четверти пять мне надобно подвезти ее к воротам кладбища.
заплатил приход. А уж за колокольный звон и за могилу платить некому.
платить, потому как трезвон - это роскошь, а уж без могилы никак не
обойтись. А впрочем, я так полагаю, наша хозяйка за все заплатит.
Джозеф? Бедняжка померла, ее не воскресишь, так почему бы тебе не посидеть с
нами здесь в уюте и не распить еще по кружке?
малюсенький наперсточек. Но времени у меня в обрез, потому как дело - оно
всегда дело.
тепло да славно, работа так и спорится, все идет как по маслу. Слишком уж
налегать на спиртное - плохое дело, еще угодишь в пекло к рогатому. Но ведь
не всякому дано разбираться в напитках, а раз уж мы получили этакий дар, то
будем пользоваться им на славу!
талантом, и грех зарывать его в землю. Будь неладны все эти пасторы, да
псаломщики, да учителя с их чинными чаепитиями - из-за них пошли прахом
добрые старые обычаи; провалиться мне на этом месте, если люди не разучились
веселиться!
же тебе спешить?
Джозеф, снова усаживаясь. - По правде говоря, последнее время я таки
поддавался искушениям. За этот месяц я разок напился вдрызг и в воскресенье
не пошел в церковь, да вчера у меня сорвалось с языка скверное слово. А ведь
надобно думать о спасении души, о будущей жизни помышлять и не пристало
тратить время попусту.
Когген, обнаруживая склонность разглагольствовать о своих убеждениях,
характерную для потребителей напитков из ячменя. - Скажу одно: ни разу в
жизни я не преступил ни одного церковного правила: пристал, как все равно
пластырь, к старинной вере, в которой рожден. Да. Вот чем хороша церковь:
прихожанин может заглядывать в добрый старый трактир, и незачем ему ломать
голову над всякой там премудростью. Ну, а ежели тебе по вкусу ихние
собрания, то изволь ходить в Капеллу и в ветер и в дождь и лезь из кожи вон.
Признаться, те, что ходят в Капеллу, народ башковитый. Они навострились
сочинять из головы всякие там молитвы - и о своей семье, и о тех, кто на
море потерпел крушение, ну, о которых в газетах пишут.
подхватил Марк Кларк. - А вот нам, церковникам, не обойтись без
молитвенников, - оробеешь перед господом богом и словечко из себя не
выдавишь, язык прилипнет к гортани.
глубокомысленно изрек Джозеф.
Ведь они трудятся в поте лица и заработают себе спасение. Ясное дело, нам,
членам церкви, далеко до них и вряд ли нас пустят в рай. А все-таки я
терпеть не могу тех, кто отступает от старой веры, чтобы наверняка попасть в
рай. По мне, это все одно, что завербоваться шпионом из-за каких-то жалких
фунтов. Вот что, люди добрые, как вымерз у меня в огороде картофель, ведь не
кто другой, как наш пастор Сэрдли дал мне мешок на семена, а у него вряд ли
оставался еще мешок для себя, да и купить было не под силу. Кабы не он, не
посадить бы мне ничегошеньки. Что, по-вашему, я после этого переменю веру?
Ну, уж нет, буду держаться крепко за старину, а если уж мы все заблуждаемся
- не беда! Погибать, так гуртом!
все-таки, друзья, мне пора в путь, ей-богу, пора! Пастор Сэрдли будет ждать
у кладбищенских ворот, а там на дороге у меня в повозке покойница.
прогневается. Он человек Добрый. Сколько раз заставал меня в трактире, - а я
немало потребил напитков за овою долгую и греховную жизнь, - но ведь он
никогда не распекал меня за попойку. Садись.
возложенных на него обязанностях. Минуты неприметно скользили за минутами, и
вот уже начали сгущаться вечерние тени; глаза наших собутыльников казались
светящимися точками в темноте. Часы Коггена глухо пробили у него в кармане
шесть раз.
распахнулась, и появился Габриэль Оук в сопровождении трактирной служанки со
свечой в руке. Он строго взглянул на физиономии гуляк, из которых одна была
длинная, как дека скрипки, а две других - круглые, как сковородки, и все три
- едва ли выразительнее означенных предметов. Джозеф Пурграс заморгал глаза-
ми и тихонько отодвинулся в тень.
в негодовании воскликнул Габриэль. - Когген, вы еще называетесь мужчиной, а
ведете себя по-свински!
закрывался у него по своему почину, словно они были не частью его самого, а
какими-то самостоятельными, живыми и сонливыми существами.
глядя на свечу, по-видимому, обладавшую какими-то притягательными
свойствами.
отчеканивая слова. - Для нее уж сделали все, что положено... Ее нету с нами,
и на кой человеку разрываться и спешить ради безжизненного праха, ведь он
ничегошеньки не чувствует, не видит и даже не знает, что с ним делают? Будь
она в живых, я первый бы ей помог. Захоти она поесть либо выпить, я сразу же
выложил бы денежки. Но она померла, и спеши не спеши, ее не оживишь: она
ушла от нас, и нечего на нее попусту тратить время. На кой нам торопиться?
Выпейте, пастух, и будем друзьями, ведь завтра с нами может приключиться то
же, что и с ней!
отхлебнул, спеша насладиться благами жизни, пока с ним еще не случилось
упомянутое событие. А Джан выразил свои мысли о завтрашнем дне в следующей
песне:
вас, Джозеф, то вы ведете себя просто мерзко, хоть и корчите из себя
святошу! Вы напились до чертиков и не держитесь на ногах!
в том, что на меня напала хворь, что зовется двоящийся глаз, вот вы и видите
вместо меня двоих, то бишь, я вижу вместо вас двоих.
видом продолжал Джозеф Пурграс. - Да! Я вижу всякой твари по паре... как
будто меня за святость Ной захватил с собой в ковчег... Д-д-д-да, - прибавил
он, воображая себя отщепенцем и пуская слезу. - Видать, я слишком хорош для
нынешней Англии, жить бы мне в Ветхом завете с другими праведниками, тогда
никто не наз-з-зывал бы меня пьянчу-чугой!..
смиренно, я готов каяться на коленях, ей-богу, готов! Ведь я перед всяким
делом говорю: "Господи, благослови!" День-деньской не сходит у меня это с
языка. Видать, за этот святой обычай я и заслужил поношение! Так, значит, я
ополоумел?! Да разве я позволял куражиться надо мной? Всякий раз давал
сдачу, да еще как! Верно я говорю?
всех моих достоинствах обозвал меня полоумным!.. Ну, да бог с ним... Смерть
будет для меня избавлением!..
Габриэль, ни слова не говоря, вышел, захлопнул за собой дверь и направился к
повозке, уже еле различимой в осенней мгле. Он отвернул морду лошади от
холмика, который она начисто объела, поправил ветки на крышке гроба, и
повозка покатилась дальше в темноте, насыщенной вредоносными испарениями.
привезти и предать земле тело злополучной Фанни Робин, которая убежала в
Кэстербридж и оттуда переходила из города в город, следуя за N-ским полком.
Но благодаря молчаливости Болдвуда и великодушию Оука никому и в голову не
приходило отождествить Троя с возлюбленным, за которым она последовала.
Габриэль надеялся, что правда не выплывет наружу хотя бы в ближайшие дни;
девушка скроется под землей, вырастет могильный холмик, пройдет время, об
этом событии начнут забывать, и Батшеба не испытает острой боли, какую
теперь причинили бы ей оскорбительные толки.
Ильин Андрей
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Браун Дэн
Фазиль Искандер
Пехов Алексей