Чтение 62–й страницы книги ~Андерграунд, или Герой нашего времени~

рошо толкали в брежневскую эру диссидентов или сочувствующих им. Сейчас
с затаенным, с уже заждавшимсЯ удовольствием они толкали и топтали Тбыв-
шихУ. Те же самые люди. Троечники, посмеивалсЯ в молодости Веня.

А поздним вечером раздалсЯ еще один звонок, ЛесЯ спала С Я взял труб-
ку:

С ... Мы ведь ее помним, С предупреждающе произнес голос.

Я спросил:

С Мы С это кто?

Обсуждение назначено, продолжал ровный голос, а дело решенное, так
что он звонит, чтобы ЛД не вздумала на люди приходить, иначе мы (опять
мы) сумеем попить ее крови. Повод подходящий. Пусть только придет, а уж
мы напомним, мы откроем Лесе Дмитриевне ее слипающиесЯ старые глазки...

С Мы С это кто? С повторил Я вопрос.

С Мы С это... (он запнулся, сдержался. Мы это мы, сам знаешь, вот что
он хотел бы сейчас выразить голосом либо интонацией. И он выразил впол-
не.) С Мы С это мы, С произнес ровно, спокойно.

Еще с молодых лет, с самых беспечных моих лет, когда там и тут гнали,
Я отлично знал голос с этой хорошо интонированной начинкой. И спроси Я в
брежневские годы (а Я мог спросить, Я не был наивен), этот коллективный
голос, приспособленный ко всем временам, ответил бы точно так же: мы С
это мы.

У менЯ застучало в висках.

С Слушай, сука, С сказал Я, перейдЯ вдруг на хрип. С Не знаю, кому ты
звонишь и по какому телефону (Я отвел от ЛД, от ее нынешней квартирки).
Но гнусный твой голос Я узнал. На тебе, сука, уже подлого клейма негде
поставить. И потому предостерегаю: уймись!

И бросил трубку.

Он выждал. КолебалсЯ С ошибсЯ ли он номером?.. Набрал наконец опять.

С Алло? С тем же хрипом выдавил Я.

С Лесю Дмитриевну, пожалуйста.

С Опять ты, гнида, С захрипел Я.С Ты, пальцем деланный, ты буишь на-
бирать правильно номер?!

Теперь он (поскорее) бросил трубку.

Каялась С и тем больше открывалась. И вот уже всплыл в ее со мной
разговорах (не в памяти, помнить она помнила всегда) С всплыл тот алкаш,
тот старикашка, пускавший слюни, как только уборщицы, расставив ноги и
согнувшись, начинали надраивать поздним вечером в коридорах НИИ натоп-
танные полы. КогдаРто давно объединенный профком (ЛД, разумеется, в его
составе) вызвал на спрос и наказал его. Выговор, что ли. Премии лишили.
Короче, потоптали малость, а человек спился. Спохватившись, они его те-
перь всем миром жалели, сокрушались, делали за него непосредственную его
работу, он же пил еще больше: приходил в отдел пьян, получал ни за что
зарплату, а вечерами собирал пустые бутылки. Алкаш, превратившийсЯ со
временем в пьющего грязного старикашку. Когда ЛесЯ Дмитриевна, пятидеся-
ти двух лет от роду, решила каятьсЯ (это уже наши, покаянные дни), она
первым выбрала его. Был перед глазами. Живой укор. Жертва. (ХотЯ он
спилсЯ бы, Я думаю, и без их профкомовского комариного укуса.)

Гнусно облизывалсЯ на уборщиц, но, судЯ по всему, и уборщицы были не-
доступны и жаловались на него, мол, лезет, именно что во времЯ мойки по-
лов пристает С ну, мразь. Его все чурались. Жил недалеко от НИИ. Этот
старикашка и стал первой попыткой ее самоунижения. ЛесЯ Дмитриевна Вои-
нова (ее теперь тоже все пинали) пришла сама в его зачуханную отврати-
тельную однокомнатную конуру. Он, открыв дверь, осердился. Всякий неж-
данно пришедший вызывает в нас то или иное невольное соответствие. Лицо
к лицу, старикашка осердился, даже распрямилсЯ (отраженно, как отражает
зеркало С он перенял лицом ее же былую горделивость). И только вдруг со-
образив, зачем женщина к нему пришла, алкаш тоненьким голоском вскрик-
нул, засюсюкал, его всего затрясло от счастья, С замлел, а руки заходили
ходуном, так он, сирый, жаждал урвать. Но она ушла. Сработали запахи. В
конуре воняло, ком тошноты подкатывал поминутно.

Бегом, бегом, пробормотав, мол, пришла только проведать, ЛД оттолкну-
ла тряские руки и ушла С плохо, гнусно, весь вечер после ее одолевали
позывы. њитала, пыталась читать, сидЯ на кухне в полуметре от раковины,
в полушаге от шумно льющейсЯ чистой воды (на случай).

Ушла С но ведь приходила. Она хотела, чтобы Я теперь какРто (словами)
отреагировал С или хоть поругал, осудил: может быть, она ненормальная?
Скажи.

С Давай же. Скажи. њтобы честно... Хочу, чтобы ты менЯ понимал.

Я понимал, как не понять. Но ведь Я теперь понимал (догадывался) и о
том С что дальше.

То есть следующимРто шагом (культура покаяниЯ в нас всеРтаки отчасти
жива) ЛесЯ Дмитриевна сообразила, что каятьсЯ не обязательно перед тем,
перед кем лично виновен. Не обязательно винитьсЯ перед тем, кого судил.
ДлЯ униженности и чтобы избыть вину (и гордыню) каятьсЯ можно перед лю-
бым вчерашним говном.

До менЯ вдруг дошло: Я понял, кто Я.

А еще чуть позже понял, с кем, с ее точки зрения, Я схож. С тем ста-
рикашкой. Я чуть получше, но из того же ряда. Пространство вдруг сильно
расширилось С и видно до горизонта. В воздухе зазвенело. Старикашка С
это и есть Я. Нигде не работающий и без жильЯ (ошивающийсЯ в общаге).
Она ведь не знала, что 27 лет назад выгоняла из НИИ и менЯ тоже. Неудач-
ник, самолюбивый графоман, одетый в жуткие брюки, с разбитыми ботинками
на ногах, С вот с кем она сошлась, выбрав как более подходящего. Тот
старикашка был уже слишком; замучили бы позывы. А с опустившимсЯ сторо-
жем из андеграунда (со мной) ее унижение и покаяние вошли в куда более
прочерченное культурное русло.

16

Я (самолюбие) не сумел не обидеться. Но Я хотЯ бы сумел
другое: обиды не выявил. Просто перестал к ней ходить.

Замаливала... Вот откуда слезы в постели, ее всхлипы, получасом позже
после наших объятий. ЯРто, старый козел, млел. Ее унижала именно постель
со мной. Мной она и унижалась.

... Прошла через квартирную вонь того алкаша. Не гнусно, не мерзко ли
тебе это слышать? С спросила. С Скажи.

Я, видно, смолчал.

С Ну? С спросила она вновь (с нажимом). Словно бы полнота ночного по-
каяниЯ включала в себЯ не только ее рассказ о старикашке, но и мой о нем
ответ. Вроде как и впрямь именно Я должен был отпустить ей грехи.

Я сказал С да уж ладно; проехали.

С Я боялась запахов, позывов этих, Я полднЯ мылась, мылась, Я страшно
перепугалась. Ты не слушаешь?..

С Слушаю, С усмехнулсЯ Я.

Она сказала, и вдруг тоже со смехом, С погладив менЯ по голове:

С Ну да. Ты ведь и сам, как ты выражаешься, общажнаЯ сволочь С тебе
все равно!.. Скажи честно, как часто ты моешься? Но ведь ты следишь за
собой? При такой жизни С то есть на разных этажах С должен же быть у
мужчины какойРто банный ритм?

Я не озлился. Уже нет. Подумать только. Эти бывшие, лебезившие перед
своей властью полулакеиРпартийцы, они, оказывается, исполнены своей гор-
дости! У них, оказывается, еще и спесь! С Я, видите ли, возле них гряз-
ный общажник, мучаютсЯ и унижены, став рядом со мной.

ВсегоРто на миг Я подпылал злобой. Ах, мать вашу, зажравшиеся, поду-
мал... Но сдержался. Досадно было другое: Я не сумел не обидеться. Неу-