Чтение 62–й страницы книги ~Дама с коготками~

- С Мариной проблема решена.

Я опять кивнула.

- Тогда положи на место.

И он бросил небольшой пакетик. Я поймала его и, не говоря ни слова,
сунула в карман.

- Чего все молчишь? - изумился доктор.

- Горло болит.

- Давай посмотрю.

Только этого не хватало. Я открыла дверь, вышла на площадку и просипела:

- Некогда.

Кирилл с недоумением поглядел мне вслед:

- Куртка новая?

Но тут, на счастье, приехал лифт, и я, помахав рукой, быстренько махнула
в кабинку. Из подъезда постаралась выйти бойким шагом, вдруг он смотрит в
окно. Но проклятые замшевые ботиночки жали так, будто сделаны из железа.
Еле-еле добралась до угла и, поймав машину, моментально сняла "испанские
сапоги". В изнеможении пошевелила онемевшими пальцами. Дома, растянувшись на
диване, вновь обрела способность мыслить. В сверточке, который мне бросил
Кирилл, оказалось две кассеты. Я воткнула одну в магнитофон. Из динамика
полился незнакомый голос. Вяло и отстраненно мужчина повествовал о том, как,
задавив ребенка, оставил его умирать на дороге. Вторая запись принадлежала
женщине и содержала признание в супружеских изменах.

Вот, значит, как! Ленка таскает кассеты, Кирилл переписывает, а
проституток они отправляют за деньгами. Ловко придумано. Интересно, Лариска
узнала всю правду или только часть ее? Кто из двоих засунул в капсулы
стрихнин? И потом, что значит "проблема с Мариной решена"? Любопытство
грызло меня. Мошенница любит деньги. Если предложить ей хорошую сумму,
может, выдаст сообщника?

Кряхтя, я слезла с дивана и сунула стертые ноги в удобные, растоптанные
кроссовки. Боже, какое блаженство! Недаром бабушка любила приговаривать:
платье покупай на размер меньше, туфли на размер больше.

Со второго этажа послышался негодующий Манин крик:

- Опять напился как свинья.

Это она про попугая. На прошлый Новый год господин Жильбер в Париже, видя
страсть девочки к животным, презентовал ей Коко. Милейшая птица, ласковая,
послушная, гадит только в клетке. Смело можно отпускать летать по всему
дому. Но, к сожалению, попугай достался нам законченным алкоголиком. Узнали
мы о его пагубной привычке еще тогда, за праздничным столом. Прелестнейший
Коко сел на бокал шампанского, засунул туда голову с крючковатым клювом и
принялся, постанывая от восторга, поглощать сладкую жидкость.

Гости так и покатились со смеху. Попугай же, допив шампанское, влетел в
клетку и сел на жердочку. Но через пару минут свалился с нее, выставив вверх
морщинистые лапки. Маруся зарыдала, решив, что птичка скончалась. Однако уже
через минуту стало ясно, что Коко спит мертвым сном. Он издавал жуткие
звуки. Ни до, ни после никто из нас не встречал больше храпящего попугая.

К сожалению, Коко напивается каждый раз, когда появляется такая
возможность. Как всякому алкоголику, ему совершенно все равно, что залить в
глотку: коньяк, виски, вино или ликер.

Мы сразу поняли, что попугай умеет не только пить из бокалов, но и
открывать бутылки. Он умудряется длинным, острым клювом раскрошить пробку,
потом сталкивает "Мартини" или "Наполеон" со стола на пол. Сколько раз мы
сердились, обнаружив в гостиной на ковре липкие лужи спиртного! Наверное, до
сих пор обвиняли бы друг друга в неаккуратности, если бы накануне майских
праздников Зайка не увидела, как Коко "вскрывает" ликер. Теперь, если хотим
чуть-чуть расслабиться, не выпускаем попугая из клетки. К тому же несчастное
пернатое после возлияний страдает от похмелья и охает совершенно
по-человечески. Жаль его ужасно, но пить рассол или принимать "Алказельцер"
дурацкая птица отказывается наотрез.

- Аркадий оставил открытый пузырек с календулой в ванной, - орала Маня, -
как будто неясно, что следует убирать за собой.

Девочка слетела вниз, потрясая маленькой бутылочкой, в которой совсем
недавно хранилась сделанная на спирту настойка.

- Только не убивай брата, - попросила я.

- Что толку ругаться с этим неряхой! - рявкнула Маруся, обладательница
самой захламленной комнаты в доме.

Она швырнула пустой пузырек на стол и спросила:

- Чай будешь?

- Только что попила, - ответила я, влезая в куртку.

- Мусечка, - неожиданно заныла дочь, - опять куда-то уезжаешь, а у меня
отменили занятия в Ветеринарной академии, думала вечерок посидеть с тобой
дома.

И в самом деле большая редкость. У общительной и любознательной Манюни
после лицея, как правило, обширная программа. По понедельникам, средам и
пятницам - занятия в академии до десяти вечера, и домой девочку привозит
кто-нибудь из взрослых. Вторник и четверг - художественная школа. Домой Маня
заявляется около девяти вечера. В субботу и воскресенье - дополнительные
занятия английским языком и театральная студия. В промежутках несчастный
ребенок ухитряется делать уроки и играть с подружками. Их у нее всего две,
зато обе верные и любимые: Оля Чалова и Саша Хейфец. Иногда они ночуют друг
у друга и тогда не спят всю ночь, болтают и дерутся подушками.

Сегодня же в стройной системе бесконечной учебы произошел сбой, и Манька
маялась непривычным бездельем. Убедившись, что дома я не останусь, Машка со
вздохом сказала:

- Устрою день лени. Сначала залезу в ванну, потом заползу в кровать с
книжкой. Кажется, Зайка купила эклерчики с заварным кремом.

При слове "эклерчики" Банди радостно поглядел на нас и потрусил на кухню,
Манька побежала за ним. Я вышла на улицу. Машка вполне ответственная девица
и может ездить по городу без сопровождения. Но все-таки одолевает легкое
беспокойство, когда девочки долго нет дома. Сегодня же я уходила с абсолютно
незамутненной душой, дочка у себя в спальне, лопает пирожные, все в полном
ажуре.

Благодушное настроение не покидало меня до самого приезда в Большой
Козловский переулок. Не вызвал раздражения даже водитель такси, грязноватого
вида старикашка, без конца твердивший, что "при коммунистах жили лучше".Под
его причитания машина въехала в узенький переулок.

- Дальше нет проезда, - заявил шофер.

Дорогу загораживали две огромные пожарные машины, по мостовой и тротуарам
текли реки воды.

- Напьются, а потом пожар устраивают, - ворчал таксист, засовывая в
"бардачок" деньги. Я выскочила из машины и угодила прямо в огромную лужу.
Кроссовки моментально захлебнулись холодной водой. Но мне было не до этого.
На месте окон Марининой квартиры зияли черные провалы. В воздухе сильно
пахло горелым, снег покрывали черные хлопья сажи. Кто-то схватил меня за
руку. Рядом стояла знакомая паспортистка.

- Благодарите Бога, что не купили эту квартиру, - растерянно произнесла
она, сжимая мою ладонь.

- Что случилось?

- Говорят, газ взорвался. Сначала мы услышали сильный хлопок, и у
половины подъезда стекла посыпались. Потом вспыхнуло пламя.

- А хозяйка?

Паспортистка пожала плечами:

- Разве останешься живой в таком аду?

Я поглядела на выгоревшую квартиру, выбитые стекла, кучи сажи, пепла и
чего-то вонючего. Так вот о каком решении вопроса говорил Кирилл! Впервые за
все время после смерти Лариски мне стало страшно. Даже жутко. Вначале
расследование казалось детской игрой, этаким милым хобби. Сейчас стало ясно,
что я подобралась к безжалостному убийце, не стесняющемуся в средствах для
достижения цели. "Наплевать на все, - пронеслась в голове здравая мысль, -
не все ли равно, кто отравил Ларку? Уноси, Дашка, ноги, пока жива". Но тут
двери подъезда распахнулись, и благоразумие покинуло меня.

На пороге появились санитары. На носилках под толстым одеялом лежала
женщина с абсолютно черным лицом. Она была еще жива, потому что врач держал
над ней переносную капельницу. Из пластикового мешка по прозрачной трубке
текло что-то желтое. Расталкивая зевак, я бросилась к медикам. Доктор мрачно
бросил:

- Только "Дорожного патруля" не хватало.

- Я не журналистка, а родственница.

Врач отмахнулся:

- Не про вас речь.

Я оглянулась, за спиной маячили двое в синих куртках с переносными
камерами в руках. В этот момент Марина пошевелилась, я наклонилась к ней,
вернее, к тому, что от нее осталось. Женщина внезапно открыла глаза.
Пронзительно яркие на фоне черной кожи, они смотрели в упор, не мигая, потом
закрылись.

- Стервятники, - бормотал доктор, уворачиваясь от корреспондентов.

Один из парней сунул под нос микрофон.

- Вы родственница?

- Без комментариев, - ответила я и нырнула за носилками в "Скорую
помощь".

Пока ехали до больницы, ждала, что Марина вновь откроет глаза. Но опухшие
веки со сгоревшими ресницами оставались недвижимыми. В какой-то момент
доктор пробормотал что-то невразумительное. Шофер врубил сирену, и мы без
остановок понеслись по улицам. Несчастная скончалась в двух минутах езды от
больницы. Ее потащили куда-то в глубь коридоров. Я бежала за носилками, но
вскоре медики исчезли за дверью с надписью "Реанимация". Мне оставалось
только плюхнуться на какой-то железный прибор у входа и перевести дух.

Ужасные муки совести терзали меня. Я, и одна я, виновата в том, что
бедная женщина умирает сейчас за этими дверьми. Зачем уличила ее прилюдно в
мошенничестве? Ведь если бы пришла к ней домой, объяснила, что знаю
правду...