру Котес любви, которая, казалось, уже была ей обеспечена до
самой смерти. И тут Аурелиано Второму впервые довелось увидеть
злые взгляды и услышать ядовитые насмешки в доме любовницы --
он даже стал побаиваться, как бы не пришлось его перелетным
сундукам проделать обратный путь в дом супруги. Но до этого не
дошло. Никто еще не изучил ни одного мужчину лучше, чем Петра
Котес своего возлюбленного; она знала -- сундуки останутся там,
куда были присланы, ведь ничто не вызывало у Аурелиано Второго
большего отвращения, чем необходимость усложнять свою жизнь
разными исправлениями и переменами. Поэтому сундуки остались на
месте, а Петра Котес принялась отвоевывать любовника
единственным оружием, которое не могла оспаривать у нее дочь.
Она тоже зря тратила силы -- Меме никогда и не собиралась
вмешиваться в дела отца, а если бы сделала это, то лишь в
пользу Петры Котес. У Меме не оставалось времени, чтобы
причинять кому-нибудь неприятности. Каждый день она сама, как
ее научили монахини, убирала спальню и стелила постель. По
утрам занималась в галерее своей одеждой -- вышивала себе
что-нибудь или шила на старой ручной машине Амаранты. В то
время как другие после обеда ложились спать, она два часа
упражнялась на клавикордах, зная, что эта ежедневная жертва
обеспечит ей спокойствие Фернанды. Из тех же соображений она
продолжала выступать с концертами на церковных базарах и
школьных праздниках, хотя приглашения поступали все реже.
Вечером она надевала одно из своих простых платьев и высокие
ботинки на шнурках, и если не шла никуда с отцом, то
отправлялась до самого ужина к подругам. Но Аурелиано Второй
почти всегда являлся за дочерью и уводил ее в кино.
которые вырвались из электрифицированного курятника и завязали
дружбу с девушками Макондо. Одной из этих американок была
Патриция Браун. В благодарность за гостеприимство Аурелиано
Второго сеньор Браун открыл Меме двери своего дома и пригласил
ее на субботние танцы -- только во время них гринго и общались
с туземцами. Узнав о приглашении, Фернанда забыла на минуту об
Амаранте Урсуле и невидимых целителях и разыграла
душераздирающую мелодраму. "Ты только представь себе, --
сказала она Меме, -- что подумает об этом полковник в своей
могиле". Фернанда не преминула обратиться за поддержкой к
Урсуле. Но вопреки всем ожиданиям слепая старуха решила, что
ничего предосудительного в посещении танцев и дружбе Меме со
сверстниками-американками не будет, если девушка, разумеется,
сохранит твердость своих убеждений и не позволит обратить себя
в протестантскую веру. Меме очень хорошо уловила мысль
прапрабабки и с тех пор на следующий день после танцев всегда
вставала раньше, чем обычно, и шла к мессе. Фернанда оставалась
в оппозиции, пока не была обезоружена сообщением дочери, что
американцы хотели бы послушать ее игру на клавикордах.
Инструмент еще раз вытащили из дому и отвезли к сеньору Брауну,
где юная музыкантша была награждена самыми искренними
аплодисментами и самыми горячими поздравлениями, после чего ее
стали приглашать уже не только на танцы, но также на воскресные
купанья в бассейне и раз в неделю к обеду. Меме научилась
плавать, как профессиональная пловчиха, играть в теннис и есть
виргинскую ветчину с ломтиками ананаса. Танцуя, плавая, играя в
теннис, она незаметно освоила английский язык. Аурелиано Второй
был в таком восторге от успехов дочери, что купил ей у
бродячего торговца английскую энциклопедию в шести томах с
многочисленными цветными вклейками, и в свободное время Меме ее
читала. Чтение отвлекло девушку от уединений с подружками и
сплетен про любовь, и не потому, что она вменила себе в
обязанность читать, а просто Меме потеряла всякое желание
заниматься обсуждением секретов, известных всему городу. О
своем опьянении она вспоминала теперь как о детской шалости,
которая казалась такой забавной, что она рассказала о ней
Аурелиано Второму, ему эта история показалась еще более
забавной. "Если бы твоя мать узнала!.." -- повторял он,
задыхаясь от смеха, так он говорил всегда, когда дочь
признавалась ему в чем-нибудь. Он взял с нее обещание столь же
откровенно рассказать ему о своей первой любви, и вскоре Меме
сообщила отцу, что ей нравится один рыжий американец,
Максимов Альберт
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Лукин Евгений