христианину, - это самоубийство. Самоубийцы извергнуты на веки веков из
лона милосердия Господнего. Их ни отпевать, ни хоронить в освященной земле
нельзя. Вот на кладбище для скотов, туда пожалуйста - стащат, выроют яму,
бросят и закидают землей. Лежи!
никакого прощенья, значит? Здорово! Дайте-ка мне еще раз вашего черта!
Смеется, подлый! Он так и вашему отцу-атеисту в лицо смеялся? А, кстати,
как он умер-то?
Севере. Рассказывал он хорошо, артистически акал, и Корнилов все время
смеялся. Особенно ему понравилась история артельной стряпухи - баронессы
Серафимы Барк. Руки у нее были шершавые, как кора, но в некоторые дни она
надевала браслеты и золотой перстень с печатью. Однажды при нем она
рыбацким матом пуганула здоровенного верзилу - пришел за водкой - и тут же
повернулась к отцу Андрею и объяснила по-французски:
helas), иного языка он просто не в состоянии понять. Теперь он понял, что
это решительный отказ, повернется и уйдет.
Андрей, - какой-то институт лет пять назад организовал фольклорную
экспедицию. Искали по всему Поморью старых сказителей. Но где ж найдешь?
Нету! Кто-то по дурости, что ли, или по озорству, не знаю уж как, и
направил их к бабке Фимке. Она и напела им десятка два песен. Прямо по
Авенариусу шпарила, есть у него такая детская книжка "О киевских
богатырях". У тех инда глаза на лоб полезли. Вот это материал! День и ночь
сидели. Все валики исписали, ведро водки выдули! Бабка употребляла.
Уехали. Снова приехали. Так она им сказки по Сахарову, самые что ни на
есть озорные, преподнесла! На Севере этого добра ведь хоть отбавляй! Те
опять все валики исписали. А на самый последний день при прощанье она им
после шампанского и тостов и поднесла, кто она такая и откуда, - озорная
была старуха, прости ее, Господи. Так начальника экспедиции чуть удар не
хватил! Он как клушка закудахтал: "То есть как же так? Как-как? Смольный!
Да это же государственные деньги! Ведь эт-то, эт-то..." Вот тебе и это! -
отец Андрей рассмеялся и махнул рукой.
Корнилов и вдруг брякнул:
зная, что сказать, еще настойчивее повторил: - Туда! Туда! Вот туда! - И
наподобие ученого секретаря потыкал пальцем в потолок.
головой.
семьдесят, пожалуй! - Он перевел дыханье и встал. - Ну что ж, Владимир
Михайлович, все там будем! "Се предел, его же не перейдешь". Стойте-ка, я
вот за огурчиками сбегаю.
подействовал. Необычайная трезвость и ясность вдруг сошли на него. Он
сидел и думал.
все хорошо, но вот дальше-то что? Вот скоро вернется директор. Я
разочтусь, уеду, уйду, и вот им всем нос! А Даша? А Лина? А Зыбин? Ну,
Лину, конечно, к дьяволу, но вот Даша".
Думать об этом было приятно, и он даже улыбнулся.
вызывают, они и меня вызывали.
могу знать? Георгий Николаевич в музее - вот, - он поднял руку к потолку,
- а я - вот, - он опустил руку до пола. - Кто я такой? Поп! Отставной козы
барабанщик! А Георгий Николаевич - персона грата! Провел он раз с нами
инструктивную беседу, как карточки заполнять, вот и все, только я его и
видел. Так я сказал, и они даже и записывать не стали.
Слова-то, Господи, какие! Меня не допрашивали! Допрашивают подсудимых! Со
мной раз-го-ва-ри-ва-ли! А разговаривал со мной лейтенант Голиков. Вас не
он вызывал?
одному, вас к другому, меня про одно, вас про другое, вот, пожалуй, правда
и выплывет.
Зыбина взяли?
хитрая механика. Таких людей, как ваш шеф, чаще всего берут не за
что-нибудь, а для чего-нибудь.
задумала, а он не согласен и мешает. Или способен помешать. Ну вот его
загодя и убирают по принципу: "Лучше нам, чтоб один человек умер за людей,
нежели чтоб весь народ погиб". Вот по этому принципу и берут.
что ж, с точки зрения мирской власти, это вполне логично.
нам". А кто это "вы"? Хотел бы я хоть на минуту взглянуть на ваше светлое
лицо! Просто узнать, от чьего имени и во имя чего вы сейчас бандитствуете,
благодетели! Хотя да, да! - махнул он рукой. - "Несть власти аще не от
Бога" - у вас ведь на все есть цитаты! Эх вы, отцы, отцы! - он мутно
улыбнулся, помолчал, покачал головой. - Но вот в одном вы правы. Если
человек опасен - его уничтожают. Чик - и нет. Значит, кто-то кому-то
доказал, что Зыбин опасен, вот и все. Но я другое не понимаю - вот вы? Вы
ведь тоже опасная личность, из бывших, а вот сидите, водку пьете со мной,
сочинение мракобесное пишете, и вас не трогают. Почему? Есть причина, а?
личностью? Что я поп, мракобес, вредный элемент - это все так. Но вредный,
а не опасный! Прошу вас заметить! Я ничем и никому не грожу. Меня
упразднили, и все! И вот я уже не вреден, а полезен. Потому что работаю.
Лес валю, в море хожу, за отца, за праотца спину ломаю. А что ж делать-то?
Пить-есть надо! Ну не хмурьтесь, не хмурьтесь, вижу я, как вас моя
поповская беспринципность возмущает. Ну не буду больше. Да вообще - что
это мы с вами затеяли? Вот вы скажите лучше, как вам мое сочинение-то
понравилось?
понравилось! И не только мне, а и товарищу Суровцеву.
огурец.
нужно было с этой высоты выплеснуть все, что его переполняло,
перехлестывало через край. Он по-настоящему уже изнемог.
ну, в общем, сидит в большом доме и специально интересуется вами.
принес. Он меня вызвал и спросил: "Кто такой Куторга?" Я сказал: "Поп". -
"А чем он сейчас дышит?" - "Сидит над книгой о Христе". - "Это какая же
такая книга?" - "Могу, если угодно, принести". - "Принесите". Я принес. Он
взял, спрятал в стол, а через неделю позвонил: "Придите, заберите свое
евангелие". Я пришел и взял. Вот и все.
боясь остановиться, упустить хоть полсекунды, потому что если упустил бы
ее, остыл, то больше ничего и не сказал бы. А сейчас он говорил и говорил
и не мог остановиться. Ему не только это хотелось рассказать, ему хотелось
еще и дальше рассказывать. Рассказывать о себе и о своей нелепой смешной
жизни, про то, где он родился, как и на кого учился, как его неудачно в
двадцать один год женили, и про все остальное тоже рассказать - про отца с
матерью, про старшую сестру, про ее мужа - крупного военного, как они его
любят, о нем хлопочут, посылают ему посылки и бандероли, а ему ничего не
надо, только бы его оставили в покое, только бы не трогали! Да, да, в
покое, в покое! Затем ему не терпелось, просто необходимо было рассказать
про своего первого следователя и как он его, подлец, тогда купил. Он стал
бы говорить про это даже и тогда, если бы отец Андрей возмутился, прервал
его, сказал бы, что порядочные люди этак не делают, - кто позволил ему
носить его рукопись в этот дом? О, тогда бы он просто забил бы его
словами! Он бы тогда клокотал от возмущения! Эх, Андрей Эрнестович, Андрей
Эрнестович! Губернаторский исповедник! Какой же из вас, к дьяволу, отец
духовный, если вы даже в этом не разбираетесь?
ничего не сумел прочесть в его прямом взгляде. Он просто наткнулся на него
и стих.
Лондон Джек
Дальский Алекс
Быков Василий
Соломатина Татьяна
Флинт Эрик
Лондон Джек