"войне нервов", которую постоянно ведет английский
империализм... Мы попались в ловушку, как пугливые дети...
Кто-то очень ловко пугает вами американцев... А я не из
пугливых... Поэтому я готов обсудить вопрос о судьбе
картины Врубеля... Я не могу уступить ее по вашей цене, но
отдам, если вы вернете мне мои двадцать тысяч.
протянул сэру Мозесу, тот поднялся, положил чек на
письменный стол, взял тонкую папку, вернулся и сказал:
русским, это могут неверно истолковать в Лондоне, но вам я
хочу передать письма, связанные с судьбой военного художника
Верещагина, - и протянул Ростопчину папку.
что письма были с "ятями", на толстой голубоватой бумаге и с
той орфографией, которой до конца дней пользовалась
старенькая в Переписке с друзьями, уехавшими в Австралию.
А оне заслуживают того, чтобы их знать, поскольку весьма
занятны.
заверен придворным живописцем Боголюбовым, что Великий Князь
наверняка захочет купить для Государя весь его Болгарский
цикл. И верно, в гостиницу к Верещагину явился адъютант
Цесаревича, пригласил художника пожаловать во Дворец,
представиться. Тот поехал, ждал час в приемной, засим вышел
другой адъютант и сообщил, что Его Высочество сего дни не
имеет времени, назначил другую дату, а Верещагин дерзко
посмел не явиться, скаэамши во всеуслышание, что, де, видно,
большой надобности в свидании нет и что найдутся желающие
иметь его работы помимо таких важных особ, да и укатил из
Питера! Каково?! Но и это не конец! Боголюбов
понудил-таки его послать Цесаревичу на просмотр картину, а
тот возьми да и скажи Верещагину: мол, негоже, дурно, не
для России! Остался спаситель Третьяков, но и тот, осмотрев
цикл, заметил Верещагину, что в полотнах мало жертв русского
народа, мало подвигов войск и некоторых отдельных
личностей... Ему ведь Тоже нелегко, он все знает, что, как,
про кого говорят при Дворе, хочешь не хочешь, а
подстраивайся! Верещагин дал ему такой отворот, что
Третьяков аж побелел от оскорбления.
может давать мне эдакие-то советы?! После последней
кумпании передо мною стоит ужасный призрак войны, с которым,
при всем моем желании схватиться, боюсь не совладать".
так, что об этом сразу же донесли в Санкт-Петербург, и,
понятно, оттель не медля дали знать Верещагину, что ему
разрешен вернисаж в северной столице. Тот свернул все дело
в Париже и сей момент воротился в Россию. Однако же, когда
картины были развешаны, конференц-секретарь Императорской
Академии Исеев срочно сообщил Верещагину о том, что по
указанию Его Высочества необходимо снять пояснительные
надписи, поскольку, де, оне и без того ужасную картину войны
делают и вовсе невыносимой, а сие мешает патриотическому
духу нации. Одновременно с этим сообщили, что Его
Императорское Величество соизволили выразить желание
осмотреть картины, для чего их надобно перенести в Зимний
дворец. Казалось бы, просьбы вполне деликатные, не
содержащие в себе чего-либо такого, эдакого... Что же, Вы
думаете, ответил Верещагин? Не угадаете! Право, не
угадаете! "Я, - говорит, - не нахожу возможным выполнить
пожелание Его Высочества относительно снятия надписей и буду
ждать его приказания. Что касаемо показывания картин Его
Императорскому Величеству, то позвольте поблагодарить вас за
доброе желание; не видя возможности переносить мои картины
во дворец, я принужден и вовсе отказаться от этой чести".
Вот так, а?! А дальше еще хуже! Великий князь приказал
снять пояснительные надписи, а они ж злющие! Так Верещагин
по поводу этого соизволил заявить: "Снимаю надписи, но
пусть на душе Его Высочества будет грех: неужели люди,
протестующие против зол войны, приравниваются к отрицающим
государство?" Хлоп! А?! Однако же Великий Князь Владимир
Александрович все сразу поставил на свои места, сказавши в
Академии: "Творец-то тронутый!" Так при Дворе теперь про
Верещагина - с острого словца Великого Князя - иначе и не
говорят: тронутый! А и верно! Кто из нормальных эдак-то
себя посмеет весть с особами Царствующего Дома?! Газеты
выдали против него залп, особенно позабавилось "Новое
время", Суворину силушки и языка не занимать, разделал
голубчика под орех... Верещагин писал опровержения, лепетал
что-то, но имя его отныне сделалось опальным, а талант
признан вредным и нездоровым...
глумиться над нашим боевым духом?! Выступая с лекциею в
пользу женских курсов, он посмел такое про наше доблестное
офицерство сказать, так обмазал грязью дворянство и
генералитет, без коего нету побед наших, что Его
Высокопревосходительство военный министр Ванновский был
вынужден привлечь сыскные органы для расследования его
зловредного бесстыдства! Но Генерал Скугаревский взял
Верещагина под защиту - как всегда, на Руси находятся
доверчивые добрячки, наивно полагающие, что Диавол изведен
из людей. Так и на этот раз: дело прекращено! Или, во
всяком случае, прикрыто! А ведь известно, что Государь
соизволил заявить: Верещагин делает своей живописью зло
России, выставляя темных солдат страстотерпцами и героями, а
генералов - трусами и безмозглыми дурнями с мохнатыми
сердцами. Только нерусскому человеку не ведомо, что наш
темный мужик без поводыря ни на что не способен! Таков уж
народ наш! Поводырь - командный чин, его бы и восхвалять.
Так ведь нет! Клевещет Верещагин, черно и низко клевещет!
подобных мне".
лечебного почечного чая для любезной Лидии Арсеньевны.
Поверьте слову, завар дивный, снимет все боли после пяти -
семи приемов.
знаете, его новая серия (меньше, чем дюжинами, он не пишет)
о Наполеоне была предложена им к продаже Двору. Государь
Николай Александрович соизволил изъявить желание приобресть
лишь одну картину. Верещагин отказался: "Или все, или
ничего!" Тут юркие американцы предложили ему выставку в
Новом Свете, он, конечно же, отправился туда; успех, овации,
пресса; "Дикий русский потряс западный мир талантом своего
беспощадного реализма". Но талант талантом, а тамошние
антрепренеры его крепенько надули, и он решил пустить себе
пулю в лоб. Сказывают, что жена его, Лидия Васильевна,
закладывает дом, дабы выслать своему супругу денег; на билет
не хватает, чтобы воротиться домой. Денег, увы, не достала,
и тогда Верещагин согласился на аукцион в Нью-Йорке всей его
серии; оценили баснословно высоко (их разве поймешь,
американов-то), чуть не в полмильона долларов. Пришла
телеграмма министру двора Е. В. П. генералу Фредериксу о
распродаже. Тут у нас все зашевелились, оттого что не так
далека годовщина великой битвы супротив Наполеона, чем ее
отмечать, как не его серией?! Выплатили сто тысяч, он
успокоился, расплатился с долгами, воротился с картинами в
Россию и снова, как одержимый, к мольберту, и снова за свое,
вот уж действительно "тронутый". Не пошла ему впрок
взбучка, данная "Русским словом". А ведь там писали по
поводу его серии: "Алтарь, превращенный в кабинет,
Успенский собор, в котором устроена конюшня, - да для чего
Земляной Андрей
Доценко Виктор
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Прозоров Александр