потому что оказалось, что я не помню ни слова. Это было ужасно. С
остолбенелым видом я стояла, крепко сжимая рюмку в руке.
волновалась, потому что сказала совсем другое, чем приготовила, гораздо
серьезнее и умнее.
приветствовала его, он всегда бывал особенно тронут. Вместо ответа он
рассказал, как в 1919 году разнесся слух о его смерти, и в институте, в
Микробиологическом обществе почтили его память вставанием, а академик
Коровин, всю жизнь доказывающий, что Николай Васильевич Не кто иной, как
Дон-Кихот, воюющий с ветряными мельницами, написал статью, в которой сравнил
его одновременно с Мечниковым и Пастером.
доказывал, собачий сын, что я подстроил эту штуку нарочно... Ну, Таня, -
сказал он, когда чай кончился и я подсела к нему, - а вы приедете ко мне в
Москву, а?
практический врач.
кажется, серьезный разговор. Да, Таня?..
Практический врач!
УЧИТЕЛЬ
по-прежнему выдвигали в аспирантуру, я все более склонялась к тому, чтобы
взять врачебный участок. Я поняла, что мучилась этими сомнениями, еще когда
писала свою первую историю болезни - печальную историю, кончавшуюся словами:
"Диагноз под вопросом".
практического врача, как наша кафедра вспоминалась мне с пугающей
соблазнительной силой. Что же, значит, не будет этого прекрасного чувства, с
которым я всегда подходила к дверям лаборатории? Не будет затаенного
волнения, когда, стараясь не спугнуть еще неопределенную мысль, осторожно
касаешься того неведомого, о котором ничего не знает ни один человек на
земле?
раскрыла Тимирязева, стала читать и наткнулась на страницу, умножившую мои
колебания. Вот она:
бедствуют люди, а вас заботит мысль - откуда взялась эта серая грязь на дне
вашей колбы! Смерть уносит отца, опору семьи, вырывает ребенка из объятий
матери, а вы ломаете голову - мертвы или живы какие-то точки под стеклами
вашего микроскопа? Разбейте ваши колбы, бегите из лаборатории, окажите
помощь больному, принесите слово утешения там, где бессильно искусство
врача".
Теперь берет слово ученый:
которые я оградил от болезней. Я не утешал отцов и матерей, но вот тысячи
отцов и матерей, которым я вернул их детей, обреченных на неизбежную гибель.
И все это было в той серой грязи на дне моей колбы, в тех точках, которые
двигались под моим микроскопом!"
обеду, и опоздал на добрых сорок минут. Наконец пришел, веселый, с цветами,
и от души удивился, найдя меня в своем кабинете.
сказать речь и забыла? Садитесь-ка вот сюда. Я вас слушаю. И не сердитесь,
что опоздал. Зато дома обедать не буду.
уж был, кажется, случай, когда я посоветовал вам прочитать "Дон-Кихота". Мне
нравится, когда из темного леса выходят по звездам, не спрашивая дороги. Но
я вас полюбил и поэтому постараюсь ответить на ваши вопросы. Вы спрашиваете:
должны ли вы посвятить себя практической медицине? Отвечаю: нет. Почему? Да
потому, что у вас теоретическая голова. Правда, этого мало, нужны еще
хорошие руки. Но это, милый друг, зависит от вас. Итак - наука! Вопрос
второй: ехать ли вам после института в деревню или куда там пошлют?
Безусловно! Почему? Потому, что для ваших научных интересов это будет только
полезно. Мне ли доказывать вам, что в деревне можно и должно заниматься
наукой? Разве свою работу, весьма любопытную, вы не привезли из деревни, да
еще глухой-преглухой, за сто километров от железной дороги?
которому я бродила впотьмах, зажигались лампочки, сперва в одном углу, потом
в другом, и хотя было еще полутемно, но уже стали видны двери, через которые
можно выйти на волю.
не было подобных сомнений. Я попал прямо в лабораторию, и мне удалось
кое-что сделать, но лишь потому, что в те времена сама бактериологическая
лаборатория была новостью в медицинской науке. Но пришел день, когда мне
стало ясно, что я превратился в скучного собирателя фактов. На
второстепенном я стал настаивать как на главном. И нужна была катастрофа,
чтобы мне стало ясно, что наука и жизнь не должны расходиться под линзами
микроскопа.
Одесской бактериологической станции, он по поручению Мечникова делал овцам
массовые прививки против сибирской язвы и три тысячи животных погибли по
неизвестной причине.
что он не был проверен жизнью - тот эксперимент, который я пытался столь
широко применить. Вот что было для меня катастрофой! - раздельно повторил
Николай Васильевич. - Вот-с, милый друг! Так что смело вперед! Вы не
белоручка и, слава богу, здоровы. В деревне вы получите то, что никогда не
найдете в лаборатории - жизненный опыт! Да-с, жизненный опыт, значение
которого переоценить невозможно.
ПРОЩАНИЕ С ЮНОСТЬЮ
государственные - при одном этом слове мне становилось холодно и что-то
катилось от головы к ногам, очевидно, душа уходила в пятки.
посоветоваться с Петей Рубакиным, которому Николай Васильевич поручил
позаботиться о моей первой статье. Во втором - забыла и думать, что
существует на белом свете, да еще в Ленинграде, да еще во дворе Первого
Медицинского скромное серое здание, в котором некая студентка ежедневно до
поздней ночи возилась с таинственным стрептококком. Кстати сказать, я
потеряла сон и покой, работая над статьей, посвященной этому стрептококку. Я
переписывала ее по меньшей мере четыре раза. Потом Оля Тропинина исправила
стиль, и я переписала еще раз.
которое я ежедневно терпела от Пети! То он начинал публично доказывать, что
за эту статью я должна получить по меньшей мере Нобелевскую премию. То
требовал, чтобы я посвятила ее памяти выдающегося советского микробиолога
Петра Николаевича Рубакина, поскольку сей последний отдал данному
произведению все свои силы и, читая двенадцатый вариант, скончался в ужасных
мучениях. Словом, дорого досталась мне его помощь, и день, когда я наконец
отправила статью Николаю Васильевичу, показался мне праздником, несмотря на
то что это был отвратительный, пасмурный день, битком набитый "ушными и
горловыми".
на периферии каждый из нас мог прежде всего встретиться с этими болезнями!
Но все время, пока я занималась ушными и горловыми, у меня было неприятное
чувство, что ко мне пристают с чем-то длинным, скучным, однообразным и что
ничего не произойдет, если на другой день после экзамена я забуду об этих
болезнях. И я забыла, впрочем только потому, что началась новая неделя, а на
пятом курсе это значило: новый предмет.
схватывать то, что можно назвать "общей панорамой" предмета. В любой новый
курс она входила, как в город, держа перед глазами воображаемую карту и
следя по ней за линиями улиц. Она очень помогала мне, но и я ей, кажется,
тоже. Она нетерпеливо относилась к мелочам, а были предметы, представляющие
собой не что иное, как перечень мелочей, да еще и прескучных. Она не любила
возвращаться - превосходная черта! Но, как известно, не возвращаясь к
прочитанной странице, очень трудно, почти невозможно, окончить медицинский
институт. Кроме того, когда в шестом часу утра Оля засыпала на полуслове, я
трясла ее за плечи, ругала, хотя и очень жалко было смотреть на ее худенькое
милое лицо, с большими, влажными, закрывающимися глазами.
Шломо Вульф
Жюль Верн
Суворов Виктор
Афанасьев Роман
Распопов Дмитрий
Никитин Юрий