меня! Вы читали корреспонденции Белякова - кажется, Белякова или Байдукова,
не помню уже,- об американских лагерях в Аляске? Теплая и холодная водичка,
электрические печки... Не читали? Прочтите... Обязательно прочтите. Очень
поучительно... Или вот в ту войну. Брат мой был во Франции с экспедиционным
корпусом. Прапорщиком. Два "Георгия" заслужил. Сейчас инженером где-то в
Новосибирске. Вы бы поговорили с ним. Он бы уж вам понарассказывал, как там
англичане воевали. Нация спортсменов... Каждое утро душ, какао и прочие
деликатесы... А как в окопы попали, коснулись матушки-земли, так сразу
половина в лазаретах оказалась... Нет, все чепуха... Косолапый наш Иван,
сморкающийся в пальцы и бреющийся раз в неделю, войну делает... Он, голубчик
мой, только он...
глазками.
на передовой пулеметы, сменив свои, как они у вас называются, Бояджиев,
штаны эти в обтяжку - лосины, что ли? - на штаны с наколенниками, и даже
покорный ваш слуга... Вот где она, собака, зарыта, уважаемый мой, вот где...
конце концов отрицать роль техники в войне, а он ерепенится, входит в раж,
размахивает руками...
беззаботно.
непривычки кружится. Костыли скользят. Нога тяжела, как свинец, неудобная.
Запыхавшись, опять ложусь. На следующий день еще. Потом выбираюсь в коридор,
в перевязочную, а потом с помощью Будочки добираюсь до красного уголка.
пухленькая хохотушка Зина массирует мне ногу. Не больную, а здоровую -
говорят, помогает больной. Допустим. Все равно делать нечего, а массаж -
вещь довольно приятная, особенно когда делают его не с вазелином, а с
тальком.
- там всегда узнаешь последние новости, и время как-то незаметнее проходит.
Сядешь в углу, вытянув правую ногу, и перематываешь целые километры бинтов
под уютную воркотню Клавдии Михайловны - перевязочной сестры. Раны все
знаешь уже наизусть.
комиссоваться можно.
нарастет... Не жалеете вы нас, больных. Клавдия Михайловна даже краснеет от
обиды.
такой же, как ты, может, тоже сейчас в госпитале мучается. А ты говоришь...
Постыдился бы...
крепенький, румяный... Пуля в плече, до кости добралась. Ни поднять руки, ни
опустить... Я увидела, так и обмерла - совсем Сенька...
как Сенька мой. И улыбка даже такая. Рука как веревка болтается, а он
улыбается - "режьте, говорит, скорей"... А тут как на грех весь новокаин
вышел. Завтра только обещают привезти. Нет, говорит, не хочу до завтра
ждать, мешает уж больно пуля, режьте так. А пуля глубоко, до кости дошла.
Вера Афанасьевна говорит: хорошо, сделаем под общим наркозом. Тоже, говорит,
не хочу. Меня от него потом два дня тошнит. Режьте так. Уговаривали,
уговаривали - ни в какую. Не боюсь я боли, режьте, и все. Упорный такой...
Так и не уговорили.
перематываю.
помогаешь. Лида не вышла сегодня - заболела.
Держится она независимо, на воротнике носит шпалу, в лишние разговоры не
вступает и ко всем больным относится одинаково внимательно. Никаких
ухаживаний не принимает. Говорят, муж ее погиб в первый день войны. У нее
вьющиеся каштановые волосы, чуть заметные золотистые усики и сильные,
длинные, с матовыми, коротко остриженными ногтями пальцы. По-моему, она
должна обязательно хорошо играть на рояле. Говорит она со всеми резко,
отрывисто, с замечательным чисто московским акцентом.
кажется, студентки - уже там. Клавдия Михайловна завязывает им халаты. Все
трое стоят, широко расставив стерильные руки. На подоконнике булькает
кипятильник с инструментами. Больной - молодой паренек - лежит ничком,
положив руки под голову, на обыкновенном школьном столе, покрытом белой
клеенкой. Рубашка висит рядом на стуле. На ней Красная Звезда и гвардейский
значок.
видно. Видны только коротко стриженный затылок, широкая мускулистая спина с
глубокой ложбинкой вдоль позвоночника и большое зеленое пятно на правом
плече. Не шевелится - похоже, что спит.
бинты.
раненому плечо кусочком марли. Вера Афанасьевна протягивает руку в темной
резиновой перчатке и говорит: "Скальпель" - тихо и отрывисто...
кожу, мышцы, маленькая струйка крови стекает в поставленный на полу таз,
блестящие щипчики, ухватившись за края кожи, раздирают рану, и Вера
Афанасьевна прямо пальцем влезает в нее - красную, большую теперь и
кровоточащую. Серые пятки вздрагивают, одна нога быстро сгибается и сразу же
выпрямляется, слегка дрожа, на спине напрягаются мускулы, но ни единого
движения, ни единого звука больной не издает. Лоб Веры Афанасьевны - кроме
него и глаз ничего не видно, закрыто марлей - бледнее обычного. Брови
сдвинуты. Она ищет пулю, медленно вращая пальцем в ране. Напряженная тишина.
Слышно только, как прерывисто дышит раненый.
марлю.
плотно обвивает плечо и спину раненого, проскальзывает под мышкой, вокруг
шеи, опять на спину. Красное, потом розовое пятно на плече постепенно
исчезает. Клавдия Михайловна торжествующе смотрит на меня: "Видали, как..."
желтоватые перчатки. На щеках ее легкий румянец.
за шкафом.
вот перематываю...
раненому.
ли лежат бинты.- А пулю на память забери. Дома покажешь.
Седых...
его расплывается в такую очаровательную, сияющую улыбку, что я, забыв о
костыле, на одной ноге подскакиваю к столу.
Афанасьевны за спиной.- После операции все-таки...
свеженький, ясный, только вместо пушка на щеках появились маленькие,
реденькие еще, жесткие волосики. По-прежнему ковыряет ладонь. И в то же
время появилось что-то новое, неуловимое, появляющееся после нескольких
месяцев пребывания на фронте, какая-то внутренняя уверенность, спокойствие,
может быть даже развязность. Возможно, это и есть обстрелянность - период
возмужалости, юность всякого военного человека.
всем нам хорошо знакомую, мало чем отличающуюся одна от другой, но всегда с
интересом слушающуюся историю окопного человека. Тогда-то минировали и почти
всех накрыло, а тогда-то, когда устанавливали "бруно", Игорю Николаевичу
(так он стал называть Игоря) пулей отбило каблук, а ему, Седых, в трех
местах планшетку продырявило. А потом они три недели сидели в окружении в
литейном цехе "Красного Октября", и немцы их бомбили - спасу не было, и
жрать было нечего, а главное - пить, и он четыре раза ходил на Волгу за
водой, а потом... Потом опять минировали, опять "бруно" ставили...
Лукин Евгений
Шекли Роберт
Андреев Николай
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Орловский Гай Юлий