погибель, отказался от нее, отдал богу иному, и теперь ее душу терзала
вина отступничества, но может ли быть виновной жертва, которую раздирают,
не желая помириться между собой, два диких зверя?
порабощения тела? Султан вошел в нее не через душу, а через тело, и уже не
было чистой любви, а только позор и горечь. Может, в звезды, в небо, в
сияющие высоты? Может, может...
вздрагивает от малейшего шороха. Сама удивлялась: откуда берутся силы, как
живет?
султана для возлюбленной Хуррем. Не полагалось будить султаншу так поздно,
но воля падишаха выше чьего бы то ни было спокойствия. Впрочем, Роксолана
и не спала. Письмо было коротенькое и не требовало ответа. Султан выезжал
навстречу своей Хасеки. Войско охраняло путь от Силиврии до Эдирне. Пусть
его султанша с царственными детьми путешествует спокойно и счастливо.
стены, выстроенной византийским императором Анастасием для защиты от
болгар. Тысячелетние руины. Тут все было старым, может, когда-то и
славным, все было историей. Силиврия, о которой писали еще Геродот и
Страбон. Вымощенная выщербленными плитами дорога вдоль моря, где убит был
когда-то Марк Аврелий. Эта тысячелетняя стена. Названия, воспоминания,
руины. А что ей история, если имела уже свою собственную историю, пред
которой бледнеет все известное в деяниях человеческих.
холмистости материкового простора. Прощайте, морские воды, прощай, вольный
ветер, горький запах раскованности, с богом, нереиды, тритоны, дельфины,
боги и божки!
для правоверных, хотя жили здесь в большинстве своем греки. Снова
навстречу табуны татарских коней, которые переправлялись через речушки
Ятигису и Бахулдересу. На ночь прибыли в Чорлу. Город побольше Силиврии.
Три джамии, греческая и армянская церкви. Несколько ханов и даже большое
медресе, построенное великим визирем султана Баязида Чорлулу Али-пашой.
Был родом отсюда, начинал простым угольщиком, затем очутился в султанском
гареме, от простого евнуха дослужился до звания кизляр-аги, впоследствии
стал великим визирем. Не принес счастья своему султану. Как раз на равнине
возле Чорлу войско Баязида было разгромлено его сыном Селимом, и султан
вынужден был уступить трон. Расплата не замедлила. Через восемь лет Селим
на пути из Эдирне в Царьград умер в том же Чорлу, где когда-то сражался с
родным отцом.
головы в тяжелых тюрбанах, прикладывали к груди сложенные лодочкой ладони.
Все молча. Без слов. Только метали холодные стрелы взглядов. Проклятая
гяурка! Проклятая, проклятая!
могли найти помещений для постоя ни в Карашаране, ни в Бургасе. Не
помогали ни деньги, ни угрозы, ни просьбы. Все упорно твердили: чума.
Никто не хотел брать на себя риск. Такие высокие личности, а у них мор.
Пришлось две ночи провести в войлочных шатрах. Дорога была ужасной. Потоки
воды, вязкая грязь, разрушенные мосты, лужи. И это дорога, по которой
должен ездить сам султан!
невзрачным понурым осликом. Везли древесный болгарский уголь в Царьград
для джебеджеитов*, которым для пушечного пороха необходим был уголь только
из родопских лесов.
послушно плелся вслед за ним. Осел - повелитель. Тут все повелители.
Повелители ослов, верблюдов, буйволов, караванов, табунов, стай. И над
людьми повелители, хотя люди и норовят всякий раз сбросить этот груз со
своих плеч. Это только скот пасется там, куда пригонит его пастух. Люди -
нет. Не должны бы. Перед Карклисе, лежавшем в предгорье Родопа, дорога
разветвлялась: налево - к Эдирне и на Софию, направо - к Дунаю, на
Молдавию, к Днестру и дальше. Ох, свернуть бы направо да поехать через
горы и реки и очутиться в Рогатине, в отцовском доме, стряхнуть с себя
все, что с нею было, как дурной сон, снова стать веселой, беззаботной
Настасей, побежать к суровому викарию Скарбскому и послушно процитировать
стихи Горация о быстротечности жизни, которые Настася прежде никак не
могла постичь и знай смеялась над поэтом, оплакивавшим какого-то Постума с
его морщинами и старостью!
сопровождении целой тысячи блестящих всадников, надвигался на нее, весь в
золоте, в сиянии самоцветов, ослеплял, сжигал, уничтожал все ее дерзкие
мысли, намерения и желания. Снова становилась рабой, хоть и вельможной,
снова падала, хоть и вознесенная безмерно над этим жестоким миром.
своего черного коня, ступил на то сукно, пошел навстречу белой карете,
дверца открылась ему навстречу, две белые руки, высвобождаясь из пушистых
мехов, протянулись к нему, войско кричало заученно: <Падишах хим чок!>
Забылось все, горел отцовский дом, пристанище ее непокоренного духа,
пламенем охватывались ее мечты - и откуда этот пожар?
сам султан. Еще только тлел, кровавился мучительной раной, затаенный и
скрытый, загнанный в наинеприступнейшие глубины султанской столицы, но от
этого еще более страшный.
и отчаянья. Кто теперь поведет их на добычу, и с кем пойдут, и пойдут ли
когда-нибудь, или так и будут прозябать вот тут, возле котлов с постным
пловом, до скончания века?
ортах. Не спешила. Располагала теперь временем. Осталась в столице одна.
Не было ни соперников, ни врагов - одни только сообщники и в добром, и в
злом. Если в котле закипело, пусть доваривается чорба до конца! Морю нужно
дать разбушеваться, чтобы выплеснуло высокие волны на сушу! Она сидела у
янычарского моря и, поджав свои темные губы, терпеливо ждала. Ждала, пока
Роксолана раскисшими зимними дорогами медленно продвигалась навстречу
своему повелителю. Ждала, пока соединятся те двое и забудут в объятиях
весь мир. Ждала, когда сможет нанести удар наиболее чувствительный и
окончательный. Как сказано: <...а когда произведете великое избиение, то
укрепляйте узы>.
ждать. Сама была виновата, что подпустила эту украинку к своему
царственному сыну слишком близко, самой надо было и искупать вину. Султан
вышел из послушания, как будто эта маленькая роксоланка околдовала его.
Валиде сама была маленькой женщиной, верила в силу таких женщин, но вместе
с тем и обидно ей было, что не смогла в свое время завладеть султаном
Селимом так, как эта чужестранка ее сыном. Разве можно такое стерпеть!
одалисок, толкала Хуррем против своего сына - та не поддавалась,
выказывала перед падишахом такую чарующую смесь покорства и дерзости, что
для него весь мир замкнулся в белотелой, золотоволосой рабыне. Чужеземка
пугала валиде своей почти болезненной яростью в постижении наук и языков.
Домогалась новых и новых учителей, сидела в султанских книгохранилищах -
зачем? Султанова мать задумала нанести удар этой дикой чужеземке в самое
уязвимое место души. В прошлом году уговорила своих крымских племянников,
которые никак не могли поделить ханский трон после смерти великого
Менгли-Гирея, напасть на украинские земли. Сорок тысяч татар пошли на
Волынь и Галицию, стали кошем под Мостыськами, разослали во все стороны
летучие отряды грабителей-людоловов, земля стала пеплом, забрали тысячи
людей, вывели весь скот, разграбили хлеб, ничего не оставалось там, где
ступил татарский конь. Валиде ждала, когда Хуррем побежит к султану,
станет плакать, упрекать, проклинать, а та затаила все в себе - никому
ничего.
что учинили на ее земле татары.
Казанское царство и стал называться царем? - дерзко спросила Роксолана.
моей несчастной земли.
даром предвидения. Это она разгадала затаенную мысль валиде о возвеличении
Ибрагима до сана великого визиря и женитьбе на Хатидже и первая сказала об
этом султану. Хотя и знала, что валиде в любое мгновение может уничтожить
ее, раскрыв падишаху тайну появления гяурки в его священном гареме, но не
боялась ничего! Да и султан, когда его мать однажды намекнула, что могла
бы раскрыть ему глаза на происхождение одного слишком дорого для него
человека, небрежно отмахнулся и не захотел слушать. Предпочитал жить с
закрытыми глазами, слепым, незрячим! Какой позор!
кизляр-агу, кто может быть верным, на кого можно положиться, в чьем сердце
пылает чистейший огонь веры и борьбы за веру.
излагала ему свое намерение соорудить в Ускюдари большую джамию своего
имени, терпеливо слушала мудрого зодчего, пыталась вообразить себе, как
растет ее мечеть - кирпич за кирпичом, камень за камнем, колонна за
колонной, надпись за надписью. Все, что делается на века, требует
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Бажанов Олег
Корнев Павел
Контровский Владимир
Белогорский Евгений