общий химический состав не дает никаких указаний. Кроме того, это тело
подверглось воздействию высокой температуры, вероятно, в момент падения
метеорита.
сказать нельзя.
никаких следов подобной материи. Дальше обрыв, и галерея кончается.
внепланетного происхождения.
действия воды, нет осадочных пород. Жнгнь, состоящая из белковых структур,
не может возникнуть без воды; углерод этот органического происхождения,
таким образом... - И он развел руками.
Галерея может представлять собой следы прежних горных разработок.
потрясающей. Мы преодолели миллиарды километров, проносились равнодушно мимо
скоплений раскаленной и остывшей материи, мимо солнц и каменных глыб,
летевших в межзвездном пространстве, и вот эта крупинка, случайно открытая
на безымянной, мертвой планете, ускорила биение наших сердец. Я чувствовал
мощную связь, более древнюю, чем человеческий разум и чем сам человек,
объединяющую все живое, великую тоску по созданиям, так же как и мы
борющимся с равнодушной бесконечностью мира. Это она приказала нам увидеть
жизнь в черных останках - жизнь неизвестную, непонятную и в то же время
такую близкую, словно в этом существе было нечто от нашей крови.
дали никаких результатов. На четвертый день к вечеру резервуары "Геи" были
наполнены, наступил час отлета. Изыскатели неохотно покидали места раскопок,
но астронавигаторы по радио торопили их. Была ночь. Надвигалась буря. Ураган
с воем и скрежетом хлестал по ракетам струями песка, словно сотнями стальных
игл вонзаясь в их броню. Стартовать было нелегко: надо было сразу развить
большую скорость.
и я видел, как взлетали наши товарищи.
вырывая из мрака куски освещенного таинственным светом пейзажа: кипящий
песок, отвесные скалы и толпы теней, разлетающихся по пустыне, как стаи
черных птиц. Огненные трассы шли выше и выше, совершенно отвесно,
становились тонкими, как раскаленные добела иглы. Когда затих громовой гул
раскаленных воздушных масс, мы услышали шум аппаратов зажигания нашей
ракеты; послышались предупредительные сигналы, я лег навзничь и перестал
видеть все, что делалось за окнами.
движение, понеслась к большим солнцам Центавра.
ТОВАРИЩ ГООБАРА
поэтому считал их людьми не очень интересными. Однажды вечером я убедился в
своей ошибке.
на стул в первом ряду. Большие люстры не были включены. Казалось, что этот
пустой зал с темными картинами, едва различимыми на стенах, озарен светом
пасмурного дня.
полученные на планете Красного Карлика, и разрабатывая планы будущих
исследовательских экспедиций в системе Центавра. К историкам заходили
немногие. Сегодня вместо лекции Молетича стихийно завязалась дружеская
беседа. Тембхара рассмешил нас рассказом о том, как автоматы, принадлежавшие
двум ученым противоположных взглядов, оставленные в лаборатории, проспорили
целую ночь, пока наконец один из них не убедил другого, и, когда хозяин
утром пришел на работу, его автомат из верного союзника превратился в
заядлого противника.
древних художников. Мы согласились. Свет в зале был выключен, и на экранах
во всем богатстве красок возникли полотна древних голландских и итальянских
мастеров. Через час лампы вновь загорелись, и мы пошли к выходу, обмениваясь
впечатлениями.
Руделик. - Одиночество их создателей. Оно проявляется под различными
масками: сухого, холодного равнодушия, презрения, сочувствия, а иногда
вырывается горьким криком, как у Гойи...
заметил я. - Теперь не так.
как мы... Да, если бы я не был биологом, то стал бы художником.
Руделик.
в пустой аудитории, положив руки на спинку стоявшего впереди кресла. В
дверях мы остановились: не хотелось оставлять товарища одного в полутемном
зале. Он повернулся к нам.
одну поучительную историю... Она связана с тем, что мы сегодня видели.
почти не различали его лица.
школу, он приступил к самостоятельным научным исследованиям и вскоре
опубликовал работы, принесшие ему известность. В несколько месяцев решал он
задачи, над которыми другие бились безуспешно долгие годы. Он мог заниматься
одновременно двумя и даже тремя самыми трудными проблемами. Наделенный
огромной, острой, схватывавшей на лету интуицией, он начинал новую тему,
привлекавшую его внимание, указывал направление, в котором надлежало идти,
но едва вырисовывался первый контур решения, как оно переставало его
интересовать, и он предоставлял дальнейшую разработку проблемы автоматам.
Все, за что он брался, казалось ему недостаточно трудным, малоинтересным.
Товарищи называли его "коллекционером твердых орешков" и обвиняли в
чрезмерной самоуверенности. Задетые его высокомерием, они подсунули ему одну
идею. Он поднял брошенную перчатку, признав, что это как раз будет ему по
силам.
кресла, электромозга и подручных анализаторов. Единственным исключением
являлся гиацинт, росший под окном в серебряном конусообразном горшке. Теперь
стены комнаты стали сверкать красками. С трионовых экранов исчезли чертежи и
математические формулы, толстые тома и рукописи. В их холодной серебристой
глубине стали появляться изумительные произведения искусства: фарфоровые
блюда, на которых концентрические круги малиновых и золотых лепестков
вращались в разные стороны; хрусталь, в гранях которого. пылали прозрачные
костры; древние ткани с вышитыми на них цветами, сверкающими красками, в
которых серебро было смешано с кровью, огнем и фиалками; греческие вазы, по
окружности которых бежал хоровод белых теней.
Потом он производил детальные исследования. На вспомогательных пультах
возникали проекции и разрезы предметов в целом, гиперболоиды,
взаимопроникающие конусы, шарообразные чаши, многогранники, политопы, торы,
подвергнутые деформациям высшего порядка.
однообразные шеренги сложнейших чертежей, связанных цепями цифр, в кривые
линии, из которых возникали очертания древних ваз.
Гойи; комнаты Вермеера, наполненные невесомым воздухом; полные жизни нагие
фигуры Тициана; порожденные золотистым полумраком, застывшие в полувздохе
люди Рембрандта. Сидя целыми ночами у экранов, со взглядом, устремленным на
гибкие фигуры ангелов и людей и на фыркающих, облитых пеной коней, он
исследовал оптическими аппаратами сочетания фигур, оси перспективы,
золотистые пятна охры и чернь эбенового дерева, киноварь и индиго, сепию и
кармин; плоскости, покрытые венецианской и индийской красками, силу света и
тьмы; анализировал косинусы углов, границы отбрасываемой тени. Но чем дальше
он шел в этом направлении, тем более сильное сопротивление приходилось ему
преодолевать. Каждая картина обладала не одним математическим скелетом, а
бесконечным их множеством. Границы образов, соотношение пятен, пропорции
человеческих тел, разъятых на части и проанализированных большим
аналитическим аппаратом, упорно хранили свои тайны. Он ошибался, открывая
случайные и мелкие зависимости в бесценных полотнах. А ему нужно было
произвести математический анализ основных факторов, создающих красоту,
выразить их одной всеохватывающей формулой, такой сжатой, чтобы она
объясняла искусство, как гравитационная формула материи охватывает структуру
всей Вселенной.
Березин Федор
Панов Вадим
Свержин Владимир
Пехов Алексей
Земляной Андрей
Афанасьев Роман