точные сведения об этом похищении: пусть моя семья будет обязана вам этим.
поручение для человека, которому надлежало как можно скорее убраться из
Кастилии. Но до того ли ей было? Я сам забыл об опасности. Увлеченный
счастьем услужить прелестнейшей в мире особе, я с восторгом принял
поручение и поклялся выполнить его столь же быстро, сколь и усердно.
Действительно, я не стал дожидаться рассвета, чтоб сдержать свое слово, но
тотчас же покинул Серафину, умоляя простить мне причиненный ей испуг и
обещая вскоре снабдить ее вестями. Я вышел оттуда тем же путем, каким
вошел, однако столь занятый мыслями о даме, что мне нетрудно было понять,
насколько я уже увлечен ею. Еще больше убедился я в этом по усердию, с
которым рыскал ради нее, и по любовным мечтам, которыми упивался. Мне
думалось, что Серафина, несмотря на свою печаль, догадалась о моей
зарождающейся любви и, быть может, взглянула на это не без удовольствия. Я
даже рисовал себе, что если б мне удалось принести ей точные вести о
сестре и если б дело обернулось согласно ее желаниям, то вся честь выпала
бы на мою долю.
старого отшельника:
подробностях, которые, без сомнения, вам наскучили.
даже очень интересно узнать, до какой степени ваше сердце занято молодой
дамой, о которой вы нам рассказываете, ибо я сообразую с этим свои советы.
человек, - я двое суток разыскивал похитителя Хулии; но, несмотря на самые
рьяные попытки, мне не удалось обнаружить никаких следов. Глубоко
раздосадованный бесплодностью своих усилий, я вернулся к Серафине, ожидая
застать ее в сильной тревоге. Но она была гораздо спокойнее, чем я думал.
Я узнал от нее, что она оказалась счастливее меня и уже получила вести о
судьбе своей сестры: сам дон Фернандо уведомил ее письмом, что тайно
женился на Хулии и отвез ее в один из толедских монастырей.
кончится дружелюбно и что торжественное венчание вскоре прекратит распрю,
так давно разделяющую наши роды.
беспокойстве и об опасностях, которым по неосторожности подвергла меня,
побудив разыскивать похитителя и забыв о том, что я рассказывал ей о своем
поединке, заставившем меня спастись бегством. Она извинилась передо мной в
самых обходительных выражениях и, заметив мою усталость, пригласила меня в
салон, где мы оба уселись. На ней было домашнее платье из белой тафты с
черными полосами и небольшая наколка из той же материи, украшенная черными
же перьями. Это навело меня на мысль о том, что она вдова; но так как
выглядела она очень молодой, то я не знал, какого мнения держаться.
меньше меня хотелось узнать, кто я такой. Она спросила, как меня зовут, и
сказала, что моя благородная внешность и великодушная жалость, побудившая
меня так горячо принять ее сторону, с несомненностью свидетельствуют о
моем знатном происхождении. Вопрос застал меня врасплох; я покраснел и
смутился. Но стыд перед правдой оказался слабее, чем стыд перед ложью, и я
отвечал, что мой отец, барон Штейнбах, офицер немецкой гвардии.
покинуть Мадрид. Заранее обещаю вам заступничество моего отца, а также
моего брата, дона Гаспара. Позвольте мне хотя бы этим ничтожным знаком
внимания выразить благодарность кавалеру, рисковавшему своей жизнью, чтобы
мне услужить.
убитого мною кавалера и обещала заинтересовать в моем деле всю свою родню.
сказать, связана ли она брачными узами.
Диего де Лара, но вот уже пятнадцать месяцев, как я вдовею.
я.
отплатить вам за откровенность, которою вы меня почтили.
Он страстно любил меня и, желая мне понравиться, ежедневно делал все, на
что только способен нежный и пылкий поклонник ради предмета своей любви.
Но, несмотря на свои старания и на все достоинства, которыми он обладал,
ему не удалось покорить мое сердце. По-видимому, одного усердия или
признанных качеств недостаточно для того, чтоб снискать взаимность. Увы! -
добавила она, - нередко бывает, что совершенно незнакомый человек внушает
нам чувство с первого взгляда. Словом, я не могла его полюбить. Своими
нежностями он больше смущал, нежели очаровывал меня; я была вынуждена
отвечать на них без склонности, и хотя втайне укоряла себя в
неблагодарности, но все же и свою участь считала достойной сожаления. На
его, да и на мое несчастье, он был еще более чуток, чем влюблен. Он
угадывал все, что скрывалось за моими поступками и речами, и читал в
глубине моей души. Беспрестанно жаловался он на мое равнодушие, и
невозможность мне понравиться тем более огорчала его, что он даже не мог
винить в этом соперника: мне не было еще и шестнадцати лет, и прежде чем
посвататься ко мне, он подкупил всех моих служанок, которые удостоверили,
что никто еще не привлек моего внимания. "Да, Серафина, - говаривал он
часто, - я хотел бы, чтоб вы питали склонность к другому и чтоб это было
единственной причиной вашего равнодушия ко мне. Мои старания и ваша
добродетель восторжествовали бы над этим увлечением; но теперь я
отчаиваюсь пленить ваше сердце, раз оно не откликнулось на все проявления
моей любви". Устав слушать постоянно одни и те же речи, я посоветовала ему
лучше положиться на время и не нарушать моего, да и своего покоя
чрезмерной чувствительностью. Действительно, в тогдашнем моем возрасте я
была еще не в состоянии оценить тонкости столь изысканной любви. Так бы и
следовало поступить дону Диего; но, видя, что прошел целый год, а он не
добился ничего, мой муж потерял терпение или, вернее, рассудок и,
сославшись на дело, якобы требовавшее его присутствия при дворе,
отправился вместо этого воевать в Нидерланды в качестве волонтера. Вскоре
он нашел среди опасностей то, чего искал, т.е. конец своей жизни и своих
мучений.
беседовать о странном характере ее супруга. Наш разговор был прерван
прибытием курьера, привезшего Серафине письмо от графа Полана. Она
попросила у меня позволения прочитать его, и я заметил, как во время
чтения она побледнела и задрожала. Дочитав до конца, она воздела глаза к
небу, испустила долгий вздох, и лицо ее в одно мгновение оросилось
слезами. Я не остался равнодушен к ее горю. Меня объяла тревога, и, точно
предугадывая удар, который должен был меня поразить, я почувствовал, как
сердце леденеет от смертельного страха.
о каком новом несчастье извещает вас это послание?
письмо, - прочтите сами, что пишет мой отец. Увы, оно вас даже слишком
касается.
следующее:
он скончался сегодня. Перед смертью он заявил, что убивший его кавалер -
сын барона Штейнбаха, офицера немецкой гвардии. В довершение несчастья
убийца ускользнул от меня. Он бежал, но я не пожалею ничего, чтоб его
изловить, в каком бы месте он ни скрывался. Я напишу нескольким
губернаторам, которые не преминут арестовать его, если он проедет через
вверенные им города. Кроме того, я постараюсь с помощью других писем
преградить ему все дороги.
чувства. Несколько минут я пребывал в полной неподвижности, будучи не в
силах произнести ни одного слова. Подавленный этой вестью, я предвидел
жестокие последствия, которыми смерть дона Гаспара угрожала моей любви.
Меня внезапно охватило глубокое отчаяние. Я бросился к ногам Серафины и,
подавая ей обнаженную шпагу, воскликнул:
человека, который мог бы ускользнуть от его кары. Отомстите за своего
брата; уничтожьте убийцу собственной рукой: пронзите меня. Пусть тот же
клинок, который лишил его жизни, станет роковым и для его несчастного
врага.
я любила дона Гаспара; хотя вы убили его в честном поединке и хотя он сам
виновен в своем несчастье, но вы, конечно, понимаете, что я разделяю
чувства отца. Да, дон Альфонсо, я ваш враг и предприму против вас все,
чего требуют кровь и дружба; но я не стану злоупотреблять вашей неудачей,
хотя бы она и дала мне возможность осуществить свое мщение; если честь
вооружает меня против гас, то она же запрещает мне мстить недостойным
образом. Обязанности гостеприимства ненарушимы, и я не хочу отплатить
убийством за услугу, которую вы мне оказали. Бегите! скройтесь, если
удастся, от наших преследований и от кары закона и спасите свою голову от
угрожающей опасности.
это закону, который, быть может, не удовлетворит вашей ненависти? Ах,
пронзите лучше презренного, который недостоин вашей пощады! Нет, сударыня,