Чтение 62–й страницы книги ~Икона~

Алексий Второй предпочел пойти на риск и поручиться за странствующего
священника. Страстные речи отца Григория проникали в души молодых и
неверующих, что не удавалось епископам.

Однажды в начале ноября 1999 года, около полуночи, молитва кроткого
патриарха была прервана известием, что у дверей стоит эмиссар из Лондона и
просит аудиенции.

На патриархе была простая серая ряса. Он поднялся с колен и подошел к
дверям своей маленькой домашней часовни, чтобы взять у секретаря письмо.

Послание было на бланке лондонской епархии, находящейся в Кенсингтоне, и
он узнал подпись своего друга митрополита Антония. Тем не менее он
нахмурился, удивляясь, почему его коллега избрал такой необычный способ
передачи письма.

Послание было на русском языке, на котором епископ Антоний говорил и
писал. В нем спрашивалось, не может ли его брат во Христе срочно принять
человека, принесшего известия, касающиеся Церкви, - известия чрезвычайно
секретные и очень тревожные.

Патриарх сложил письмо и взглянул на секретаря.

- Где он?

- На улице, ваше святейшество. Он приехал на такси.

- Это священник?

- Да, ваше святейшество.

Патриарх вздохнул:

- Пусть его впустят. Вы можете идти спать. Я приму его в кабинете. Через
десять минут.

Дежуривший ночью казак-охранник выслушал произнесенное шепотом
распоряжение секретаря и открыл входную дверь. Он посмотрел на серую машину
из центральной городской службы такси и на одетого в черное священника,
стоявшего рядом.

- Его святейшество примет вас, отец, - сказал он. Священник заплатил
шоферу.

Его проводили в маленькую приемную. Через десять минут вошел пухлый
священник и тихо произнес: "Пойдемте со мной, пожалуйста".

Посетителя ввели в комнату, явно бывшую кабинетом ученого. Кроме
великолепной иконы работы Рублева на белой оштукатуренной стене, комнату
украшали только полки с рядами древних книг, поблескивающих в свете
настольной лампы. За столом сидел патриарх Алексий. Жестом он указал на
стул.

- Отец Максим, не принесете ли вы нам чего-нибудь? Кофе. Да, два кофе и
печенье. Вы примете причастие завтра утром, отец? Да? Тогда самое время
съесть печенье до полуночи.

Пухлый слуга, он же буфетчик, вышел.

- Итак, сын мой, как поживает мой друг Антоний Лондонский?

Ничего неестественного не было в черной рясе посетителя и даже в высокой
черной шапке, которую он снял со светловолосой головы. Единственная
странность заключалась в том, что у него не было бороды. Большинство
православных священников носят бороды, но у английских бывают исключения.

- Боюсь, что не смогу ответить, ваше святейшество, потому что я его не
видел.

Алексий с недоумением посмотрел на Монка. Показал на лежавшее перед ним
письмо.

- А это? Не понимаю.

Монк набрал в легкие воздуха.

- Прежде всего, ваше святейшество, я должен сознаться, что я не священник
православной Церкви. И это письмо не от епископа Антония, хотя бланк
подлинный; подпись искусно подделана. Причина этой дерзкой затеи заключается
в том, что я должен был увидеть вас, вас лично, наедине и в полной тайне.

В глазах патриарха промелькнул страх. Неужели этот человек сумасшедший?
Убийца? Внизу есть вооруженный охранник, но успеет ли он позвать его? Лицо
патриарха оставалось спокойным. Слуга вернется через несколько минут.
Возможно, тогда удастся спастись.

- Объясните, пожалуйста, - сказал он.

- Во-первых, сэр, я по происхождению американец, а не русский. Во-вторых,
меня прислала группа людей на Западе, незаметных, но могущественных, которые
хотят помочь России и Церкви, не причиняя им вреда. В-третьих, я пришел
только потому, что у меня в руках информация, и, как считают мои хозяева, вы
можете поверить в ее значимость и опасность. И последнее - я пришел к вам за
помощью, а не за кровью. Телефон у вас под рукой. Вы можете позвонить и
позвать на помощь. Я не остановлю вас. Но прежде чем вы выдадите меня,
умоляю вас прочитать то, что я принес.

Алексий нахмурился. Безусловно, этот человек не похож на маньяка, и у
него хватило бы времени убить его. Где же этот Максим со своим кофе?

- Очень хорошо. Что же вы принесли мне?

Монк запустил руку под рясу и, вынув две тонкие папки, положил их на
стол. Патриарх посмотрел на переплет - один серый, второй черный.

- Что в них?

- Первой следует читать серую. Это отчет, который доказывает, не оставляя
ни малейших сомнений, что черная папка не фальшивка, не шутка, не розыгрыш,
не обман.

- А черная?

- Это тайный пличный манифест некоего Игоря Алексеевича Комарова,
который, видимо, скоро станет Президентом России.

В дверь постучали. Вошел отец Максим с подносом, кофе, чашками и
печеньем. Каминные часы пробили двенадцать

- Опоздал, - вздохнул патриарх. - Максим, ты лишил меня моего печенья.

- Виноват, сожалею, ваше святейшество. Кофе... мне пришлось намолоть
свежего... я...

- Я пошутил, Максим. - Он взглянул на Монка. Человек выглядел крепким и
здоровым. Если он собирается совершить убийство, он мог бы, вероятно, убить
обоих. - Иди спать. Максим. Пошли тебе Бог хорошего отдыха.

Слуга, шаркая, направился к двери.

- Ну, - сказал патриарх, - что же говорит нам манифест господина
Комарова?

Отец Максим закрыл за собой дверь, надеясь, что никто не заметил, как он
вздрогнул при упоминании Комарова. В коридоре он посмотрел по сторонам.
Секретарь уже в постели, богомольные сестры теперь долго не появятся, казак
сидит внизу. Отец Максим опустился на колени около двери и приложил ухо к
замочной скважине.

Сначала, как его и попросили, Алексий Второй читал отчет. Монк
неторопливо пил кофе. Наконец патриарх закончил.

- Впечатляющая история. Зачем он это сделал?

- Старик?

- Да.

- Этого мы никогда не узнаем. Как вы видите, он умер. Убит, без сомнения.
Заключение профессора Кузьмина утверждает это.

- Несчастный. Я помяну его в своих молитвах.

- Мы можем предположить, что он увидел на этих страницах нечто настолько
взволновавшее его, что он рискнул, а потом и жизнь отдал за то, чтобы
раскрыть тайные намерения Игоря Комарова. А теперь не прочтет ли ваше
святейшество "Черный манифест"?

Через час Патриарх Московский и Всея Руси оторвался от чтения и, подняв
глаза, смотрел куда-то поверх головы Монка.

- Он не может действительно так думать, - сказал он наконец. - Он не
может иметь такие намерения. Это - от лукавого. Россия на пороге третьего
тысячелетия. Мы вне таких вещей.

- Как Божий человек вы должны верить в силы зла, ваше святейшество.

- Конечно.

- И в то, что иногда эти силы принимают человеческий облик. Гитлер,
Сталин...

- Вы христианин, мистер...

- Монк. Полагаю, да. Правда, плохой.

- А разве не все мы такие? Недостойные. Но тогда вам известна
христианская точка зрения на зло. Вам нет нужды спрашивать.

- Ваше святейшество, кроме глав, касающихся евреев, чеченцев и других
этнических меньшинств, эти планы отбросят вашу святую Церковь в
средневековье - или как послушное орудие и соучастника, или как жертву
фашистского государства, такого же безбожного, как и коммунистическое.

- Если все это правда.

- Это правда. За людьми не охотятся и их не убивают из-за фальшивки.
Реакция полковника Гришина не была бы такой быстрой, если бы документ не
исчез со стола секретаря Акопова. Они бы просто не знали о фальшивке. А они
за несколько часов узнали об исчезновении чего-то очень ценного и важного.

- А зачем вы пришли ко мне, мистер Монк?

- За ответом. Будет ли Русская Православная Церковь выступать против
этого человека?

- Я буду молиться. И да направит меня Господь...

- А если ответить надо не патриарху, а христианину, человеку и русскому?
У вас нет выбора. Что тогда?

- Тогда у меня не будет выбора. Но как бороться против него? Считается,
что результат президентских выборов в январе предрешен.

Монк встал, взяв обе папки, засунул их под рясу. Протянув руку за шапкой,
он сказал:

- Ваше святейшество, скоро придет человек, тоже с Запада. Вот его имя.
Пожалуйста, примите его. Он скажет, что можно сделать.

Он протянул маленькую ламинированную карточку.

- Вам нужна машина? - спросил Алексий.

- Нет, спасибо. Я пойду пешком.

- Да хранит вас Бог.

Монк вышел, оставив глубоко взволнованного патриарха стоящим рядом с
иконой Рублева. Когда Монк подошел к двери, ему показалось, что он слышит
чьи-то торопливые шаги по ковру в коридоре, но, открыв дверь, никого там не