Чтение 62–й страницы книги ~Люби и властвуй~

прощения просить!

Но не было никого, кто смог бы оценить непритязательную шутку аррума.
Эгин спал, посвятив и этот день пьянству во славу ее сиятельства скуки.

Ни одного смега на корабле не было и в помине. Команду его составляли
"Голубые Лососи", каким-то чудом уцелевшие после Хоц-Дзанга. А главной
персоной на корабле был...

"Да это же наш новый, то есть наш бывший Знахарь, Хуммер его
раздери!" - вскричал в сердцах Аль-сим, когда, прильнув к дверной щели,
его взгляд выхватил из темноты мальчишескую фигуру, в сопровождении
четырех рах-саваннов двигающуюся в покои гнорра.

И Альсим не обознался.

- Шотор?

- Точно-точно, я. Привет, красавчик, - Знахарь был, как всегда, нагл,
задирист и по-особому, по-своему жизнерадостен.

Лагха, увенчавший прошедшие дни не одной малой и большой победой,
выглядел, однако, ужасно. Он попробовал подняться со своего излюбленного
кресла навстречу Знахарю, но... сел, не удержавшись на ногах.

- Отошли своих долбодятлов, и побыстрее, - увидев такое дело, добавил
Знахарь, нехотя указывая на конвоировавших его рах-саваннов.

- Вы свободны! - твердым, но тихим голосом сказал рах-саваннам Лагха.

Повинуясь приказу, те оставили гнорра и Знахаря в одиночестве,
мысленно пожав плечами. И еще раз пожав плечами уже за дверью. Все-таки
очень странные вещи творятся в последнее время. Знахарь зовет самого
гнорра "красавчиком", а их - "долбодятлами", хотя его самого - изменника и
одного из инициаторов заговора против князя и истины - его,
шестнадцатилетнего мальчишку, наглеца и наверняка ведьмака чистейшей воды
и все такое прочее, давно пора бы отправить прямиком в самое Жерло
Серебряной Чистоты.

- Спасибо, что пришел, - выдавил из себя Лагха, умоляюще глядя на
Знахаря.

- Я пришел не за тем, чтобы лечить тебя, Кальт, - хмыкнул Знахарь.

- А я и не прошу тебя, мерзавец, - зло прошипел Лагха и отвернулся,
весьма справедливо сочтя последнюю фразу Знахаря плевком в лицо.

- Хоть я все равно полечу тебя. Пли этим вечером наступит последний
закат солнца, который доведется видеть тебе собственными глазами. В этой
жизни, разумеется.

- Ладно, Шотор, извини, - бросил Лагха. - Я за-был, что ты все такой
же хам, хоть ругаться стал меньше.

- Хотя ты, будь ты здоров, с радостью убил бы меня за то, что мы с
Дотанагелой учудили в Своде и на Хоц-Дзанге. А я - нет. Я буду тебя
лечить. Вот в чем разница между людьми и дионагганами.

- Подумаешь, благородный, - махнул рукой Лагха. - "Дионагган",
слов-то каких набрался! Да хуша-чина ты! Хушак! Помню я вас. Золотые
сердца! Шестьсот лет милосердия!

Если бы удаленным за дверь рах-саваннам довелось присутствовать при
этом, они, пожалуй, еще неделю не оправились бы от удивления. Ибо их
гаюрр, обессиленный и уже не бледный, но почти зеленый, сидел,
скрючившись, в своем кресле и заливался беззаботным смехом, тыча пальцем в
Знахаря, на лице которого играла немного озорная и очень усталая улыбка.
Улыбка человека? Нет, как это гнорр его там назвал... ах, да - хушака!

-Ладно. Будешь ржать, когда выздоровеешь, - вмиг посерьезнев, сказал
Знахарь и положил одну ладонь на затылок Лагхи, а другую ему на грудь. А
после сосредоточенно закатил глаза в потолок. - А пока слушай сюда. У тебя
в мозгу красная пиявка величиной с указательный палец.

- Я чувствую, Шотор, - простонал Лагха.

- Кто-то пустил ее тебе, извиняюсь, в ухо два дня назад. Ты уже и так
прожил довольно долго. Вообще-то с такой животинкой в голове и ночи не
пролежать. Кто же этот молодец?

- Да кто угодно, - Лагха закрыл глаза. - Врагов у меня хоть задницей
ешь, - отмахнулся Лагха, отчего-то перейдя в излюбленную Знахарем манеру
выражаться.

- Ладно, скоро узнаем наверняка. Но имей в виду, на такую пиявку у
большинства твоих врагов кишка тонка. Так что ты думай. Не догадаешься -
будет сюрприз.

- Ты можешь вылечить?

- Да, - переходя к лечению, Знахарь понемногу переставал паясничать.
Сменил одну маску на другую. - Но в качестве платы за лечение ты должен
пообещать мне две пустячные вещи.

- Говори! - похоже, Лагха был согласен на все или почти на все. -
Знаю твои пустячные вещи.

- Обещай, что ты не будешь удерживать меня здесь и препятствовать
моему возвращению туда, откуда я пришел.

- Обещаю, - вздохнул с облегчением Лагха. - А вторую?

- Вторая - еще проще. Тот белобрысый рах-са-ванн по имени Эгин,
которого ты увез из Хоц-Дзанга. Эгин, помнишь?

С минуту Лагха молчал, усиленно соображая.

- Ах, Эгин... ну, помню, и что? - он с силой выдохнул, как будто это
могло как-то остудить ту чудовищную головную боль, что сверлила ему виски.

- Пообещай, что ты отпустишь его на все четыре стороны, дашь ему
лодку и вернешь все, что отнял, - сказал Знахарь, зажигая одну свечу от
другой. - Все, до последней запонки.

- Это проще простого. Пусть катится. А с чего ты взял, что ему
куда-то не терпится?

- У меня есть подозрение, что ему до зарезу хочется в Пиннарин! -
сосредоточенно сказал Знахарь, подпаливая третью свечу от второй.

- Ах, в Пиннарин! Так тогда тем более пусть валит. Я ему даже
поручение дам, если ты, радетель за рах-са-ваннов, не возражаешь.

- Да мне вообще все это до третьего уха, - легко и искренне отвечал
Шотор. - Я с ним ехать не собираюсь. У него своя дорожка. И своя
ма-аленькая звездочка во лбу. Так что хоть три поручения. Ну так что,
лечиться будем, милостивый гиазир гнорр, или как?

Дюжина тонких восковых свеч и четыре масляные лампы освещали покои
гнорра. Две свечи были в руках Лагхи. Две - в руках Знахаря. Остальные
составляли загадочную фигуру у ног хворого. Чем-то она напоминала петлю
виселицы, классический скользящий узел которой только-только начал
затягиваться. Масляные лампы просто давали свет и никакого отношения к
делу не имели.

Раздевшись до пояса, Шотор с широко раскрытыми и вследствие этого
невообразимо огромными, словно сливы, глазами, стоял по левую руку от
гнорра и вещал:

- А сейчас сосредоточься. Ты видишь себя, сидящего в кресле,
совершенно голого, изможденного и довольно-таки вонючего. Видишь?

- Нет, - удрученно сказал гнорр.

- Как это нет? Ты все-таки видишь. Вначале ты видишь такое, как бы
это сказать, оранжевое или, скорее, малиновое марево, вроде огненного, а
вот позади него сидишь ты, с двумя свечами в руках. Ты видишь себя как бы
со стороны. Ну что?

- Не вижу. Ты что-то не то говоришь, Шотор! Я ничего такого не вижу,
- обреченно и сухо сказал Лагха, не открывая глаз.

Знахарь, до этого момента не терявший самообладания, вдруг завелся,
словно колдун Северной Лезы, одержимый духами. Видимо, сам он был о
процедуре извлечения пиявки вовсе не столь жизнеутверждающего мнения,
какое пытался внушить Лагхе.

- Ты что, Кальт, совсем здесь оскотинился в своем Своде?! Что, стал
верить в покровы косной вещности, чтить пустую философию и презирать
магию, как это у многих кретинов здесь принято? - ревел в ярости Знахарь.
- Кальт! Очнись, ведь тебе когда-то было по силам найти Золотой Цветок!
Ведь ты творил такое, что большинству смертных не пригрезится и в самых
смелых мечтаниях! Кальт, Хуммер тебя подери! Да ведь я мог бы оставить
тебя подыхать, мог бы спокойно дождаться завтрашнего утра и так же
спокойно, лицемерно всплакнуть над твоим бездыханным телом! Бросить
щепотку черного янтаря в курильницу у изголовья и как ни в чем не бывало
обсуждать вместе с твоими недоделанными "лососями" гениальную и
безвременно угасшую персону и злословить по поводу того, что очистительные
обряды над твоим прекрасным телом проводятся без должного тщания! Я мог
бы! Но я этого не сделал! Я пришел, чтобы тебе помочь. И не столько ради
тебя или себя, но ради этого ненормального Лос-кира, которому из всех, кто
сейчас топчет эту землю, только ты и небезразличен. Лагха, да неужели ты
не можешь увидеть такой ерунды? Она же перед твоими глазами. Да
присмотрись ты!

Сопровождая свои возмущенные тирады оживленнейшей жестикуляцией.
Знахарь нервно расхаживал по комнате и ревел, словно раненый тюлень.
Хватался за голову, бился в истерике, орал, словно буйнопомешан-ный. Он,
Шотор, видел, как догорают свечи, и знал, что, когда они догорят, шансов
на то, чтобы выудить нечисть из мозга гнорра, уже не будет.

Лагха не отвечал ему - расплавленный воск заливал его унизанные
перстнями пальцы, его сброшенные на пол одежды, а по его исхудавшим и
пожелтевшим скулам, словно бы вторя воску, катились слезы. Возможно, ему
было лестно, что его здравие так небезразлично Знахарю, коль скоро он так
разоряется. Но едва ли он мог осознать это, ибо в первую очередь ему было
больно.

- Ну что, гнорр, раз у тебя такие трудности со зрением, приготовься
отходить в Святую Землю Грем, если туда таких, как ты, еще принимают... -
потусторонний сарказм Знахаря был последним средством, которое тот решил