напор внутренней силы, напряжение воли приподнимает их, как дрожжи под-
нимают тесто. Единственное, что Марк взял от матери, - цвет глаз, - те-
рялось среди всего чужого. Но откуда же это чужое? От отца? От семьи
Бриссо? Тоже нет! Во всяком случае, пока это было незаметно, и Аннета
ревниво твердила про себя:
черту Рожэ? Разве это не доставило бы ей тайной радости? Вспоминая чело-
века, которому она когда-то отдалась, Аннета, не сознаваясь себе в этом,
испытывала не только горечь, но и тоску. Тосковала она, впрочем, не
столько по настоящему Рожэ, сколько по тому, которого она себе выдумала,
и в сущности этому-то, созданному ее мечтой, Рожэ она и отдалась ког-
да-то. Если бы она увидела его вновь в сыне, она испытала бы чувство
своеобразной гордости, как будто, взяв от Рожэ ту форму, которую любила,
и вселив в нее свою душу, она одержала над ним победу. Да, она хотела
бы, чтобы Марк наружностью походил на Рожэ, а душой - на нее.
ло своеобразия и выразительности, свойственных Ривьерам, но оно отлича-
лось красотой простых и правильных черт; это была книга, в которой легко
было читать. А выражение детского лица Марка было неуловимо. Как его
разгадать?
бородок, немного прищуренные глаза, нос... Откуда у него такой нос,
длинный и острый, с тонкими ноздрями? А большой, немного кривой рот с
узкими и бледными губами? Все в этом лице было неопределенно, изменчиво:
оно напоминало неподвижную на вид, но зыбкую почву... Конечно, характер
мальчика еще не сформировался, в нем ничего еще не определилось. Но в
каком направлении пойдет это формирование? Или так все и останется неоп-
ределенным?
взгляд казался (а может быть, и был?) нервным и впечатлительным. Но при
более внимательном наблюдении он поражал спокойной сдержанностью, равно-
душным и замкнутым выражением лица. Никакой строптивости, угрюмости; ни-
когда от него не услышишь "нет! ".
что ему говорили: он просто не слушал... В самом деле не слушал? Трудно
сказать! Он смотрел на Аннету, ожидая, что будет дальше. А она смотрела
на него и думала: "Маленький сфинкс!" Он был сфинксом для всех, тем бо-
лее, что сам себя не знал. Он и для себя был такой же загадкой, как для
матери. Невелика забота! В семь лет мы уже не стремимся и еще не пытаем-
ся познать себя. Зато Марк стремился узнать ее, свою госпожу и рабу. И
времени для этого у него было достаточно, потому что Аннета целыми днями
держала его при себе. Мать и сын наблюдали друг друга. Но ей это наблю-
дение ничего не давало.
ких. Свойствами своего ума он удивительно напоминал деда, Рауля Ривьера.
Но Аннета очень мало знала отца, хотя и была уверена, что знает его хо-
рошо. Она была слишком очарована им и поэтому за всю жизнь так и не
разглядела настоящего Рауля. Иногда у нее мелькали кое-какие догадки, в
особенности после того, как она прочла его знаменитую переписку. Но она
не позволяла себе думать об этом. Ей хотелось сохранить об отце нежные и
благоговейные воспоминания, пусть омраченные на мгновение и приукрашен-
ные. К тому же она знала Рауля только таким, каким он был в последние
годы жизни. Но если бы старик Ривьер мог вернуться с того света и со
свойственной ему зоркостью рассмотреть своего незаконнорожденного внука,
он сказал бы:
только некоторые черты деда.
вали друг другу руки. И поразительнее всего было то, что прямодушная Ан-
нета среди других черт передала внуку от деда замечательное умение прит-
воряться. Делалось это не из необходимости лгать людям. Рауль Ривьер
чувствовал себя достаточно сильным, у него было достаточно снисходи-
тельного презрения к своим современникам, и он ничуть не побоялся бы по-
казаться им во всей своей наготе. Такое желание бывало у него часто, и
все потом повторяли его жестокие и насмешливые словечки... Нет, то была
не лживость, а потребность развлекаться, безнаказанно паясничать.
Чувство юмора, озорное желание играть роль, гримировать свои чувства,
мистифицировать людей. У малыша такая наследственная черта проявлялась,
конечно, в невинной форме. Это неустойчивая и очень сложная душа, в сущ-
ности совсем не проказливая и не легкомысленная, попала при рождении в
оболочку с определенными наследственными чертами и пользовалась тем ору-
жием, которым снабдила ее природа. Точно так же, если бы она попала в
тело животного, покрытого шерстью или перьями, она пустила бы в ход свой
клюв, когти, крылья. Но ее облекли в ветхие обноски старика Ривьера, и
она инстинктивно переняла лукавство и хитрость деда.
все, что его касалось: на это была направлена вся его природная наблюда-
тельность. И если он угадывал, каким его считают взрослые, он инстинк-
тивно входил в эту роль, если только у него не являлось желания противо-
речить. А такое желание появлялось, когда его раздражали или когда ему
хотелось позабавиться.
вые игрушки, отыскивать в них скрытые пружины, слабые места, испытывать
их, играть ими, пускать их в ход. Это было не так уже трудно: взрослые
были довольно примитивны и притом доверчивы, в особенности его мать.
на эту тайну Марк слышал в мастерской Сильвии, когда сиживал у ног мас-
териц, не обращавших на него внимания. Он не очень-то много понимал, но
тем интереснее и таинственнее казались ему их слова, и он пытался истол-
ковать их. Гадал, фантазировал... У этого насторожившегося зверька с
блестящими глазами голова постоянно работала.
кольку дней, потому что у него было слабое здоровье, он легко простужи-
вался зимою, и мать постоянно дрожала над ним), Аннета была главным
предметом его наблюдений: распевал ли он, играл или мастерил что-нибудь
- он в то же время с любопытством следил за матерью. У ребенка ум такой
же быстрый и неугомонный, как его резвые ножки. Хотя бы он стоял к вам
спиной, он все равно вас видит, словно у него на затылке глаза, и его
кошачьи ушки, как флюгер, повертываются на звук голоса во все стороны. И
пусть его внимание подобно вращающемуся маяку, пусть он и гонится сразу
за несколькими зайцами, он никогда не теряет следа и не унывает, зная,
что завтра начнет снова... Заяц, за которым охотился Марк, легко попа-
дался. Увлекающаяся, любвеобильная, общительная Аннета не скряжничала:
она расточала себя без оглядки.
находил ее смешной; то разговаривала с ним, как с взрослым товарищем,
равным ей по уму, - и мальчику становилось скучно, он про себя называл
ее "надоедой". Иногда она при нем начинала думать вслух, произносить це-
лые монологи, как будто он способен был что-нибудь понять! Тогда Марк
решал, что она чудачка, и наблюдал за ней сердито и насмешливо. Он не
понимал ее, но это ведь никому не мешает судить другого человека.
случаев: наглую и рассеянную вежливость благовоспитанного мальчика, ко-
торый делает вид, будто слушает то, что он обязан слушать, но ничуть
этим не интересуется (у него свои дела) и только ждет, чтобы взрослые
поскорей замолчали. Иногда он в угоду матери разыгрывал ласкового и неж-
ного сына. Он знал, что мать сейчас же так и загорится радостью. Аннета
всем сердцем откликалась на его ласку, а он испытывал к ней снисходи-
тельное презрение за то, что она так легко попадается на эту удочку.
Когда же она вела себя не так, как он ожидал, он злился, но уважал ее
больше.
на и умилял Аннету нежностями, а через минуту бесстыдно показывал свое
равнодушие к ней, и Аннета терялась, не знала, что думать.
кие минуты, когда у нее являлось смутное подозрение, что Марк упорно ра-
зыгрывает какую-то роль), Аннета со свойственной ей вспыльчивостью (да
простят ее современные педагоги!) в раздражении шлепала его... Конечно,
это было против всех правил и оскорбляло ребенка. В глазах англосаксонки
Аннета, разумеется, навеки себя этим позорила. Но нам, старым французам,
такие вещи не в диковинку... "Qui bene amat..." [44]. Поговорку эту мож-
но всегда услышать в буржуазных семьях, где еще не совсем забыли латынь.
мы, как и сын Аннеты, в глубине души считали, что в трех случаях из че-
тырех шлепки получены за дело. Но если мы, как Марк, и не переставали
любить ту, которая нас ими награждала, то, по правде говоря, после этих
шлепков она несколько теряла свой авторитет в наших глазах. Быть может,
именно поэтому мы, как и Марк, чаще давали ей повод шлепать нас.
ную жертву. И Аннета, раскаиваясь в том, что злоупотребила своей силой,
чувствовала себя виноватой. Приходилось умилостивлять Марка. А он только
и ждал, чтобы она первая подошла.
Но здесь в роли женщины оказывался ребенок. Это дитя, у которого еще не
обсохло на губах материнское молоко, было более чем наполовину женствен-
но, обладало хитростью и уловками девочек. Аннета была безоружна перед