оставленным всем миром.
Он был весел, шумен и совершенно трезв и как-то странно, не то чересчур
ласково, не то насмешливо смотрел на Юрия. Дальше в воспоминаниях было белое
пустое пятно, а потом Юрий припомнил лодку, воду, какой-то, никогда не
виданный молочно-розовый туман. Они ехали по холодной прозрачной воде, шли
по ровному песку, освещенному солнцем как будто откуда-то снизу. Остро
болела голова и тошнило.
пьянства..."
Юрий начал углубленно продумывать то, что произошло в лесу.
лес, глубокий, неподвижный мрак под деревьями, странный свет месяца, белое
холодноватое тело женщины, ее закрытые глаза, одуряющий тягучий запах,
жгучее желание, доходящее до бешенства.
что-то испуганно кольнуло в висок, сжало сердце, и чересчур подробно
вспомнилась та растерянная безобразная сцена, когда он без всякого желания
валил девушку на траву, а она не хотела, толкалась, вырывалась, и он видел,
что уже не может и не хочет, а все-таки лез на нее.
во тьму, закопаться в землю, чтобы и самому не видеть своего позора. Но
через мгновенье, как это ни было трудно, Юрий уверил себя, что омерзительно
было не то, что он испортил и обезобразил могучий порыв страсти, а то, что
на минуту был близок к сближению с девушкой.
поборол человека, во много раз сильнее его, Юрий повернул свое чувство и
увидел, что поступил так, как и надо было.
такой человек и слишком близко чувствую чужие страдания, чтобы самому
причинять их. А жениться?.."
с его необыкновенной, совершенно особенной организацией, вечно колеблющейся
на гранях великих мыслей и великих страданий, не может создать себе
мещанское счастье, с женой, детьми и хозяйством. Юрий даже покраснел, как
будто кто-то оскорбил его самой мыслью о возможности в нем хотя бы
мгновенного предположения о таком исходе.
мелькнул перед ним отдаляющийся образ девушки. Как будто отказываясь от нее,
он вырывал ее из самого сердца, и за нею тянулись кровавые жилы, обрываясь
со смертельными кровоточащими ранами. Все потемнело кругом, на душе стало
пусто и тяжко, и даже самое тело как будто ослабело.
мысленно закричал себе Юрий, - как же может быть, чтобы я сам так и порвал
свое собственное счастье!.. Это нелепо, безобразно!"
мучительную и недоумелую тоску. Самое солнце перестал он видеть, перестал
сознавать свою жизнь, потерял охоту видеть и слышать. И стараясь хоть не
думать больше об этом, Юрий сел к столу и стал читать на днях написанное им
подражание Екклезиасту:
своих.
пустоты, но имеет одно начало.
Бог, то все от него, даже богохульство.
Что добро одному, то зло другому: рабу добро - его свобода, господину -
рабство раба; богатому - в сохранении благ его; бедному, чтобы погиб
богатый; отверженному, чтобы покорить, отвергающему, чтобы не покориться;
нелюбимому, чтобы полюбила его; счастливому, чтобы отвергла всех, кроме
него; живущему, чтобы не умирать; рождающемуся, чтобы умерли и очистили ему
место под солнцем; человеку - в гибели зверей, зверям - в гибели человека...
И так все, и так от века и до края веков, и никто перед другим не имеет
права на доброе одному ему.
зло и ненависть. Но это скрыто: ибо если есть возмездие, то лучше человеку
творить добро и себя принести в жертву, а если нет его, то лучше взять свою
долю под солнцем.
жизнь для других. И говорят ему: дух твой переживет тебя, ибо сохранится в
делах людей, как вечное семя. Но это ложь, ибо знают, что в цепи времен
равно живет дух творчества и дух разрушения и неведомо, что восстанет и что
распадется.
что это хорошо и дети их пожнут плоды их. Но не знаем, что будет после нас,
и не можем вообразить те тьмы тем, что будут идти по стезям нашим. И не
можем их любить или ненавидеть, как не можем любить и ненавидеть тех, что
были раньше нас. Оборвана связь между временами.
мерою воздадим всем. Но ни один человек не может воспринять радости и горя,
боли и наслаждения больших, чем он сам, и когда доля людей не равна - они не
равны, и когда уравнена мера их, не уравняются сердца их вовек.
и не видит человек ни безумия, ни разума своего в беспредельной вселенной,
где разум и безумие растекаются, как жидкий воздух.
семя свое сохранил; и мы знаем то же и сохраним семя свое в будущее. Но Адам
не знал, что сделать ему, чтобы не умирать и не бояться, и мы не знаем
этого. Много придумано знаний, но не придумано жизни и счастья, чтобы
наполнить их.
смерти. И вот видим: не простою ли палкой Каин поверг Авеля и не тою ли же
палкою можно уничтожить первого из людей, стоящего на последней ступени
познания. Не дольше ли всех жил Мафусаил, но и он умер; не счастливее ли
всех был Иов, но и его съедала скорбь; и не всякий ли из людей, испытав в
жизни своей столько счастия и горя, сколько поднимут плечи его, умрет тою же
смертью, что и праотец его... Теперь, когда люди венчают богов знания, и
вопиют, и похваляются!
копошащихся толстым слоем над всею землею от края и до края ее, потрясло
его. Необычайно значительным показалось ему то, что он написал.
чувство творчества смешалось с острым приливом тоски.
красных листьев уже золотились дорожки, а вновь умершие листья, тихо кружась
в воздухе, беззвучно падали вниз. Мертвые желтые краски ложились повсюду,
умирали листья, умирали миллиарды насекомых, живших только светом и теплом.
И все умирало в тихом и спокойном сиянии дня.
душе беспредметную тяжелую злобу. -
грубостью подумал он, и ему хотелось придумать слова еще более грубые и
обидные.
самого Юрия. И такая злость, до самых корней волос, охватила его, что Юрий
даже задохнулся.
зеленовато-голубое осеннее небо, за рекою шли ноля, посеребренные паутиной,
за полями опять река и в ней опрокинутый лес, потом берега, дубы, тихие
дорожки, и там ходит кто-то.
XLII
маленькое кладбище минувшего веселья, в нем проявляется какая-то особенная
изящная красота: тоненькие ажурные решеточки, как кружево, пронизывают
деревья и кусты, и хмель нависает на них красными гирляндами; игрушечные
дачные домики сквозят в золотых узорах поредевших веток; на опустелых
куртинах одиноко высятся красные астры и о чем-то думают, покачивая холодно
прекрасными головками; балконы и зеленые скамейки еще как будто хранят следы
минувшей веселой и шумной жизни, и кажется, что эта жизнь была полной только
веселья, смеха и счастья, особенной нарядной жизнью. Иногда в опустелой
аллее показывается, как отсталая птица от улетевшей стаи, одинокая
задумчивая женская фигурка, и она кажется удивительно красивой, печальной и
таинственной. Запертые окна и двери рождают тишину, и чудится, что это
именно она, осенняя тишина, живет теперь здесь своей загадочной