обманули меня, - я догадался, что она ни за что не допустит меня к своему
мужу.
наблюдал за графиней. Но, как все женщины, составив себе определенный план
действий, она скрывала его с редкостным искусством, представляющим собою
высшую степень женского вероломства. Страшно сказать, но я всего опасался с
ее стороны, даже преступления. Ведь в каждом ее жесте, в ее взгляде, в ее
манере держать себя, в интонациях голоса сквозило, что она знает, какое
будущее ждет ее. Я простился с ней и ушел... А теперь я расскажу вам
заключительные сцены этой драмы, добавив к тем обстоятельствам, которые
выяснились со временем, кое-какие подробности, разгаданные проницательным
Гобсеком и мною самим. С той поры как граф де Ресто по видимости закружился
в вихре удовольствий и принялся проматывать свое состояние, между супругами
происходили сцены, скрытые от всех, - они дали графу основание еще больше
презирать жену. А когда он тяжело заболел и слег, проявилось все его
отвращение к ней и к младшим детям: он запретил им входить к нему в спальню,
и если запрет пытались нарушить, это вызывало такие опасные для его жизни
припадки, что сам врач умолял графиню подчиниться распоряжениям мужа.
Графиня де Ресто видела, как все семейное состояние - поместья, фермы, даже
дом, где она живет, уплывает в руки Гобсека, казавшегося ей сказочным
колдуном, пожирателем ее богатства, и она, несомненно, поняла, что у мужа
есть какой-то умысел. Де Трай, спасаясь от ярых преследований кредиторов,
путешествовал по Англии. Только он мог бы раскрыть графине глаза, угадав
тайные меры, подсказанные графу ростовщиком в защиту от нее. Говорят, она
долго не давала свою подпись, а это, по нашим законам, необходимо при
продаже имущества супругов. Но граф все же добился ее согласия. Графиня
воображала, что муж обращает свое имущество в деньги и что пачечка кредитных
билетов, в которую оно превратилось, хранится в потайном шкапу у
какого-нибудь нотариуса или в банке. По ее расчетам, у господина де Ресто
должен был находиться на руках документ, который дает старшему сыну
возможность защитить свои права на причитающуюся ему долю наследства.
Поэтому она решила установить строжайшее наблюдение за спальней мужа. В доме
она была полновластной хозяйкой и все подчинила своему женскому шпионству.
Весь день она безвыходно сидела в гостиной перед спальней графа,
прислушиваясь к каждому его слову, к малейшему движению, а на ночь ей тут же
стлали постель, но она почти не смыкала глаз. Врач был всецело на ее
стороне. Ее показная преданность мужу всех восхищала. С прирожденной
хитростью вероломного существа она скрывала истинные причины отвращения,
которое выказывал ей муж, и так замечательно разыгрывала скорбь, что стала,
можно сказать, знаменитостью. Некоторые блюстительницы нравственности даже
находили, что она искупила свои грехи. Но все время у нее перед глазами
стояли картины нищеты, угрожавшей ей, если она потеряет присутствие духа. И
вот эта женщина, изгнанная мужем из комнаты, где он стонал на смертном одре,
очертила вокруг него магический круг. Она была и далеко от него и вместе с
тем близко, лишена всех прав и вместе с тем всемогуща, притворялась самой
преданной супругой, но стерегла час его смерти и свое богатство, словно то
насекомое, которое роет в песке норку, изогнутую спиралью, и, притаившись на
дне ее, поджидает намеченную добычу, прислушиваясь к падению каждой
песчинки. Самому суровому моралисту поневоле пришлось бы признать, что
графиня оказалась страстно любящей матерью. Говорят, смерть отца послужила
ей уроком. Она обожала детей и стремилась скрыть от них свою беспутную
жизнь; нежный их возраст легко позволял это сделать и внушить им любовь к
ней. Она дала им превосходное, блестящее образование. Признаюсь, я с
некоторым восхищением и жалостью относился к этой женщине, за что Гобсек еще
недавно подтрунивал надо мною. В ту пору графиня уже убедилась в подлости
Максима де Трай и горькими слезами искупала свои прошлые грехи. Я уверен в
этом. Меры, которые она принимала, чтобы завладеть состоянием мужа, конечно,
были гнусными, но ведь их внушала ей материнская любовь, желание загладить
свою вину перед детьми. Да и очень возможно, что, как многие женщины,
пережившие бурю страсти, она теперь искренне стремилась к добродетели. Может
быть, только тогда она и узнала ей цену, когда пожала печальную жатву своих
заблуждений. Всякий раз, как ее старший сын Эрнест выходил из отцовской
комнаты, она подвергала его допросу, хитро выпытывала, что делал граф, что
говорил. Мальчик отвечал с большой охотой, приписывая все ее вопросы нежной
любви к отцу. Мое посещение всполошило графиню: она увидела во мне орудие
мстительных замыслов мужа и решила не допускать меня к умирающему. Я почуял
недоброе и горячо желал добиться свидания с господином де Ресто, так как
беспокоился о судьбе встречных расписок. Я боялся, что эти документы попадут
в руки графини, она может предъявить их, и тогда начнется нескончаемая тяжба
между нею и Гобсеком. Я уже хорошо знал характер этого ростовщика и был
уверен, что он не отдаст графине имущества, переданного ему графом, а в
тексте встречных расписок, которые привести в действие мог только я, имелось
много оснований для судебной кляузы. Желая предотвратить это несчастье, я
вторично пошел к графине.
таинственный тон, - что существует одно моральное явление, на которое мы в
житейской суете не обращаем должного внимания. По своей натуре я склонен к
наблюдениям, и в дела, которые мне приходилось вести, особенно если в них
разгорались человеческие страсти, всегда как-то невольно вносил дух анализа.
И знаете, сколько раз я убеждался в удивительной способности противников
разгадывать тайные мысли и намерения друг друга. Иной раз два врага
проявляют такую же прозорливость, такую же силу внутреннего зрения, как двое
влюбленных, читающих в душе друг у друга. И вот, когда мы вторично остались
с графиней с глазу на глаз, я сразу понял, что она ненавидит меня, и угадал
- почему, хотя она прикрывала свои чувства самой милой обходительностью и
радушием. Ведь я оказался случайным хранителем ее тайны, а женщина всегда
ненавидит тех, перед кем ей приходится краснеть. Она же догадалась, что если
я и был доверенным лицом ее мужа, то все же он еще не успел передать мне
свое состояние. Я избавлю вас от пересказа нашего разговора в тот день,
замечу лишь, что он остался в моей памяти как одно из самых опасных
сражений, которые мне приходилось вести в своей жизни. Эта женщина,
наделенная от природы всеми чарами искусительницы, проявляла то
уступчивость, то надменность, то приветливость, то доверчивость; она даже
пыталась разжечь во мне мужское любопытство, заронить любовь в мое сердце и
покорить меня, - она потерпела поражение. Когда я собрался уходить, глаза ее
горели такой лютой ненавистью, что я содрогнулся. Мы расстались врагами. Ей
хотелось уничтожить меня, я же чувствовал к ней жалость, а для таких натур,
как она, это равносильно нестерпимому оскорблению. Она почувствовала эту
жалость и под учтивой формой последних моих фраз, сказанных на прощанье. Я
дал ей понять, что, как бы она ни изощрялась, ее ждет неизбежное разорение,
и, вероятно, ужас охватил ее.
детей...
меня презрительным жестом.
спасти эту семью от ожидавшей ее нищеты. Для такой цели я готов был, если
понадобится, пойти даже на действия, юридически незаконные. И вот что я
предпринял. Я возбудил против графа де Ресто иск на всю сумму его фиктивного
долга Гобсеку и получил исполнительный лист. Графине, конечно, пришлось
скрывать от света судебное решение: оно давало мне право после смерти графа
опечатать его имущество. Затем я подкупил одного из слуг в графском доме, и
этот человек обещал вызвать меня, когда его хозяин будет при последнем
издыхании, хотя бы это случилось в глухую ночь. Я решил приехать неожиданно,
запугать графиню угрозой немедленной описи имущества и таким путем спасти
документ, хранившийся у графа. Позднее я узнал, что эта женщина рылась в
Гражданском кодексе, прислушиваясь к стонам умирающего мужа. Ужасную картину
увидели бы мы, если б могли заглянуть в души наследников, обступающих
смертное ложе. Сколько тут козней, расчетов, злостных ухищрений - и все
из-за денег! Ну, оставим эти подробности, довольно противные сами по себе,
хотя о них нужно было сказать, так как они помогут вам представить себе
страдания этой женщины, страдания ее мужа и приоткроют завесу над скрытыми
семейными драмами, похожими на их драму. Граф де Ресто два месяца лежал в
постели, запершись в спальне, примирившись со своей участью. Смертельный
недуг постепенно разрушал его тело и разум. У него появились причуды,
которые иногда овладевают больными и кажутся необъяснимыми, - он запрещал
прибирать в его комнате, отказывался от всех услуг, даже не позволял
перестилать постель. Крайняя его апатия запечатлелась на всем: мебель в
комнате стояла в беспорядке, пыль и паутина покрывали даже самые хрупкие,
изящные безделушки. Человеку, когда-то богатому и отличавшемуся изысканными
вкусами, как будто доставляло удовольствие плачевное зрелище, открывавшееся
перед его глазами в этой комнате, где и камин, и письменный стол, и стулья
были загромождены предметами ухода за больным, где всюду виднелись всякие
грязные пузырьки, с лекарствами или пустые, разбросанное белье, разбитые
тарелки, где перед камином валялась грелка без крышки и стояла ванна с
невылитой минеральной водой. В каждой мелочи этого безобразного хаоса
чувствовалось крушение человеческой жизни. Готовясь удушить человека, смерть
проявляла свою близость в вещах. Дневной свет вызывал у графа какой-то ужас,
поэтому решетчатые ставни всегда были закрыты, и в полумраке комната
казалась еще угрюмее. Больной сильно исхудал. Казалось, только в его
блестящих глазах еще теплится последний огонек жизни. Что-то жуткое было в
мертвенной бледности его лица, особенно потому, что на впалые щеки падали
длинные прямые пряди непомерно отросших волос, которые он ни за что не
позволял подстричь. Он напоминал фанатиков-пустынников. Горе угасило в нем
все человеческие чувства, а ведь ему еще не было пятидесяти лет, и было
время, когда весь Париж видел его таким блестящим, таким счастливым!
ногах его постели и с глубокой грустью смотрел на отца. Граф зашевелился и
взглянул на него.
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Эриксон Стивен
Елманов Валерий
Грабб Джеф
Шилова Юлия