растили, воспитывали. Не скажу, что это легко, зато очень приятно. Мы
целиком посвятили себя друг другу и нашим детям.
моей жизни. Только одно терзало меня... - Взгляд Артура стал жёстким и в
то же время печальным. Он повернулся к Джоне, который по-прежнему стоял,
прислонившись к стене, а по его осунувшемуся, изнеможенному лицу сбегали
струйки то ли слёз, то ли пота. - Только одно не давало мне покоя все эти
годы - мысли о моём сыне, старшем из моих сыновей. Я много думал о тебе,
Джона, очень много, благо времени у меня было достаточно. Я думал о твоей
несчастной матери, хотя мне было больно думать о ней. Я признаю свою вину
за то, что бросил её и исковеркал ей жизнь. Но это ещё не всё. Со всей
откровенностью я признаю, что бросил бы её даже в том случае, если бы знал
о её беременности. Тогда я причинил бы ей ещё большую боль, отняв у неё
тебя. Да, я совершил подлость - но не по злому умыслу, а по глупости
своей, по недомыслию. Я заслужил твою ненависть и презрение, ты имел
полное право мстить мне и - чёрт возьми! - даже обрушить свой гнев на всю
мою родню.
преступление.
лица не дрогнул. - Убей. Чего ты ждёшь? Какой смысл читать мораль
приговорённому к смерти?
дал тебе когда-то - твою жизнь. Ты преступник, ты погубил много людей, и
ещё невесть сколько крови прольётся по твоей вине, но вместе с тем ты мой
сын. Я верну тебя в Экватор и отпущу на все четыре стороны - пусть жизнь
будет твоей карой.
помню в точности твоих слов, но их смысл был тот же. К твоему несчастью,
ты не конченный негодяй.
пожалеешь о том, что я не убил тебя. Ты будешь лишён даже того жалкого
утешения, что якобы отомстил за мать. Твои руки обагрены кровью её
соплеменников, а Израиль в конце концов проиграет войну с Царством Света.
Даже если будет заключён мир, боюсь, что он будет заключён слишком поздно.
Ты усердно поработал, чтобы погубить Дом Израиля, - теперь живи и смотри,
как это происходит.
Джону.
умереть и через час.
слов сомневаться не приходилось. Она будто выносила приговор - но не как
судья, а как врач, констатирующий безнадёжность состояния своего пациента.
Со стороны послышался недоуменный вопрос Артура:
было у него давно.
парадоксальной. Он не впал в истерику, не стал метаться по комнате, как
затравленный зверь, а просто опустился на пол и устало прикрыл глаза,
ожидая обещанной смерти.
к жизни.
его глазах была мука.
пожала плечами.
том, что не выполнила домашнего задания. - И никто из нас не может. Это
под силу только Источнику.
закрытыми глазами, безучастно ожидая окончательного приговора. Артур
задумчиво смотрел на него. Пенелопа, крепко сжав руку Артура, смотрела на
Дэйру. Дионис и Амадис обменивались быстрыми взглядами; со стороны могло
показаться, что они строят друг другу рожи, тогда как на самом деле они
вели спор - скорее всего, о том, стоит ли им вмешиваться.
умею это делать.
Артура, только себе навредишь".
возложит на тебя. Он никогда не простит тебе твоего совета. Так что лучше
помалкивай и жди".
принял решение, и ясно - какое.
человек, просто им управляла злая сила. Она отняла у него человечность,
заставила совершать плохие поступки, но в глубине души он хороший
человек... хоть и озлобленный.
время собирать камни... - Он сделал глубокую паузу, затем повторил: -
Камни...
он говорит.
ведь так? Я не смогла снять защиту. Это плохая, неправильная защита, но
она очень сильная.
делать, чтобы снять её. Папа говорит, что я должна ещё многому научиться.
Пенелопа.
Придётся воспользоваться Ключами. Отец, камни у тебя?
покачала головой. - Нет, отец, это наше, семейное дело, и было бы
аморально вмешивать в него других, пусть даже близких нам людей.
Джоне.
времени искать Отворяющего на стороне. Если вы хотите спасти Джону,
поторопитесь.
милосердие...
Я страшно не люблю, когда меня будят по утрам, но именно так обычно и
происходит. Власть - не мёд, а быть главой Дома - сущая каторга;
государственные заботы не дают покоя ни ночью, ни днём. К счастью, за
десять лет нашего с Даной медового месяца я накопил достаточно сил, чтобы
теперь безропотно нести тяжкое бремя ответственности, но все эти утренние
(а тем более ночные) вызовы по-прежнему раздражали меня. Мой Дом был ещё
слишком молод, мои подданные по старой привычке дорожили каждой минутой
своей жизни, упорно не желая понять, что время не волк и в лес не убежит.
Они без зазрения совести тревожили меня по всяким пустякам, и я уже устал
вдалбливать им в головы, что сон для Властелина дело священное. Вместе с
тем я не решался блокировать на ночь свой Самоцвет - а вдруг действительно