мука. - Ты уж держи, не отпускай. Господи, ведь только новые
столы завезли, гэдээровские, из массива! Все, все, к едрене
матрене, к чертовой матери!
сгорбился и, шлепая по остывающему кипятку, принялся
сражаться со стихией.
Сандуны, то ли сумасшедший, все ходил ходуном, обдавал
горячим паром, оглушал суетой, неразберихой и истошными
криками. И впрямь, terribilis est locus iste.
пожалевших некогда землицы для брата своего махатмы Ленина.
Пришел пешком, босой и налегке, назвавшись скромно - гуру
Рама Кришна с холодной головой, горячим сердцем и чистыми,
ловко жестикулирующими руками. Но отнюдь не с пустыми, с еще
одной порцией земли для незабвенного махатмы Ильича. В
большом, отливающем великолепием золота и разноцветьем
бриллиантов ларце. Только какая дорога может быть без добрых
попутчиков? Херр Опопельбаум мастерски изображал ученого
сагиба-переводчика, а оберштурмбан-фюрер Ганс - свирепого
телохранителя-сикха. Спектакль был еще тот - на древнем,
непереводимом санскрите, под бряцанье булатного талвлара и
мерное постукивание четок, перебираемых ловкими, крашенными
хной пальцами Рамы Кришны. А сами четки-то, мать честна, из
драгоценнейших черных жемчужин! Казалось, на берегах Москвы-
реки повеяло дыханием Ганга, загадочным, таинственным,
/.+-k, очарованием востока. И естественно, что вначале по-
простому не получилось - пресса, органы, ученая братия,
общество дружбы, пионеры. Однако операция была спланирована
тщательно, с тонким знанием человеческой психологии -
недаром говорят французы: чтобы остаться в тени, нужно
встать под фонарь. К тому же выяснилось, что сундучок с
землей просто позолоченный, с фальшивыми бриллиантами, сама
земля - вульгарный перегной, а гуру Рама Кришна редко
моется, чудеса не практикует и выражается лаконично, по-
спартански - все "ом" да "ом" по любому поводу. Правда, на
приеме в Кремле он все же разговорился и, приложив руки к
сердцу, троекратно повторил:
намах Шивайя.
быстренько угас, сменившись лицемерно-злобным равнодушием
казарменного гостеприимства раз уж спустился со своих
Гималаев - живи, только дыши в духе советско-индусской
дружбы. Но продолжали докучать пионеры, их простодушную
настойчивость можно было понять: всех иностранцев распугал
грохот танковых гусениц по пражским мостовым. Остались самые
стойкие - ну Долорес Ибаррури, ну Фидель Кастро, ну еще кто-
то с бородой и без. А тут - живой йог. Отвадили детей путем
обмана, сказав, что гуру подался в дхьяну, и душа его в
Арупалоке разговаривает по душам с Брахмой. Вернется не
раньше, чем через неделю. Поверили наивные дети, поверили,
отдали оберштурмбанфюреру Гансу салют, повязали пионерский
галстук херру Опопельбауму и ушли под барабанный бой. А
Хорст тем временем подался - нет, не в дхьяну, - в ванну.
Долго мылся, стригся, брился и принялся готовиться к
продолжению операции. Ему предстояло перевоплотиться в
озеленителя Артамонова. Мысли о том, что его могут
хватиться, не волновали Хорста - пионервожатая наверняка
стучала не на барабане. Пусть чекисты думают, что в
параллельном пространстве. Если что - херр Опопельбаум
прикроет, навешает им лапши насчет телепортации и
многомерности миров. Пусть ищут.
номера по водосточной трубе, ночь провел на конспиративной
квартире, у спившегося, уклоняющегося от советского
правосудия полицая, а утром был в сквере напротив
белокаменного, загибающегося в виде буквы "П"
многоквартирного дома. Дом этот откуда-то сверху, наверное,
казался огромной подковой, подкинутой простым советским
людям на вечное счастье. Однако сами простые советские люди
называли его сучьим закутом и старательно обходили стороной
- всем известно, что собаки комитетской псарни бешеные.
зловещий синий озеленительский халат, достал гигантские -
слона кастрировать можно ножницы и с песней принялся
кромсать ни в чем не повинные акации.
на свою работу, крякнул, оценивающе выругался и, опустившись
на траву, вытащил кефир, плавленый сырок и "городскую"
!c+*c. Медленно потряс бутылку, посмотрел на свет, разломил
"Дружбу" надвое, понюхал, снова выругался, сплюнул и
приступил к еде. Парковались, отъезжали сверкающие "Волги",
пыхтели, гоняя воздух, закрывающиеся двери, сновали, исчезая
в недрах здания, суровые неразговорчивые люди - никто не
обращал внимания на Хорста. А он, справившись с кефиром,
булкой и отвергнув "Дружбу", поднялся, раскатисто рыгнул и
поплелся к дому в ближайшую парадную. Там было светло,
просторно и чисто оштукатурено, а за загородкой, у входа на
лестницу, помещался коротко остриженный плечистый человек.
лениво, но свирепо усмехнулся. - Охренел?
вонючим псом, который даже не стоит пинка, - мало ли, можно
ботинки испачкать,
показал, какую именно, и почтительнейше расплылся в
просительной улыбке. - Да и по нужде бы мне, по большой. По
самой. С утра еще животом скорбный. С консервы это у меня, с
консервы. С частика в томате.
человек, и глаза его нехорошо сощурились. - Сейчас костями
будешь у меня срать, не частиком в томате...
осматривался, оценивал степень защищенности периметра,
наличие и тип сигнализации, систем слежения, блокировки и
оповещения. Не в Шангрилле - кроме стриженного цербера за
загородкой ни черта собачьего здесь не было. Зато уж
голосист-то, брехлив. Ишь как складно перешел от диареи к
Колыме. Только хорошая собака кусается беззвучно.
сладко улыбаясь, завершил разведку и подался к выходу.
меру "Волга" обдала Хорста бензиново-угарным выхлопом - пора
было идти дальше уродовать акации.
самого момента, пока у дома не остановился ЗИМ и из него не
вышла полковник Воронцова. Как всегда великолепная, в белой
синтетической блузке и короткой, цвета кофе с молоком, юбке.
губам, проследил с ухмылочкой, как она идет к дверям и с
галантной доброжелательностью кивнул - до завтра, Валерия
Евгеньевна, до завтра. Щелкнул ножницами, снял халат и
поехал на конспиративую квартиру - нужно было как следует
поесть, хорошо отдохнуть и крепко подумать.
он сидел на кухоньке за маленьким столом и вдумчиво вникал в
поучительное чтиво. Книга была объемистая и называлась
"Нюренбергский процесс". После каждых пяти страниц полицай
вздыхал, тер бугристый безволосый череп и с бульканьем
опорожнял вместительную, мутного стекла рюмку ванька-
встанька. Чтение спорилось.
неодобрение и принялся выкладывать продукты, купленные по
$.`.#%. - Только ведь у пьяного что на уме, то и на языке. А
длинные-то языки мы того... Вместе с шеей.
бывший фронтовик, орденоносец, комполка в отставке. Почет,
уважение, персональная квартира, опять-таки денежное
довольствие - и из Кремля, и из Шангриллы. О, загадочная
русская душа!
оторвался от чтения, не переворачивая страницы, выпил и
закусил. - По ночам все Дзержинского вижу, бородатого, с
Лубянской площади. - Придет бронзовым гостем, фуражку
снимет, в руке по-ленински зажмет и тычет ею мне в харю. Я
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Доценко Виктор
Шилова Юлия
Афанасьев Роман