оплодотворил спящую Марию в постели ее покрытого шрамами брата Герберта,
среди открыток от ее младшего брата обер-ефрейтора Франца, в темной темноте,
между стенами и светонепроницаемой бумагой на окнах, я застал ее же, но уже
не спящую, а хватающую ртом воздух у нас на кушетке, она лежала под
Мацератом, а Мацерат лежал на ней.
спустился с чердака, где сидел и предавался размышлениям. Оба меня не
заметили. Головы у них были повернуты к печке. Они даже толком не
раздевались. Мацерат спустил подштанники до колеи, а брюки горбились на
полу. Платье и комбинация Марии закатились выше бюстгальтера, до самых
подмышек. Трусики болтались у нее на правой доге, ко торая свисала с
кушетки, уродливо вывернутая. А левая -- как будто она тут ни при чем --
надломленно лежала на спинке кушетки. Между ногами у ней и пребывал Мацерат.
Правой рукой отворачивая в сторону ее голову, он левой расширял отверстие,
чтобы сподручней туда влезть. Между растопыренными пальцами Мацерата Мария
глядела куда-то вбок, на ковер, словно бы изучая убегающий под стол узор. Он
закусил зубами бархатную обивку подушки и оставлял бархат в покое, лишь
когда они обменивались словами. Ибо время от времени они действительно
обменивались словами, не прерывая, однако, своего занятия. Лишь когда часы
начали бить три четверти, оба притормозили на то время, покуда звучал бой.
Начав снова -- как и до боя часов -- ее обрабатывать, Мацерат обронил:
несколько раз ответила утвердительно, но попросила его соблюдать
осторожность. Он пообещал ей быть предельно осторожным. Она приказала ему,
нет, она воззвала к нему с просьбой на сей раз проявить сугубую
осторожность. Тогда он поинтересовался, скоро ли она кончит. А она ответила:
сейчас- сейчас. А потом у нее, надо полагать, свело ногу, ту, которая
свисала с кушетки, потому что она помахала ею, но трусики так и болтались на
ноге. Тогда Мацерат снова закусил зубами бархат, а она закричала: хватит,
уходи, и он действительно хотел уйти, но уже не мог, потому что Оскар сверху
взгромоздился на обоих, прежде чем Мацерат ушел, потому что барабаном ударил
его по пояснице, а палочками -- по жести, потому что я больше не мог слышать
это "уйди" да "уйди", потому что моя жесть звучала громче, чем ее "уйди",
потому что я не желал, чтобы он уходил так же, как Ян Бронски всегда уходил
от матушки, потому что матушка тоже вечно твердила "уйди" да "уйди", и Яну
-- уйди, и Мацерату -- уйди. После чего они размыкались, а слизь свою
куда-нибудь сбрасывали, может в специально припасенную тряпочку, а если
тряпочки под рукой не было, тогда прямо на кушетку или на ковер. Я просто не
мог больше на это смотреть. В конце концов, я ведь тоже не ушел. Я был
первым, кто не ушел, вот почему я отец, а вовсе не тот самый Мацерат,
который неизменно и вплоть до конца своих дней был убежден, будто он и есть
мой отец. А отцом-то был Ян Бронски. И, подобно Яну, я еще до Мацерата не
пожелал уйти, остался в ней и все оставил в ней, и то, что из этого вышло,
-- то был мой сын, а не его сын. У него и вообще сыновей не было! И отец он
был не настоящий. Хоть он десять раз подряд женись на бедной матушке, а
потом на Марии, потому как Мария оказалась беременна. Он думал, что люди на
улице и в доме, конечно, уверены. Они и впрямь были уверены, что Мацерат
обрюхатил Марию, а теперь женится на ней, а Марии-то семнадцать с половиной,
ему же скоро стукнет сорок пять. Впрочем, для своего возраста она вполне
деловая, а что до маленького Оскара, то он может только поблагодарить Бога
за такую мачеху, потому что Мария относится к бедняжке не как мачеха, а как
родная мать, хотя, конечно, у Оскархена не все дома, и, вообще-то, всего бы
разумней отправить его в лечебницу в Зильберхаммер либо в Тапиау.
возлюбленной. Следовательно, если называть отцом моего предполагаемого отца,
картина получается следующая: мой отец женился на моей будущей жене, затем
назвал моего сына Курта своим сыном Куртом, -- короче, потребовал от меня,
чтобы я признал в его внуке моего единокровного брата и мирился с тем, что
моя возлюбленная, источающая запах ванили Мария, лежит на правах мачехи в
его постели, пропахшей рыбьими молоками. Если же я, напротив, сам себе
заявляю: Мацерат тебе не отец, даже и не предполагаемый отец, он совершенно
чужой человек, не симпатичный, но и не вызывающий антипатии, он умеет хорошо
готовить, и вот так, хорошо готовя, он до сих пор худо-бедно заботился о
тебе как отец, потому что твоя бедная матушка оставила его тебе, а теперь на
глазах у всего честного народа он уводит у тебя из- под носа лучшую в мире
жену, тебя же заставляет быть сперва свидетелем на свадьбе, а пять месяцев
спустя -- на крестинах, иными словами, гостем на двух семейных торжествах,
организовать которые скорей пристало бы тебе, ибо это ты должен был вести
Марию в магистрат, это тебе следовало выбирать крестных родителей; словом,
если, изучая главные ро ли в этой трагедии, я невольно прихожу к выводу, что
постановка весьма пострадала от ошибочного распределения главных ролей, мне
впору разочароваться в театре, ведь Оскару, истинно характерному актеру,
отвели роль статиста, которую с тем же успехом можно было вообще вычеркнуть
из текста.
ему зваться никоим образом не следовало -- ибо я нарек бы мальчика в честь
истинного дедушки Винцента Бронски, -- словом, прежде чем примириться с
именем Курт, Оскар не хочет скрывать, как он во время беременности Марии
противился предстоящим родам.
оседлал мокрую от пота спину Мацерата и тем самым помешал ему соблюсти
необходимые меры предосторожности, как того требовала Мария, мною была
предпринята отчаянная попытка вновь отвоевать свою возлюбленную.
почему он меня ударил. Мария заступилась за Оскара и начала выговаривать
Мацерату, потому что тот не сумел проявить должную осторожность. Мацерат
защищался, как немолодой мужчина. Во всем-де виновата Мария, оправдывался
он, с нее вполне бы хватило и одного раза, но, видно, она из тех, кому
подавай еще да еще и все будет мало. Тут Мария за плакала и ответила, что у
нее так не получается, чтобы р-раз -- и готово, что тогда пусть он поищет
себе другую, она, конечно, не имеет опыта, но ее сестра Густа, ну которая в
"Эдеме", все знает, и Густа ей говорила, что так быстро не получается и
чтобы Мария следила, потому как бывают мужчины, которым только бы сбросить
свои сопли, а он, Мацерат, тоже, видно, из этой породы, только пусть тогда
больше на нее не рассчитывает, ей надо, чтобы у обоих получалось сразу. Но
все равно следить было надо, уж такую-то малость она вправе от него
потребовать, это его долг по отношению к ней. Потом она заплакала, но с
кушетки так и не встала. А Мацерат в своих подштанниках заорал, что не может
больше слушать это хныканье, после чего сразу раскаялся в своем взрыве и
снова хотел приступиться к Марии, -- иными словами, хотел погладить ее под
юбкой по голому месту, отчего Мария вконец рассвирепела.
и она назвала Мацерата слабаком, после чего тот взял свои штаны, нырнул в
них и застегнулся. И пусть катится куда хочет, вопила Мария, к своим
целленляйтерам, они небось тоже из породы пульверизаторов. А Мацерат схватил
свой пиджак, потом ручку двери и сообщил, что отныне будет играть на других
струнах, а бабскими штучками он-де сыт по горло и, уж если она такая падкая
на мужчин, пусть подберет себе иностранного рабочего, ну хоть того француза,
что развозит пиво, француз, верно, мастак по этой части, он же, Мацерат,
представляет себе под словом "любовь" не только пакости, но и другое, теперь
он пойдет перекинется в скат, уж там-то все обойдется без сюрпризов.
чуть-чуть слышно насвистывая, она натягивала свои трусики. Потом долго
разглядывала свое платье, которое пострадало от соприкосновения с кушеткой.
Потом включила радио, старалась внимательно слушать, когда сообщали об
уровне воды на Висле и Ногате, когда же после информации об уровне воды в
нижнем течении Моттлау были объявлены и даже прозвучали ритмы вальса, она
вдруг снова сняла трусы, прошла на кухню, загромыхала тазом, пустила воду, я
услышал, как пыхнул газ, и догадался: Мария решила устроить себе сидячую
ванну.
сосредоточился на звуках вальса. Если память мне не изменяет, я даже выбил
несколько тактов Штрауса на барабане -- и не без удовольствия. Потом
радиостанция оборвала звуки вальса и возвестила экстренное сообщение. Оскар
ждал вестей с Атлантики, и не ошибся. Бригаде подводных лодок удалось
западнее Ирландии пустить ко дну семь или восемь кораблей общим
водоизмещением во столько-то и столько- то тысяч брутто-регистровых тонн.
Мало того, другой бригаде подводных лодок удалось в Атлантике отправить на
дно почти столько же тонн. При этом особенно отличилась подводная лодка под
командованием капитан-лейтенанта Шепке, впрочем, не исключено, что это был
капитан-лейтенант Кречмер, во всяком случае один из двух, а то и вовсе
третий, не менее прославленный капитан-лейтенант имел теперь на своем счету
больше всего брутто-регистровых тонн, а сверх всего или вдобавок ко всему
еще потопил английский эсминец класса Икс- Игрек.
экстренным сообщением песню про Англию и почти преобразовал ее в вальс,
вошла Мария с махровым полотенцем под мышкой. Она сказала вполголоса:
пойдет...
стул, через спинку которого Мацерат обычно перекидывал свой пиджак. Мокрое
полотенце она свернула в колбасу и довольно громко, причем даже не фальшиво
насвистела песню про Англию. Конец она повторила еще раз, когда радио уже
смолкло, потом выключила стоящий на комоде ящик, едва из него полились
нестареющие звуки вальса, махровую колбасу она положила на стол, сама села и
опустила свои пухлые ладошки на колени.
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Каргалов Вадим
Орлов Алекс
Емилина Ника
Орлов Алекс