Уж не говорю про бывший совхоз, а ныне акционерное общество, не говорю о
школьных друзьях, не вспоминаю вообще о глухоманцах, которых было, как
никогда прежде. Кроме них оказалось множество официальных, общественных и
всяческих иных организаций не только из области, но даже из Москвы. И когда
я увидел это необычайное для глухоманских похорон многолюдство со скорбными
лицами и венками, я подумал, что прощаются не просто с подло взорванным в
машине хорошим, смелым и добрым парнем, но в большинстве своем исполняют
чье-то указание, играют спектакль все того же неизвестного мне, но весьма
даже расчетливого режиссера.
Филипповна еле держалась на ногах, медсестра из "скорой помощи" капала ей
какие-то капли, а я поддерживал ее, потому что самостоятельно она бы не
устояла.
представителей чуть ли не всех делегаций, не говоря уже о комитете
воинов-афганцев и местной власти во всех ее звеньях. И это было не просто
фальшиво, это было жестоко, потому что удлиняло и без того процесс
мучительный. И несчастная Лидия Филипповна прилагала все силы, чтобы не
потерять сознание хотя бы до того, пока не опустят гроб в яму.
что, кстати, тоже вылилось в длинную очередь, - и могильщики наконец-то
опустили гроб, наконец-то засыпали его и сформировали холмик. И опять
началось долгое прощание, так сказать, прощание номер два. Люди шли и шли,
чтобы возложить венки или хотя бы свой собственный скромный букетик. И это
длилось мучительно, потому что очередь желающих двигалась медленно и мы не
могли уйти. Многие глухоманцы уже начали покидать кладбище, я окончательно
потерял из виду Танечку, а люди все еще шли с венками и букетиками...
представить себе не мог, что женщина способна так кричать, а потому не
испугался, а насторожился, подумав, что в толпе, валом валившей с кладбища,
кто-то наступил или упал на уже упавшую женщину, что образовалась куча мала,
что со страху закричала какая-то особенно истеричная. Так я подумал, а если
бы и не подумал, то все равно не двинулся бы с места, потому что Лидия
Филипповна окончательно обессилела и я практически держал ее на весу. От
этого женского вопля, полного боли и ужаса, у нее подкосились ноги, и я
сказал медсестре, чтобы та бежала за врачом. Она и побежала, криков больше
слышно не было - или мне тогда казалось, что их уже не было. Медсестра стала
продираться к машине, очередь с цветами начала двигаться быстрее, и люди
спешили к выходу куда энергичнее, чем до этого, а я все равно вынужден был
оставаться на месте, поддерживая Лидию Филипповну вместе с Володей и
Катюшей.
дотащили до нее уже теряющую сознание Лидию Филипповну, и все трое - то есть
я, Катюша и Володька - забрались в машину и поехали в больницу не через
выход, по которому большинство покидали кладбище, а через официальные
ворота.
узнал, какие требуются лекарства, отвез домой осиротевших детей и только
после этого вернулся домой. И очень удивился, увидев, что Танечка дома еще
не появлялась.
чувствовала себя особенно нужной, а уж потом, когда оказывала какую-то
помощь, успокаивалась и бегом бежала домой. На похоронах подобное вполне
могло случиться хотя бы потому, что много девушек были тайно влюблены в
Андрея, и поэтому я не волновался. Принял душ, переоделся, приготовил ужин.
А Танечки все не было и не было.
Нет, никто о ней ничего не знал. Да, ее видели на кладбище, а потом потеряли
точно так же, как потерял и я. И лишь одна с каким-то странным недоверием
спросила:
случилось?
короткими гудками, и я сообразил, что, дав отбой, ее просто не положили на
рычаг. Девица эта не принадлежала к числу подружек - просто когда-то была ее
одноклассницей, и я позвонил ей только потому, что номер ее телефона
оказался в нашей телефонной книжке. Но разговаривать там со мной явно не
желали, вопросы меня скорее насторожили, чем испугали, поэтому я перестал ей
дозваниваться. Положил трубку, побродил по комнате, но, как говорится,
посеянное всходит, и я стал ощущать всевозрастающее беспокойство. Я уже
метался по квартире, решая, куда пойти, когда телефон зазвонил. Звонок был
длинным, междугородным, я бросился к телефону, поднял трубку.
область и устроил в хорошую больницу, так что не беспокойся. Жить будет.
молчал.
дикий крик за спиной. Оглядываюсь: наша Танечка, согнувшись, двумя руками
закрывает глаза. И ни слова на все мои вопросы, только стонет. Я хватаю
первую же машину, сажаю Танечку и - в областную больницу. Там обследовали и
сказали, что в нее то ли плеснули чем-то, то ли в лицо ударила струя газа из
газового баллончика. Сказали, что она - в шоке, чтобы я с ней не
разговаривал, а сразу же позвонил тебе. Но она уже вне опасности, крестный.
Жди, сейчас выезжаю. Как только поймаю машину. Все , жди, подробности - по
приезде.
в голове. Кто прыснул Танечке в лицо из газового баллона? Кому, зачем и для
чего это было нужно? Случайность?.. А почему такой, словно передавленный
голос у Валерия? Почему он дважды сказал "жить будет", явно повторяя слова
врачей? Почему? Почему? Почему?
побеспокоить.
на станции Ростов. Это вам известно?
вместе второй? Узнавали?
протолкнуть оба вагона до станции назначения. Иначе известный вам документ
внезапно появится в ФСБ.
сознательный и очень расчетливый удар по моему самому больному месту. И
самому незащищенному. Противник знал, куда и как бить, чтобы его пики с
трефами принесли ему баснословные барыши.
В семь утра наконец-таки позвонили в дверь, я открыл и увидел Валерия с
лицом странным, измятым и каким-то потерянным, что ли. Он молча прошел в
квартиру, молча снял плащ.
врежем по стакану, а то, боюсь, не все ты выдержишь.
стакана.
конца. Поэтому я покорно достал бутылку, два стакана, разлил их под обрез, и
мы выпили.
глаз:
струйка стекла на лицо по прядке. Она ведь носила прядку над левым глазом.
Так глаза нет больше. Выжгло его. И по всей левой щеке...
одеревенел настолько, что требовалось время, чтобы я снова стал человеком
разумным.
стол.
главное.
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Куликов Роман
Влодавец Леонид
Ильин Андрей
Гуль Роман Борисович