обратной дорогой. Через несколько минут разндался выстрел. И спустя
мгновение еще один.
на пленнинков. Похоже, смерть здесь была обыденным явленинем. Похоже, к ней
привыкли...
же", и жестоко завидовали застреленному американцу, не нашедшенму себе
пару. Его всего лишь убили! А им даровали жизнь в полусогнутом состоянии.
Которая оказалась много хуже смерти.
ломало позвоночник, деревенели ноги, ныла исцарапанная кожа на запяснтьях и
лодыжках. Спину, лицо и все тело жрал мелнкий тропический гнус. Отмахнуться
от него было нечем - руки были "заняты" Спать было невозможнно. Жаловаться
некому. Все страдали одинаково.
жадно слизывали кровь. Отогнать их, чтобы еще сильнее не повредить кожу,
было невозможно Терпеть - трудно. И пленнники кричали на них, плевались в
них и гремели своними деревянными кандалами. И в конце концов донбились
своего. Собаки ушли.
Только уже пытаясь принлезть зубатыми мордами к самым ранам...
перед собой, и уже ни о чем не думали. Ни о жизни, ни о смерти. И меньше
всего о побеге...
Если бы сейчас с них сняли колодки и скомандовали поднняться - они бы не
поднялись. А если бы в их лица направили автоматы, они бы очень
обрадовались. И уж точно бы не встали, нарываясь на спасительнный выстрел.
За эту ночь их ценности претерпели кардинальные изменения. Смерть перестала
быть страшной. Смерть стала желанной. Как жениху в день свадьбы - невеста.
колодками, побросали в кунзов. Кузов захлопнули. Машина тронулась с места.
молчали, подпрыгивая, перекантываясь, ударяясь о пол спинами и головами и
сталнкиваясь друг с другом, как какие-нибудь неодушевнленные предметы. Как
нагруженные внавал кирпинчи. Или бочки. Или доски...
имеющими болевых рецепнторов, кирпичами, бочками или досками. И уж как
совсем о недосягаемом, мечтали об автоматном дуле, упертом в затылок...
машина остановилась, пленников сдвинули к кабине и в кузов стали бронсать
какой-то домашний скарб. Какие-то узлы, конробки, свертки. Потом затащили
клетки с бестолнково лопочущей и машущей крыльями домашней птицей. Потом
подняли каких-то детей. Потом - женщин.
собой, озорно поглядывая на сидевший на боковых скамейках коннвой. Было
похоже, что они просто голосанули двингавшуюся в попутном направлении
машину. И зангрузили в нее вещи. И посадили своих детей. И сели сами. И
совершенно не обратили внимания на нахондящийся в кузове груз. На
закованных в деревянные колодки людей. Ну люди и люди... Ну в колодках - и
что тут такого? Наверное, преступники. Белые наемники. Главное не это.
Главное, что машина идет в нужном направлении, что остановилась и что
офинцер, сидящий в кабине, много не запросил. Вот это существенно. А все
остальное...
полу, тревожа вещи. Домашняя птица в клетках забеспокоилась, закринчала,
забила клювами в прутья. Но ни на нее, ни на пленников никто не обращал
никакого внимания. Дети, высовываясь наружу, смотрели на пробегаюнщий мимо
пейзаж. Женщины строили глазки коннвою. Конвой заигрывал с женщинами,
наваливаясь на них при поворотах телом и приобнимая на подънемах, как будто
пытаясь удержать от падения. Женнщины протестующе кричали и не очень
активно отнбивались от назойливых ухажеров. Им нравилась такая веселая
поездка.
колодки соседей. Из рассенченных голов и спин густо сочилась кровь. Если
кто-нибудь из них скатывался слишком близко к заднему борту, конвойные
вьетнамцы, не глядя и не отвленкаясь от основного занятия, отпихивали их
ногами назад.
одном мире. В кузове одной машины. И совершенно не мешали друг другу...
районе бедер и грунди руки, выпрыгнули, вытащили детей, сняли груз. Конвой
им что-то крикнул и засмеялся. И махнул рукой. Женщины засмеялись в ответ.
И тоже махнули.
кучу. Друг на друга. Как самосвал - насыпной щебень.
своих мучителей, кое-как расползлись в стороны.
навесом. Вот только детей и женщин здесь не было видно. Одни мужчины. В
военной форме и при оружии.
шли мимо, то обнходили. Если нельзя было обойти - перешагивали.
противень, земле.
которых затащил пленников под навес. Где опять бросил на несколько часов.
Но пленники этих часов реально все равно не ощущали. Они представлялись им
днями или даже неделями. Тем, кто был в сознании. А тем, кто его потерял, -
мгновениями.
запекшуюся кровь вначале с земли, потом с колодок, потом с рук и ног
пленнинков. На этот раз им никто не препятствовал.
баланды еще можно было отказаться. Но от воды - нет. Все смотрели на ведро
с водой. Только на него...
вытряхнул из нее пыль, зачерпнул ею в ведре и поднес ко рту первого
колодника. Тот пил жадно, вытягивая голову и стуча зубами о жесть, и
поэтому не столько выпил, сколько пролил драгоценную влагу мимо рта. Второй
банки ему не предложили.
просто халатно относился к делу. Как пастух к скотине, которая
предназначена на убой. Стоит ли ее поить, кормить, вычесывать, если через
час-другой ее все равно заводить в убойнный цех. Стоит ли тратить на уход
за ней силы и время...
легче первой. Потому что боль уже притупилась, а сознание почти угасло.
военной форме. Судя по тому, как вокруг забегали, засуетились военнные, как
присел на задние лапы караул, вьетнамец был чин. И не из самых маленьких.
постучал ботинком по колоднкам.
Пивоваров. И криво осканлился высохшим ртом.
подбежали солдаты, развязали колодки, разогнули, протерли воспаленные руки
и ноги. Но главное - дали воды. Столько, сколько каждый способен был
выпить.
- Не человеколюбие В мартышках человеколюнбие проснуться не может. Максимум
- шимпанзелюбие. Направленное на таких же, как они. Просто в войсках
какая-то неувязка вышла. Кто-то кому-то не так передал приказание верхнего
начальства. Или кто-то неправильно его понял. В общем, как всегнда - или
телефонист пьян, или принимающий денжурный - "чурка".
"Чурки", закованные в чурки.
болтающемся банлахоне. Поклонился. Осмотрел раны, поскреб их денревянной, в
форме лопаточки, палочкой, взбрызнул какой-то жидкостью, густо смазал
невозможно воннючей мазью, накрыл какими-то напоминающими лопухи листами.
Поклонился. И ушел.
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Лондон Джек
Белов Вольф
Маркеев Олег
Вронский Константин