в самый центр эксгуматора.
государственной тайной, многозначительно произнес:
издевался. - Дышите глубже, звездоплаватель. Нет, ей-богу, я ее понимаю, -
зазвенел со всех сторон голос Синекуры. - Все-таки есть что-то влекущее в
вас, смертных существах. Этакая приправка, горчинка смерти, и в словах, и
в мыслях, и в чувствах. Послушайте, Петрович, меня всегда мучил вопрос,
отчего смертные люди так и не перебили до конца друг дружку? Ведь это ж
такое искушение, жить рядом со смертным человеком и знать, что достаточно
взять скальпель и разрезать один маленький сосудик - и все, понимаете, -
Синекура как-то нервно двигал руками, - он уже никогда, понимаете,
ни-ког-да не будет вам дышать в лицо, не будет попрекать, язвить,
завидовать, не будет надоедать просьбами, вопросами, не будет заглядывать
через глаза внутрь, отыскивать там подтверждений своим догадкам...
спохватился: - Я, я никогда, слышите, никогда, - в руках у него блеснул
нержавеющим блеском медицинский скальпель. - Я умел быть сильнее
обстоятельств. - Он уже размахивал острым лезвием в опасной близости от
варфоломеевской шеи. - А вы, вы смогли бы перебороть свое самое страстное,
самое сокровенное? Вряд ли, по глазам вижу: неуемные аппетиты, брожение
своевольных мыслей, авось, мол, пройдет так, без последствий, авось никто
не обратит внимания. Ведь чего проще, пришла бедная заблудшая душа сама в
руки, а?
Входная дверь орала несмазанным чугунным горлом. Кажется, ее кто-то
прикрывал. Глухо и определенно звякнули навесные замки. Внутри него что-то
екнуло в такт, а на шее вблизи жизненно важной артерии пристроился
синекуровский скальпель. Вот тебе и на, удивился пациент, медленно
поворачивая мозговитой головушкой.
хирургического вмешательства.
Синекура, не убирая впрочем скальпель. - Хотя, конечно, было бы весьма
кстати, все ж таки институт смерти, издержки научного процесса, так
сказать, побочные эффекты деэксгумации. Но ведь для вас физическая смерть
и так запрограммирована, тут лишь вопрос времени. Нет, черт, - Синекура
хлопнул свободной рукой по боку, - и что его заставило на гильотину
бросаться? Теперь вот приват-министр интересуется, следит, о состоянии
здоровья просит докладывать. Ладно, не радуйтесь, ишь, замелькали
оптимистические блестки, не дай бог, приват-министр узнает, что вы за
штучка такая инопланетная, тогда уж точно не видать вам этой вашей Земли.
Синекура спрятал наконец холодное оружие. - Не понимаю, какого черта вы
сюда прилетели? Что, неужели там, - он неопределенно ткнул пальцем, -
такая пустота? А?
космос, а потом надоело, знаете ли. Начали человека улучшать. Улучшали,
улучшали, пока один идиот не придумал эксгумацию. Это ж надо было такое
выдумать - миллион лет счастья, а? Бред, - с тоской сказал центраец. - Но
всем понравилось: бесконечная работа, бесконечное безделье...
- резерванты.
выверт.
более простого способа? В конце концов, та же веревка, или цианистый
калий, или хотя бы большая доза снотворного...
вспомните? Ну-ну! А мы тут в институте бьемся, бьемся, и дальше гильотины
никак, не хватает идей. - Синекура задумался. - А что, прекрасная идея:
массовое самоповешение или благотворительный ужин на пятьсот персон с
добавлением пряностей и цианистого калия. Представляете, ночь, полнолуние,
длинные столы, много длинных столов, белые парики, золотые приборы,
гусятницы, суповницы, слуги в ливреях, в президиуме приват-министр. Вы по
левую сторону, я по правую, женщины, не совсем одетые, ну например,
работницы первого часового завода. - Синекура подмигнул. - Господи, какая
красота! Музычку поставим, у меня композитор есть, очень хороший реквием
недавно написал, называется "Реквием по умирающим идиотам", сочная вещь.
Оркестр пригоним, дорогой товарищ. Да, да, у нас тоже бывают пожары, но
увы - без жертв, предки, понимаешь, подвели, везде противопожарная
электроника стоит, совершенная вещь, безотказная. Но ничего, поднимем
бокалы за здоровье приват-министра, ударим хрустальным звоном по
бессмертию и разгильдяйству. Вот это ночка будет, а? Варфоломеевская! -
Глаза бедного врача горели романтическим огнем, казалось, вот-вот немного,
и он сам вслед за глазами вспыхнет и с шипением исчезнет в серных клубах
дыма; но он не возгорался, а напирал дальше: - Слушайте, Петрович,
выкладывайте, выкладывайте дальше, что там у вас еще изобретено по части
массовых захоронений? Понимаете, с цианистым калием - это неплохо, но ведь
не пройдет. Где же мы такую прорву цианистого калия найдем, а? Может быть,
чего попроще предложите, не поверю, чтобы вы чего-нибудь такого
оригинального не придумали. По глазам вижу, ишь, щелки блистают, вижу,
вижу талант народа степного, понимаю, имеете что сказать. Не стесняйтесь,
давайте по порядку, я не спешу, у меня много времени - вечность...
серебряную сахарницу. - И булочку бери, ведь проголодался поди... Столько
дней без обеда.
пекарное изделие.
человек, я понимаю, что ты отчаялся, понимаю и прощаю. - Бошка заглядывает
в маленькие глазки собеседника. - Мне самому иногда так тошно становится,
взял бы просто и убил кого кулаком. - Бошка встал, поправил картину на
стене, вытер рукавом пыль с государственной машины, заковылял на свое
место и оттуда уже продолжил: - До чего народ паршивый оказался, а? Такую
хорошую идею извратил. Не-ет, человек в массе дрянь, ему даешь хорошее
место, работу приличную - живи честно, радуйся, и все будет в лучшем виде.
Так нет же, не хочет, начинает локтями шарудить, пространство расчищать
для своих подленьких частных интересов. Отчего так, уважаемый? Мы же не
такими были, вспомни: на сходку - вместе, на демонстрацию - скопом, на
каторгу - коллективом. Никакой работы не боялись, жили душа в душу, по
ночам не спали, без выходных, без праздников, все ради общего дела, ничего
не жалели. Сказали Бошке, надо деньги - Бошка приносит деньги, попросили
материализм укрепить - Бошка статью пишет. Чего еще лучше - дисциплина. А
помнишь, Имярек, как ты по первому параграфу с Мартовым схлестнулся?
Молодец, умница, отстоял централизм от мелкобуржуазных нападок. Я тогда и
понял - ты есть сила, этот, думаю, глубоко копает, с этим горы свернем.
Этот, думаю, не слюнтяй какой, философ. Этот физик, этот знает механику:
сила решает все. Сила, - Бошка с упоением повторяет физический термин,
потрясая здоровой рукой, - дает импульс человеческой массе. Может быть,
примитивно, но зато верно, проверено на опыте, ведь работает, черт дери,
паровая машина, жмет, жмет по рельсам истории. Бери, бери еще булочку, не
останавливайся.
утверждают, что нет в природе никаких сил, а одни пустотные поля.
Понимаешь, чепуха какая, врут, наверно. Нет, я и сам не верю.
Заблуждаются. Ну, ты не волнуйся, мы их поправим, выправим. Тезис найдем и
выправим. - Бошка слегка качнул головой в сторону полного собрания
сочинений Имярека. - Да, централизм - это сила. Хотя бы и демократический.
Особенно даже демократический, он сразу пороху добавляет. Я ж понимаю,
партия - она как пирамидка инженера Гарина, маленькая вначале. Подожжешь
ее спичкой, вставишь в самый фокус, как жахнет тепловым лучом, все враги
шипят, водяным паром исходят, гуляй, пламя свободы. Хорошая машина, да...
Машина хорошая, а вот народ дрянь оказался, мелкий, скабрезный. Я им
коллективизацию, а они мне фигу в кармане, я им индустриализацию, а они
мне вторую. Не захотел народ социальной справедливости, не умеет, гад, не
воровать. А лентяй какой - страх один. Сапоги купишь, гвозди торчат, -
Бошка вытащил из-под стола сапог и покрутил им над зеленым бархатом, -
холодильник - вода течет, телевизор... - Бошка опомнился. - Телевизор, это
такая штука хитрая, вроде телеграфа, с изображением. Никчемная вещь,
только время зря отбирает. Но если хочешь, я могу тебе, уважаемый,
поставить.
Корнев Павел
Жюль Верн
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман