Чтение 62–й страницы книги ~Испытай себя~

Дун неодобрительно заметил:

-- Все это отвратительно. -- Видимо, он подумал о своих беззащитных
дочерях.

-- Далеко мы не продвинулись, -- прокомментировал я, глядя на. лист в
блокноте. За исключением доводов в отношении Нолана, все остальные были
помечены крестиком. _ "Вряд ли это поможет", -- подумал я.

Дун пару раз щелкнул пальцем по карандашу и в нижней части листа
написал: "Льюис Эверард".

-- Тяжелый случай, -- вымолвил я.

-- За и против, пожалуйста. Я вновь погрузился в размышления.

-- Вначале против. Не думаю, что у него хватило бы смелости устроить
ловушку, с другой стороны... нет сомнения... он умен и коварен.
Маловероятно, что он мог пойти в лес с Анжелой Брикел. Не могу точно сказать
почему, но, как мне кажется, он очень разборчив, особенно когда трезв.

-- За? -- напомнил мне Дун, когда я замолчал.

-- Он часто напивается... Не знаю, клеился он к Анжеле Брикел в таком
состоянии или нет.

-- Но он знал ее.

-- Возможно, и не только в библейском понимании этого слова.

-- Сэр! -- воскликнул Дун с притворным упреком.

-- Ему, несомненно, доводилось ее видеть в дни скачек, -- улыбнулся я.
-- Еще за: он великолепный лгун. Сам хвастался, что среди "всей этой
честной компании" в лицедействе ему нет равных.

-- В таком случае знак вопроса? -- Карандаш Дуна дрожал над блокнотом.

Я медленно покачал головой:

-- Доводы положительные. Вычеркните его фамилию. Ставьте крест.

-- Ваша беда заключается в том, что вы не встречались с достаточным
количеством убийц, -- разочарованно проговорил Дун, просматривая колонку
"против".

300

-- Ни с одним, -- согласился я. -- Нолана Эверарда нельзя считать
настоящим убийцей.

-- И вы не способны распознать убийцу, даже если будете бродить вокруг
него.

-- Ваш список слишком короткий, -- нашелся я.

-- Это вам так кажется. -- Он сложил блокнот, спрятал его в карман и
поднялся: -- Извините, мистер Кендал, что отнял у вас столько времени. Все
ваши соображения будут учтены. Вы помогли мне уточнить многие детали. Теперь
наше расследование будет продвигаться на более высоком уровне. В конечном
счете мы одолеем эту загадку.

Наступила тишина, певучий беркширский акцент перестал звучать в моих
ушах. Инспектор пожал мне руку и серой тенью удалился искать свои
идиосинкразические подходы к поиску истины.

Некоторое время я провел в кресле, обдумывая то, что я сказал ему, и
то, что он позволил себе сказать мне, и мне трудно было представить, что
кто-то из моих новых друзей мог быть убийцей; даже в Нолане я не видел
такого утонченного злодея. Здесь замешан кто-то другой, тот, о ком мы даже
не подозреваем.

Остаток утра я посвятил работе над книгой, но дело продвигалось с
трудом -- я никак не мог сконцентрироваться.

Ко мне часто заглядывала Ди-Ди, предлагала кофе и приятную беседу,
Тремьен тоже не преминул заглянуть, чтобы сообщить о своей поездке к
портному в Оксфорд, и заодно спросил, не хочу ли я проехаться за покупками.

Поблагодарив, я отказался. Было бы, конечно, неплохо купить себе новые
ботинки и лыжную куртку, но у меня до сих пор не было достаточного
количества карманных денег. В Шеллертонхаусе я прекрасно обходился без них.
Тремьен, несомненно, одолжил бы в счет четвертой части аванса,
причитающегося мне за этот месяц, но я сам не хотел брать взаймы, надеясь
получить всю сумму сразу. Так я задумал с самого начала.

Выйдя из своей половины дома, Мэкки вошла в контору, чтобы побеседовать
с Ди-Ди, и заодно сообщила, что Перкин уехал в Ныобери за своими
заготовками. Вскоре они обе отиравилиеь обедать, оставив меня одного во всем
огромном доме.

Я вновь попытался заставить себя сосредоточиться над книгой, однако
почувствовал усталость и недомогание. Что за чертовщина, подумал я,
одиночество никогда не доставляло мне неудобств. Откровенно говоря, я даже
любил его. Но в тот день молчаливая атмосфера дома давила на меня.

Я поднялся на второй этаж, принял душ и сменил одежду для верховой езды
на более удобные джинсы и рубашку, в которой я ходил вчера, влез в
кроссовки, а для тепла натянул красный свитер. Затем я спустился в кухню и
сделал себе бутерброд с сыром, одновременно пожалев о том, что не поехал с
Тремьеном хотя бы ради прогулки. Обычная история: я искал, чем бы заняться
-- хоть чем-нибудь, -- вместо того чтобы сидеть, уставившись на чистый лист
бумаги; а сегодня к безделью прибавилась еще и тоска.

Размышляя о том, что бы приготовить на ужин, я бездумно поплелся в
гостиную, которая без огня в камине выглядела тускло и безжизненно. Записка
Гарета "Вернусь к ужину" была по-прежнему приколота к пробковой доске.
Увидев ее, я вспомнил, что обещал ему сходить в лес за камерой. От этой
мысли я почувствовал некоторое облегчение.

Тоску как рукой сняло. Я взял листок бумаги и написал собственное
послание: "Взял "лендровер", чтобы съездить за камерой Гарета. Вернусь,
чтобы приготовить ужин! " Этот листок я приколол к доске и с легким сердцем
вновь поднялся наверх сменить кроссовки на сапоги -- мне предстояло
продираться через заросли по мокрой траве. Кроме того, необходимо было
захватить компас и карту на случай, если я не смогу найти дорогу. После
этого я вышел из дому, закрыл за собой дверь и сел в машину.

Стоял хороший солнечный день, но более ветреный, чем вчера. Я
чувствовал себя как школьник, у которого неожиданно отменили занятия. Машина
выехала через холмы на дорогу к Ридингу, идущую вдоль Квиллерсэджских
угодий. Я остановил машину примерно у того места, где, как мне помнилось,
Гарет пролил краску. Выйдя из "лендрове-ра", я принялся искать это
светящееся пятно.

К счастью, по нему никто не проехал и не смазал шинами. Краска, хотя и
покрылась пылью, виднелась достаточно ярко. Футах в двадцати от себя я нашел
начало тропинки, по которой мы вчера входили в лес, и без особых затруднений
двинулся вперед, пробираясь сквозь поваленные деревья и заросли кустарника.

Гарет -- и вдруг убийца... В душе я рассмеялся над абсурдностью этого
предположения. Все равно что подозревать Кокоса.

Дорогу к нашей вчерашней стоянке я определял по меткам на деревьях, а
также по заломленным ветвям и примятой траве. Когда я вернусь к машине с
камерой, цепочка наших следов, вероятно, превратится в хоженую тропу.

Ветер гнул верхушки деревьев и наполнял мои уши звуками первозданной
природы, сквозь ветви кустарника пробивались лучи солнца, от которых у меня
рябило в глазах. Я медленно брел по девственной растительности, и чувство
полного единения с природой наполняло мою душу невыразимым счастьем.

Последнюю метку я обнаружил за поворотом и, дойдя до нее, оказался на
месте нашей вчерашней стоянки. Ветки импровизированного ложа разметало
ветром, но ошибки быть не могло -- камеру Гарета я заметил сразу же, она
висела на суку, как он и предполагал.

Я подошел к дереву, чтобы снять ее, и в этот момент что-то с силой
ударило меня в спину.

Беда, когда ее не ждешь, всегда сбивает с толку. Я ничего не мог
понять. Мир перевернулся. Я падал. Земля бросилась мне в лицо. Стало трудно
дышать.

Я не слышал ничего, кроме шума ветра, не видел ничего, кроме
шевелящейся массы веток, и с ужасом приходил к осознанию того, что в меня
кто-то выстрелил.

Меня пригвоздили к земле не только боль от раны, но и инстинкт
самосохранения. Я услышал над ухом какой-то свист, будто что-то пролетело
надо мной. Прикрыл глаза. Еще один удар в спину.

Так вот как приходит смерть, тупо подумал я; и мне никогда не узнать,
кто и зачем убил меня.

Каждый вдох причинял мне неимоверные страдания. В груди горел огонь. Я
весь покрылся обильным холодным потом.

Лежать и не двигаться.

Я уткнулся лицом в опавшие листья и сухую траву. Ноздри наполнялись
влажным запахом земли и перегноя.

Смутно я отдавал себе отчет в том, что кто-то ждет, не пошевелюсь ли я,
-- тогда третий удар будет неминуем и у меня остановится сердце. Если же я
не подам признаков жизни, то этот некто подойдет ко мне, чтобы пощупать
пульс, и, найдя его, все равно завершит начатое. И в том к в другом случае
мне не на что надеяться.

Я продолжал лежать не шевелясь. Вез всякого движения.

По-прежнему в ушах лишь свистел вечер. Я не слышал ничьих шагов, даже
выстрелов не слышал.

От боли я едва мог дышать. Она залила мне всю грудь. Воздух почти не
поступал в легкие и почти не вырывался наружу. Я задыхался... Еще немного, и
наступит сон.

Казалось, прошло немало времени, а я все еще был жив.

В моем воображении позади меня стояла фигура с ружьем, с нетерпением
ожидавшая момента, когда же я наконец пошевелюсь. Она представлялась мне
бесплотной, лишенной лица и готовой ждать вечно.

К горлу подступило отвратительное ощущение тошноты. Я был весь мокрый
от пота. Мне было холодно.

Даже в мыслях я не пытался определить, что происходит с моим телом.

Несомненно, лежать без движения легче, чем двигаться. В вечность я могу
соскользнуть и не прилагая усилий. Человек с ружьем может ждать сколь угодно
долго -- я сам уйду. И хоть так обману его.

Какой-то горячечный бред, подумалось мне.

Вокруг все оставалось по-прежнему. Я лежал. Время текло.