- Дверь-то закройте, все тепло упустите!
тот заметил, несмотря на хмель, как зарделись Семеновы уши. - Ты, что
ль, Егор Иваныч? - наклонился Семен к сидевшему на полу. - Поди, зови,
Миша, ребят! - и опять наклонился над Брыкиным. - Судить тебя, Егор Ива-
ныч, будем. Сам знаешь, в лесу, без стен живем... - и уже вторично, ухо-
дя, учуял Мишка в Семеновых словах еле приметное волненье.
волокли в зимницу, об этом говорил подбитый глаз, но он сам уже развали-
вался, как зрелый по осени плод. - Егорова душа разлагалась заживо, и
сам Брыкин созрел к смерти. - Светильник потрещал и потух, робкое пламя
не справлялось с водой, капельками стоявшей по застывшей поверхности жи-
ра. Больше светильника и не зажигали, довольствуясь неспокойным красным
светом из печки.
было места сесть.
с удивлением: никогда доселе не делал такого неискреннего обращенья Се-
мен, никогда так не заискивал в смехе барсуков. Только Петька Ад, стояв-
ший впереди, хмыкнул, подражая смеху, и тотчас же оглянулся на других.
зал откуда-то из угла Юда, награжденный тотчас же общим смехом.
уже видел: лошадь понесла, разбивая таратайку на бездорожьи. Губы Семена
раздвинулись, обнажая влажный оскал зубов, зрачки расплылись. Мишка сто-
ял в ожиданьи ответа, хмель его, казалось, прошел весь.
начальник кличет? - потопал Юда на входящего Подпрятова, и опять смех.
Подпрятов Андрей. - Вышел я до ветру...
унизительно для себя Семен, и, точно по сговору, барсуки ответили мол-
чаньем на Семенову шутку.
Подпрятов, недовольный, что его прервали. - Подошел, человек. Я его тут
пихнул ногой маленько, он тут и отвалился. Лежит - и все. Я взглянул, а
это он и есть. Конечно, вонь тут от него...
суда кончать?.. Кому суд, а кого и прямо на сук. Полевым судом его, а?
ведь!
кин предатель, за то его и судим. А я предложил бы ему снисхожденье
дать, раз он не бежал... - говоря, Семен старался поймать блуждавший те-
перь взгляд самого Егора.
на, сказал Юда.
бородача и зачем-то поплевал на руки.
как только он сказал, все хором вздохнули.
позволенья все равно начался бы допрос.
ждал, все еще согнувшись над Брыкиным.
вскинул бровью, поднял Брыкина с пола и посадил на круглое комлевое по-
лено, стоявшее посреди зимницы. Брыкин качнулся и стал падать с него,
как неживой.
Брыкина за волосы, держал так, вертя Брыкинское лицо то к свету, то к
тому, кто задавал вопрос. А лицо Егорово было безжизненно, только шеве-
ленье губ его, растрескавшихся и изломанных, показывало, что еще тлеет в
нем чадный уголек сознанья.
Стафеев.
сильнее поддернул Егора за волосы. Темная сила, которой светился Гарасим
в ту минуту, была столь велика, что никто не посмел остановить его, а
Брыкинское лицо продолжало висеть в воздухе, как белая страница, на ко-
торой уже написан был приговор барсуков.
ногтем выбритый подбородок. - Ты, Брыкин, слышишь меня? - он озабоченно
глядел на шевеленье Брыкинских губ. Опять помолчав, он вдруг приблизил
свое лицо к Брыкинскому и почти прокричал в упор: - комиссара Половинки-
на кто отвязал... ну?
тень румянца затемнила место над правой бровью и левое, странно заост-
рившееся, ухо. - "К свету, к свету его поверни..." заворчали барсуки, а
Мишка внимательно наблюдал оживленье Брыкина по движеньям его губ.
открыл глаза, но снова закрыл их, ослепленный печным огнем. Жизнь, то-
ропливая и суетливая, радостными струйками забегала в несогласных еще
между собою мускулах его лица. Брыкин крикнул, и барсуки засмеялись нео-
жиданности. - Марфушка! - еще раз крикнул Брыкин и вырвал голову из Га-
расимовой руки. - Я ее в кустах подслушивал... в клоки хотел стерву
изорвать! Она ему, товарищи: женись, говорит, на мне, развяжу тогда... -
Глаза Брыкинские блестели, он захлебывался своими, стремительными, сло-
вами и радовался тем, которые еще предстояло сказать: каждое слово удли-
няло срок его существования среди живых. Он как бы вырывал каждое слово
от себя самого, ценою себя самого покупая клочок жизни. Щедрость его бы-
ла беспредельна... - Он и говорит ей: развяжи, тогда женюсь! А она: на-
питы, говорит, запитотьку... - Брыкин, подражая Марфушке, даже и лицом
передал выражение Марфушкина лица. - А он говорит: так ведь у меня ру-
ки-то связаны, как же я напишу?.. ты развяжи сперва, я потом напишу. А
она: нет, тперва напиты! Уж я, батюшки мои, хохотал, вот хохотал... шта-
ны стали мокры! - и, весь передернувшись как в судороге, Брыкин с видом
какого-то безумного вдохновенья смотрел на барсуков, но никто не глядел
на него.
Егорова показанья. И опять качнулся Брыкин на своем чурбаке, и опять
шепнул Жибанда Гарасиму: попридержи, чтоб не съехал. - Ну, а потом Мар-
фушка сказала ему: ты голый... и убежала. Так? - спросил Жибанда, щурясь
и крутя усы.
Как же ты его отпустил? ведь он же жену твою взял!
Жибанда, дотрогиваясь пальцем до Брыкинского лба. Брыкинский взор отра-
зил испуг, сжатые губы - нехотение говорить.
но когда Настя пробиралась сквозь плотное кольцо барсуков, побежали шо-
потки, а Тешка, Юдин прихвостень, вздохнул громко и насмешливо, толкая
Евграфа Подпрятова в бок:
Брыкин отпустил комиссара по уговору. Что-де, вот, отпускаю я тебя, а
когда барсуков крошить станут, так ты меня выпустишь. Как, вина доста-
точная, товарищи?..
тановил их Юда и протискался вперед. Общее внимание приковалось теперь к
нему, а он глядел на Мишку, взглядом требуя согласия на что-то. Мишка,
весь багровый от негодования, чесал себе правую щеку, а левую руку, сжа-
тую в кулак, держал вдоль тела. Юда выжидал, а Брыкин опять стал осе-
дать, точно окончательно сломался тот стержень, на котором держалось его
человеческое достоинство. Гарасим переменил руку и опять поддернул Бры-
кина вверх.
еще тише, - я жду! - И все видели, как Мишка отрицательно покачал голо-
вой.
набитом перед печкой.
Сертаков Виталий
Конюшевский Владислав
Гуревич Георгий
Березин Федор
Мичурин Артем
Сертаков Виталий