Чтение 62–й страницы книги ~Русалка~

чувствовал всем сердцем, что она там, храня в памяти каждое ее движение,
будь то кружащееся в воздушном потоке платье или прядь светлых волос...

Продолжая думать об этом, он считал себя дураком, полагая, что его
память в лучшем случае может хранить лишь белое облако с едва различимыми
очертаниями лица...

...Нежного и кроткого лица, которое запало в его сердце, полностью
завладев им...

Вот дурак, продолжал он возражать сам себе. Ведь он уже перерос всю
эту дурацкую глупость еще в тринадцать лет.

Но он вновь почувствовал себя именно так, когда увидел ее отражение в
луже, а потом она грезилась ему всю ночь, припоминая, как первый раз ее
призрак вошел в дом и что с того самого момента он понял, что она пришла
туда разыскивая его, и что если бы не он, Ивешка никогда бы не сделала
этого.

Это ощущение было старым: оно сохранилось у него еще с тринадцати
лет, когда он только еще учился понимать женщин. Он ошибался много раз,
прежде чем понял, что приятное лицо еще не является признаком доброго
характера.

Но это лицо...

Это единственное лицо...

- Петр, - сказал Саша, трогая его за руку, пока они продолжали идти,
- Петр, вспомни.

Вот этот пятнадцатилетний мальчик знал многое гораздо лучше его, и
это было несомненно, но как и почему он мог знать столько всего именно об
Ивешке? Он знал ее мысли, он знал о том, с каким раздражением она
относится к своему отцу и тосковала от того, что Ууламетс, на самом деле,
был лучше и умнее, чем казался. Он знал, например, и то, что одиночество
ее отца обманчиво действовало на нее, заставляя совершать необдуманные
поступки...

Он знал и то, что сейчас она решилась спасти своего отца, который
всегда был для нее лишь сплошным несчастьем.

Петр Ильич и сам знал это очень хорошо по собственному опыту, когда
много лет назад сам бегал по улицам Воджвода в поисках своего отца,
который всегда попадал то в одну, то в другую беду...

Так бывало очень часто. Но когда он в конце концов находил его, то
дело оканчивалось дракой... Однако это никогда не уменьшало страх перед
возможностью потерять его.

И вот этот страх вновь вернулся к нему, но только теперь он касался
Ууламетса, но, Боже упаси, это был даже не его собственный страх: он
понимал это. Но он был самый настоящий, а уж Петр знал слишком хорошо, как
это бывает...

Мерзкий старик. Злобный неблагодарный человек. Беспринципный негодяй.

По сравнению с ним Малыш был куда более привлекательным.

Они остановились около ручья, чтобы напиться. Саша сложил ладони,
пытаясь зачерпнуть воду, и замер, когда увидел, что Петр сидит, опершись
на пятки, и только смотрит в воду.

Саша из всех сил старался заставить Ивешку не показываться здесь.

А Петру он сказал:

- Ты видишь ее?

Петр, на этот раз коснувшись руками поверхности воды и разрушив все,
что бы он там ни видел, сказал:

- Теперь уже нет. - Что на взгляд Саши было вполне приемлемым
поступком в сложившихся обстоятельствах.

Но чем дальше они углублялись в лес, тем беспокойнее становился Саша.
Вопрос не стоял в том, чтобы найти Ууламетса в течение ближайших часов.
Или дней. Или прямо сейчас, в течение секунды. Дело касалось угрожающе
переменчивой погоды и ухудшающегося с каждым часом состояния Петра,
который сейчас выглядел гораздо бледнее и казался более разбитым, нежели
вчера. Поэтому Саша постоянно задавал себе один и тот же вопрос: сколь
долго они смогут продолжать свои поиски, и, в связи с этим, какую помощь
сможет оказать им Ууламетс в конце концов, если считать, что он стал
жертвой серьезной и предумышленной ошибки.

Саша уже, на самом деле, начал строить фантастические планы спасения
Петра: самый дерзкий из них состоял, например, в том, чтобы подсыпать
зелья в его чай, а когда Петр будет в полузабытье, посмотреть, сможет ли
Саша разрушить власть русалки над ним.

Но он мог и проиграть это сражение, приведя все к полной катастрофе,
и оставить Петра вообще без всякой возможности сопротивляться устремлениям
Ивешки. Или же он мог ошибиться в количестве зелья, или, измотав их до
полного бессилия, Ивешка оставит их на растерзание Гвиуру, или... или...
или...

Но рассудок отказывался работать над тем, что было спорным.

- Давай откажемся от этой затеи, - несколько раз предлагал Саша, и
всякий раз Петр просто не соглашался.

- Давай пойдем в Киев, - сказал он в очередной отчаянной попытке
уговорить его. Петр взмахом руки показал, что это совершенно безнадежная
затея.

- Ведь ты терпеть не можешь старика Ууламетса, - продолжал
упорствовать Саша, возражая ему. На что Петр ответил, что делает это не
для самого старика...

- Давай все же вернемся на лодку, - наконец предложил Саша. - Петр,
ведь мы идем и идем, а тебе становится все хуже. Послушай меня, Петр, ты
неправ в своих планах, пожалуйста, послушайся меня и подумай о себе, ведь
вот-вот ты свалишься от болезни.

Малыш тут же зарычал на него.

Петр же только покачал головой, медленно взглянул вперед и сказал:

- Она обещала мне, что идти придется недолго. Я думаю, что уже
недалеко. Постарайся собрать свою волю и укрепись в желании. Ведь в конце
концов, я не сумасшедший. Она не хочет полагаться на меня, но ей придется
это сделать.

- Она сделала и так очень много! - воскликнул Саша. Он понимал, что
не слишком решительно отстаивает свое мнение, слишком много "да" и "нет",
слишком много шагов то вперед то назад, желание вновь встретиться с
Ууламетсом и в то же время стремление освободиться от его влияния...

Действительно, сегодняшним днем он, как никто другой, показал, что
больше всего хочет обрести безопасность в Киеве и вести там жизнь вместе с
Петром, пробиваясь где умом, а где сопутствующей Петру удачей, которая
сейчас почему-то катилась к своему закату. Там он может увидеть все
сказочные вещи: слонов, чьи ноги, обвивают змеи, и золоченые крыши,
которые теперь им уже никогда не увидеть.

Саша присел на поваленное дерево, положил голову на руки и изо всех
сил напрягая свою волю, с яростью и гневом желал, чтобы Ивешка хотя бы на
время оставила Петра в покое, а обратила свои чары на него.

Странное чувство посетило, его пока он сидел. Он не мог выразить его
словами, но, скорее всего, оно походило на подозрительное дружелюбие. Во
всяком случае, у него не было иного способа объяснить его. Какой-то момент
он ощущал явное тепло, затем легкое головокружение и некоторую
растерянность. И, будучи уверен, что это дает знать о себе Ивешка,
подумал, обращаясь к ней: "Ты знаешь, что ты делаешь с ним. Но ты не
желаешь причинить ему зла. А разве ты не можешь получить то, что тебе так
необходимо, от этого леса?"

"Нет", скорее почувствовал он в ответ. "Нет, это невозможно".

Но он возразил ей, что она уже проделывала это, будучи дома.

Он весьма сомневался, что она может делать что-нибудь еще, кроме как
давать волю своим собственным желаниям... и неожиданно засомневался во
всех ее обещаниях, равно как и в целях, с которыми она приближалась к ним
сейчас...

Но она продолжала настаивать на своем желании приблизиться еще и еще.
Она хотела подойти как можно ближе, а это было очень опасное соседство. Он
чувствовал, что сделал все не так, как надо, что попусту растратил свои
внутренние силы, а в конце концов добился лишь того, что подверг Петра
большой опасности. Она хотела стать видимой для него...

Тут он почувствовал, сколь опасно и дальше быть в плену своих
собственных сомнений и открыл было рот, чтобы предупредить Петра... как
вдруг отчетливо ощутил присутствие кого-то с таким же молодым, как и его
собственный, нравом, кто точно так же как и он сам страдал от недостатка
внимания и любви, и кто был уверен, что все и вся вокруг нее сговорились
лишить ее всего...

Он понимал ее: с первых дней своей жизни он тоже чувствовал, что люди
отняли у него все, но как раз в этом и скрывалась ошибка, тот самый
скороспелый и разрушительный промах, который он пока не замечал, потому
что она нуждалась в гораздо большем, чем он даже мог вообразить в своих
желаниях. Тогда он постарался вытолкнуть ее из своих мыслей и увидел, что
Петр неожиданно опустился на землю и положил голову на руку...

Это сделал он, так она объяснила ему, сопротивляясь ее настойчивости.
Он вынудил ее так поступить с Петром. А все, что она хотела, так это
остановиться, если он будет продолжать идти вперед...

Для спасения Петра, так сказала она... И Саша, по ее мнению, был не в
силах остановить ее...

Он и сам сомневался в своих возможностях и не мог ничем помочь.

Она оставляла ему лишь единственную возможность: всем сердцем желать,
чтобы она не причинила Петру какого-то вреда. Она признавала за ним эту
слабость, но, обращая ее на себя, она видела в ней залог их безопасности,
возможность спасения Петра... Она уверяла его, что не следует быть таким
дураком и пытаться остановить ход событий... Пусть все идет так, как
должно идти...

Но он все еще не был уверен в этом...

И почувствовал, как что-то ускользает от него, ощутил почти