Чтение 61–й страницы книги ~Три товарища~

знаете?

- Нет, - сказал я, продолжая смотреть на скатерть.

- Тогда ей стало лучше. Теперь я очень внимательно осмотрел ее. Этой
зимой она обязательно должна снова поехать туда. Ей нельзя оставаться
здесь, в городе.

Я все еще смотрел на шестиугольники. Они начали расплываться и запля-
сали.

- Когда? - спросил я.

- Осенью. Не позднее конца октября.

- Значит, это не было случайным кровотечением?

- Нет.

Я поднял глаза.

- Мне едва ли надо вам говорить, - продолжал Жаффе, - что при этой
болезни ничего нельзя предвидеть. Год назад мне казалось, будто процесс
остановился, наступила инкапсуляция, и можно было предположить, что очаг
закрылся. И так же, как недавно процесс неожиданно возобновился, он мо-
жет столь же неожиданно приостановиться. Я это говорю неспроста, - бо-
лезнь действительно такова. Я сам был свидетелем удивительных исцелений.

- И ухудшений?

Он посмотрел на меня:

- Бывало, конечно, и так.

Он начал объяснять мне подробности. Оба легких были поражены, правое
меньше, левое сильнее. Потом он нажал кнопку звонка. Вошла сестра.

- Принесите мой портфель, - сказал он.

Сестра принесла портфель. Жаффе извлек из шуршащих конвертов два
больших рентгеновских снимка и поднес их на свет к окну:

- Так вам будет лучше видно.

На прозрачной серой пластинке я увидел позвоночник, лопатки, ключицы,
плечевые суставы и пологие дуги ребер. Но я видел больше - я видел ске-
лет. Темный и призрачный, он выделялся среди бледных теней, сливавшихся
на фотопленке. Я видел скелет Пат. Скелет Пат.

Жаффе указал мне пинцетом на отдельные линии и затемнения и объяснил
их значение. Он не заметил, что я перестал слушать его. Теперь это был
только ученый, любивший основательность и точность. Наконец он повернул-
ся ко мне:

- Вы меня поняли?

- Да, - сказал я.

- Что с вами? - спросил он.

- Ничего, - ответил я. - Я что-то плохо вижу.

- Ах, вот что. - Он поправил очки. Потом вложил снимки обратно в кон-
верты и испытующе посмотрел на меня. - Не предавайтесь бесполезным раз-
мышлениям.

- Я этого и не делаю. Но что за кошмарный ужас! Миллионы людей здоро-
вы! Почему же она больна?

Жаффе помолчал немного.

- На это никто вам не даст ответа, - сказал он затем.

- Да, - воскликнул я, внезапно охваченный горьким, бессильным бе-
шенством, - на это никто не даст ответа! Конечно, нет! Никто не может
ответить за муки и смерть! Проклятье! И хоть бы что-нибудь можно было
сделать!

Жаффе долго смотрел на меня.

- Простите меня, - сказал я, - но я не могу себя обманывать. Вот в
чем весь ужас.

Он все еще смотрел на меня.

- Есть у вас немного времени? - спросил он.

- Да, - сказал я. - Времени у меня достаточно.

Он встал:

- Мне предстоит сделать вечерний обход. Давайте пойдем со мной. Сест-
ра даст вам халат. Для пациентов вы будете моим ассистентом.

Я не понимал, чего он хотел; но я взял халат, поданный мне сестрой.

Мы шли по длинным коридорам. Широкие окна светились розоватым вечер-
ним сиянием. Это был мягкий, приглушенный, совершенно неправдоподобно
парящий свет. В раскрытые окна лился аромат цветущих лип.

Жаффе открыл одну из дверей. В нос ударил удушливый, гнилостный за-
пах. Женщина с чудесными волосами цвета старинного золота, на которых
ярко переливались отсветы сумерек, бессильно подняла руку. Благородный
лоб суживался у висков. Под глазами начиналась повязка, доходившая до
рта. Жаффе осторожно удалил ее. Я увидел, что у женщины нет носа. Вместо
него зияла кровавая рана, покрытая струпьями, багрово-красная, с двумя
отверстиями посередине. Жаффе вновь наложил повязку.

- Хорошо, - сказал он приветливо и повернулся к выходу.

Он закрыл за собой дверь. В коридоре я остановился на минуту и стал
смотреть на вечернее небо.

- Пойдемте! - сказал Жаффе, направляясь к следующей комнате.

Мы услышали горячее прерывистое дыхание больного, метавшегося в жару.
На как бы свинцовом лице мужчины ярко проступали странные красные пятна.
Рот был широко открыт, глаза выкатились, а руки беспокойно двигались по
одеялу. Он был без сознания. У кровати сидела сестра и читала. Когда
Жаффе вошел, она отложила книгу и поднялась. Он посмотрел на температур-
ный лист, показывавший сплошь сорок градусов, и покачал головой:

- Двустороннее воспаление легких плюс плеврит. Вот уже неделю борется
со смертью, как бык. Рецидив. Был почти здоров. Слишком рано вышел на
работу. Жена и четверо детей. Безнадежно.

Он выслушал сердце и проверил пульс. Сестра, помогая ему, уронила
книгу на пол. Я поднял ее, - это была поваренная книга. Руки больного
непрерывно, как пауки, сновали по одеялу. Это был единственный звук, на-
рушавший тишину.

- Останьтесь здесь на ночь, сестра, - сказал Жаффе.

Мы вышли. Розовый закат стал ярче. Теперь его свет заполнял весь ко-
ридор, как облако.

- Проклятый свет, - сказал я.

- Почему? - спросил Жаффе.

- Несовместимые явления. Такой закат - и весь этот ужас.

- Но они сосуществуют, - сказал Жаффе.

В следующей комнате лежала женщина, которую доставили днем. У нее бы-
ло тяжелое отравление вероналом. Она хрипела. Накануне произошел нес-
частный случай с ее мужем - перелом позвоночника. Его привезли домой в
полном сознании, и он надсадно кричал. Ночью он умер.

- Она выживет? - спросил я.

- Вероятно.

- Зачем?

- За последние годы у меня было пять подобных случаев, - сказал Жаф-
фе. - Только одна пациентка вторично пыталась отравиться. Из остальных
две снова вышли замуж.

В комнате рядом лежал мужчина с параличом двенадцатилетней давности.
У него была восковая кожа, жиденькая черная бородка и очень большие,
спокойные глаза.

- Как себя чувствуете? - спросил Жаффе.

Больной сделал неопределенный жест. Потом показал на окно:

- Видите, какое небо! Будет дождь, я это чувствую. - Он улыбнулся. -
Когда идет дождь, лучше спится.

Перед ним на одеяле была кожаная шахматная доска с фигурками на штиф-
тах. Тут же лежала кипа газет и несколько книг.

Мы пошли дальше. Я видел молодую женщину с синими губами и дикими от
ужаса глазами, совершенно истерзанную тяжелыми родами; ребенка-калеку с
тонкими скрюченными ножками и рахитичной головой; мужчину без желудка;
дряхлую старушку с совиным лицом, плакавшую оттого, что родные не забо-
тились о ней, - они считали, что она слишком медленно умирает; слепую,
которая верила, что вновь прозреет; сифилитического ребенка с кровавой
сыпью и его отца, сидевшего у постели; женщину, которой утром ампутиро-
вали вторую грудь; еще одну женщину с телом, искривленным от суставного
ревматизма; третью, у которой вырезали яичники; рабочего с раздавленными
почками...

Так мы шли из комнаты в комнату, и всюду было одно и то же - стону-
щие, скованные судорогой тела, неподвижные, почти угасшие тени, какой-то
клубок мучений, нескончаемая цепь страданий, страха, покорности, боли,
отчаяния, надежды, нужды; и всякий раз, когда за нами затворялась дверь,
в коридоре нас снова встречал розоватый свет этого неземного вечера;
сразу после ужаса больничных палат это нежное серовато-золотистое обла-
ко. И я не мог понять, чудовищная ли это насмешка или непостижимое
сверхчеловеческое утешение. Жаффе остановился у входа в операционный
зал. Через матовое стекло двери лился резкий свет. Две сестры катили
низкую тележку. На ней лежала женщина. Я уловил ее взгляд. Она даже не
посмотрела на меня. Но эти глаза заставили меня вздрогнуть, - столько
было в них мужества, собранности и спокойствия.

Лицо Жаффе показалось мне вдруг очень усталым.

- Не знаю, правильно ли я поступил, - сказал он, - но было бы бесс-
мысленно успокаивать вас словами. Вы бы мне просто не поверили. Теперь
вы увидели, что многие из этих людей страдают сильнее, чем Пат Хольман.
У иных не осталось ничего, кроме надежды. Но большинство выживает. Люди
становятся опять совершенно здоровыми. Вот что я хотел вам показать.

Я кивнул.

- Вы поступили правильно, - сказал я.

- Девять лет назад умерла моя жена. Ей было двадцать пять лет. Никог-
да не болела. От гриппа. - Он немного помолчал. - Вы понимаете, зачем я
вам это говорю?

Я снова кивнул.

- Ничего нельзя знать наперед. Смертельно больной человек может пере-
жить здорового. Жизнь - очень странная штука. - На его лице резко обоз-
начились морщины. Вошла сестра и что-то шепнула ему на ухо. Он выпрямил-