в конце концов главным ответчиком за все. Середину -- Саньке, раз он вытащил
налима, хвост Алешке -- он только ныл, бабу звал, и никакого от него толку в
промысле не было.
с расстройства, пересолила ее. Но я все равно выхлебал уху и остатки выпил
из чашки через край. Алешка несмело звал бабушку хлебать с нами -- в нашем
доме не принято было есть что-то по отдельности, да бабушка сердито замахала
на нас обеими руками:
в артели и заготавливали на продажу дрова веснами, пока было пустое время до
пахоты и сева. Обо всех наших злодеяниях было ему доложено с подробностями и
даже с прибавлениями.
Шутки тебе с водой?
деду, как всегда, жалко меня стало, и, дождавшись, чтоб бабушка скрылась с
глаз, он участливо спросил:
вздохнул и повел меня в хибарку бобыля Ксенофонта.
теперь пропащий человек. Пушшай хоть с тобой на реке болтается.
изредка обмениваясь вялыми и неинтересными словами: "Пилы ныне дерьмо, зуб
то крошится, то вязнет..." -- "Н-на. разживетесь вы на этом швырке..." --
"Разживемся. А тут ишшо соку березового опилися, пообслабели. Едва ноги
волочили..." -- "Дак ить не маленьки! Посивели в лесу-то..." -- "Посиветь-то
посивели, да не поумнели..."
вязли. Я примостился возле кособокого, некрашеного окна, ловил на нем мух и
запихивал их в спичечный коробок -- про запас -- летом на ельца и хариуса
наживка. Ловил я мух, слушал, не заговорят ли о чем еще братья, но они уже
выговорились и помалкивали, смотрел на Енисей, поблескивающий за домами, за
заплотами и огородами, и не верил своей участи. Уж с Ксенофонтом-то мы
половим рыбки! Уж потаскаем налимчиков! Может, и тайменя того сыщем? Ну, не
того, так другого. Мухи все вязли в дыме, угорело тыкались в углах, лепились
на стекло -- отдышаться.
руку, все рядом ходит.
Красноярск, "Офсет", 1997 г.
давнее происшествие так глубоко внедрилось в память людей, такими
подробностями и такими приключения- ми обросло, что требует особого к себе
подхода и основательного отображения. Совсем недавно о знаменитой бабушкиной
кринке со смехом вспомнила ослепшая тетка моя, Августа Ильинична, с годами
все чаще и чаще вспоминающая свою и нашу прошлую жизнь, да все со вздохом
удивления от грузной, но не гнетущей памяти, из которой помаленьку,
полегоньку улетучилось все, что омрачало прошедшие дни и годы, и озарилась
она легким грустным светом прошедшей, но никак не кончающейся радости,
собранной пусть и из малых, редких осколочков тебе только дарованной,
единственной жизни.
Фигуристая, что молодая купчиха. Ближе всего по форме напоминала она
ламповое стекло- пузырь, только поприсадистей, попузатей была кринка со
льдистым донышком-луночкой, с ободком возле жерла. Это тебе не громоздкая,
тяжелая посудина, слепленная и отожженная из обыкновенной глины.
смотрели кринку на свет -- "Все-все как есть видать. Сметана сядет,
простокиша, как на картинке срисована!" -- хвасталась бабушка. Бабы бренчали
по стенке ногтем, поражаясь тому, что она звенит, но не разваливается, не
разбивается, спрашивали бабушку, где она взяла такую чуду и нет ли там еще
таких кринок?
всегда, под конец раздобрившись, объясняла, что купила кринку по случаю, с
рук, однако есть слух, будто кринок таких вскорости будет много, всем
достанется, и вообще, на базаре сказывали, что все на свете скоро будет
делаться из стекла -- дома, машины, даже "еропланы" -- летишь, и все видать.
Скабрезник Терентий донес странную весть: "Опшественные нужники, и те будут
стеклянными". Бабы ужасались, говорили -- не зря по радио сказывали про
светлое будущее. И какая-нибудь горемычная баба из описанных или попавших с
семьей под "твердое" обложение, едко заключала:
остановятся.
невиданному диву. Глупые, жизни не знающие, от прогресса не уставшие, мы и
предположить не могли, сколько испытаний, невзгод выпадет на нашу долю с
появлением неведомой посудины в нашем доме.
когда сметана настоится, чтоб потом слой сметаны ложкой снять в отдельную
посудину, накопив ее изрядно, сбить из сметаны масло, из простокваши
напарить в печи творогу.
рынке продать, обновку купить. Ну а мы-то, деревенские дети, сызмальства
привыкшие к поиску, к охоте, зачем? Первый это ребячий соблазн в деревенском
доме -- слизать с кринок сметану -- так и пошло от этого промысла позорное
звание -- криночные блудни. Стоят кринки в ряд на полке, темные, запотевшие,
деревянными кружками да блюдцами прикрытые, и вроде как дразнятся: "Ну,
тронь! Ну, попробуй! Ах, скусно!" -- Алешка пальцем мне грозит и по заду
себя хлопает, показывая, какое возмездие ждет нас от бабушки. Ну и пусть --
раз пальцем в кринку и облизываю его, да еще и жмурюсь от удовольствия.
Алешка слюнки глотает и маячит мне, что палец грязный. Если уж черпать, так
ловчее ложкой -- и чище, и скорее.
кринки. И тут же пугливо в себе замираем, начинаем раскаиваться в содеянном.
Пройдет день-другой, наступит время снимать сметану с кринок. Что будет? Что
будет? Изнемогший от внутренних борений, Алешка кается и зовет меня на
правеж. Ему уже попало, он плачет и с облегчением чешет задницу. Я подношу
ему под нос кулак: "Хлюзда! Доносчик!" -- и чешу со двора. "Разбойник!
Криночная блудня! Плачет по тебе, плачет красноярская тюрьма!" -- несется
мне вослед.
"етап" жизни, как утверждает активистка Татьяна. Бабушка нарочно на виду
ставит стеклянную кринку с молоком, бахвалится: "Ходят мои сладкоежки
кругом, облизываются, но не смеют под крышку сунуться, потому как в кринке
все будто в зеркале видать, и оне, субчики, тут же попадутся..."
мне бабушка давать в лес, по ягоды, когда я уже вышел из мелкопосудного
возраста. Прежде кружку либо чашечку с ручкой давали, и я вроде бы баловался
на ягодах, больше их в рот клал, чем в посудину.
ниже ободка, к перехлесту тряпицу привязала вроде ручки, да еще и завила ее,
как девичью косу, чтоб меньше мне ладонь резало. Потей теперь, ломай спину
на увале, пока не наполнишь кринку земляникой. В древней-то, темной кринке
или туеске ничего не видать, закроешь ягодами дно и пошло-поехало, ягодка по
ягодке, горсточка по горсточке, глядишь, "незаметно" и полпосудины набрал,
главное, пузатую середину ее прошел. Жерло-то криночное узкое и на исходе
сил, превозмогая судороги в ногах, ломоту в пояснице, доберешь. А эта клятая
фасонистая кринка так и манит взглянуть, сколько прибыло? Ни хрена не
прибыло! Отчаяние берет. Скоблишь, скоблишь ягодку по ягодке, да и упадешь в
траву -- лупите, за волосья или за ухо таскайте, но кринку эту бездонную мне
никак не набрать полную. Пойду купаться, пусть потом бабушка корит и лупит:
"Экой удалец! Экой вертопрах! Бобровские девки, митряшинские ребятишки на
тех же ягодах были и с горой посуду несуг. А мой-то, мой-то едва припер на
донышке ягод. Чисто левонтьевские пролетарьи, накупался, наотдыхался. То и
жрать у меня будешь, то и носить. Оне голой задницей по деревне сверкают,
чужие огороды чистят, и ты голожопиком с имя пропитанье смекай..."
штаны у меня худо-бедно зашиты, по огородам я лазаю не больше всех остальных
парней, работу, какую получаю, исполняю, но жизни нету. И все из-за этой
кринки. Другая посуда бьется, трескается, этой кринке хоть бы что!
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Грабб Джеф
Березин Федор
Каргалов Вадим
Березин Федор