слышно, кроме звуков оружия и стонов человечества, неутешно
рыдающего в бедствиях войны; нынешнее поколение, говорю я, не
может вспоминать без сердечной грусти о благополучии времен
протекших. Каких превратностей не были мы свидетелями? Слепое
счастие водило иноплеменных завоевателей из края в край земли;
сила наглою стопою попирала древние рубежи царств; безбожие,
смеясь, разрушало алтари веры, но, пораженное громом небесным,
само упадало у подножия его. Никогда не был так переменен вид
Европы: мирные города мгновенно ограждались стенами; древние
стены и твердыни мгновенно рассыпались в прах, природные государи
становились простолюдинами; люди из глубокой неизвестности,
раздвигая толпы мятущихся народов, восходили на троны их. Но
торжество порока, при всех превратностях мнений людских, никогда
не сравняется с торжеством добродетели; никакой блеск, никакое
могущество не могут защитить первого от тайной ненависти людей;
никакое злополучие не может лишить последней ее достоинства и
уважения благородных душ...
Во Франкфурте имели мы удовольствие встретиться с генерал-майором
Рейхелем, бывшим полковым командиром в Апшеронском полку. На это
время занимал он почетное звание военного коменданта в городе.
Звон колоколов, стук проходящих конных и пеших войск, бряцание
оружия и шум народа неслись навстречу нам из-за высоких окопов
Маинца, когда мы приближались к нему. Недавно ревела там смерть.
Рейн, величественный Рейн явился тут глазам нашим. В великолепном
течении своем орошает он прекраснейшие страны Германии. Сколько
народов жили и погреблись на брегах сей древней реки; сколько
столетий гляделись в водах ее!..
Едем чрез длинный на судах мост; справа замечаю ряд плавучих
мельниц. Входим в Маинц. До какого жалкого безобразия можно
довести прекрасный город!.. Лучшие палаты, дома и церкви
превращены или в арсеналы, или в казармы, или в магазейны.
Бледность - общий цвет лиц, и даже прекрасного пола, который
здесь опять прекрасен. Велико было несчастие жителей маинцких.
Они только что вырвались из страшных когтей смерти!.. Ужаснейший
мор свирепствовал в стенах осажденного града. В течение трех
месяцев умерло 6000 жителей и, как говорят, до 20000 солдат.
Первых хоронили по кладбищам; других с утра до вечера возили
возами, как дрова, и бросали, как ничтожных тварей, по рвам и
вертепам за городом. Хищники Европы валялись в снедь хищным
вранам, и на распутиях, казалось, земля не хотела принимать
отягченных преступлениями. Ужаснейший разврат, лютейший самой
язвы, свирепствовал в сии дни гнева небесного. Воспаленные огнями
сладострастия солдаты врывались в дома, исторгали трепещущих
дочерей из рук их родителей и увлекали в змеиные норы свои. Часто
груды тлеющих трупов служили им постелью. Ни слезы, ни моления
невинности не умягчали злодеев, отнимавших у нее жизнь и честь.
Замученные жещины валялись по улицам.
"La belle France! Прелестная Франция! - восклицают беспрестанно
французы-учители. - Вот земной рай!.. Переезжайте Рейн, и вы
увидите цветущую землю, счастливый народ, на каждом холме -
виноград, в каждой долине - деревню! На что ни взглянете, все
удивит, утешит и очарует вас. Там (во Франции) деревья обременены
плодами, нивы - волнующимися жатвами, окрестности веселящимся
народом. Переезжайте за Рейн, и вы увидите страны благополучные,
изобилием и многолюдством кипящие". Вот в чем уверяют бродяги
французские и вот чему, к несчастию, верят люди русские!..
Переезжают за Рейн - и где votre belle France! Где ваша
прелестная Франция...Ужасно опустелые края, земля нагая, деревья
увядшие и повсеместное безлюдье. Вот что представляется глазам:
вижу пространство, но не вижу деревень; поля необработаны,
окрестности унылы, тернии и волчцы растут на месте жатв!
В городах лучшие дома - казармы или больницы. Толпы нищих
встречают, провожают и всевозможными хитростями и уловками
нападают на кошелек и сердце проезжего. Один пугает вас своими
ранами, другой рассказывает о своем увечье, третий кричит,
четвертый поет. "Вот бедная сирота! - говорит какая-нибудь
старуха, подводя к вам маленькую девочку. - У нее нет ни отца, ни
матери; одно сострадание проезжающих кормит и одевает ее"...
Просительную речь свою говорит она целую четверть часа, а в
заключение восклицает: "Дайте ей франк!" "Что-нибудь убогому
старику!", "Что-нибудь бедному мальчику!", "И мне!..", "И мне!.."
или "Купите у меня цветов!", "У меня сладких пирожков!", "У меня
ягод" и проч., и проч. Вот что услышите, приехав на станцию. Но
тут уж лучше просто давать милостыню, нежели что-нибудь покупать,
ибо продавщицы цветов и лакомств с прегрязными руками и в
презапачканных лохмотьях.
Странно, что во всех местах, которые мы проехали, только и видны
дети да старики, женщин множество. Где ж цвет юношества? Он
подкошен косою смерти на полях войны! Народ и благоденствие его
поглощается военным правительством. Что есть тут хорошего, так
это большие дороги: чудесные дороги! Проезжаем несколько станций,
не спускаясь, не возвышаясь, все по ровной глади, как по
натянутому холсту; ничто не остановит повозки, нигде не получишь
толчка. Дорога чиста, как ток: на ней, как говорится, ни сучка ни
задоринки. Я в первый раз отроду по такой прекрасной еду. Около
себя видишь горы, а под собой не чувствуешь их. Чудесная здешняя
дорога проведена в виде огромной толстой плотины или наподобие
крепостного вала. В прямом направлении пробитые горы, срезанные
холмы, засыпаны рвы и овраги и проложен гладкий путь, шоссе. Это
шоссе в некоторых местах на два, на три и на четыре аршина от
горизонта от земли возвышается. Суди ж, сколько должно было
приложить тут трудов и сколько тысяч рук занято сею необъятною
работою!.. Но во Франции никогда не было мало рук и счастлива
была она, пока руки сии не сделались хищными, дерзкими и не
окунулись в крови! Сперва руки поселян возделывали нивы в долинах
и лелеяли виноград по горам; руки рабочих строили города, дома и
дороги; руки ремесленников ткали прекрасные шелки свои; руки
воинов поднимали оружие только в защиту отечества; руки вельмож с
честью управляли шпагою и пером; а руки государя крепко держали
скипетр. Тогда умы были остры, сердца веселы, души благочестивы.
Франция молилась, пела и любила государей своих. Но когда это
было? Очень давно!.. Настали другие времена и привели с собою
другие правы: половинное просвещение затмило здравый ум;
непомерная роскошь вельмож и богачей расстроила поселян и
огорчила бедных; уроки лжеумствователей зажгли страсти;
вольнодумство потрясло алтари веры. Тогда излишество рук,
употреблявшееся на украшение областей, обращено на совершенное их
опустошение. Оружие заменило и плуг, и косу, и мирный посох.
Ужасная буря, возраставшая из самого сердца Франции,
разрушительными вихрями понеслась по всем концам. Революцией
назвали великий перелом древнего порядка вещей, ниспровержение
трона и расторжение всех союзов с богом, добродетелями и тишиною.
Революция значит переворот - и конечно во Франции все
переворотилось и превратилось!.. "Guerre aux chateaux (война
замкам) et paix aux cabannes (и мир хижинам)!" - кричали
защитники равенства под предводительством генерала Кюстина и
нещадно разоряли и грабили дворцы и палаты. "Да здравствует
король!" - кричали защитники трона и дрались как львы с
нарушителями прежнего порядка. "Свобода! братство! равенство! или
смерть!" - кричал беснующийся народ - и свобода, братство и
равенство были только на языке и в мечтах, а смерть на самом
деле. Война, смерть и разрушение, взявшись за руки, ходили по
цветущим берегам величественного Рейна. Их след был след кипящей
лавы и всепожирающей саранчи. Нож стал тогда любимою забавою
безумной Франции: она резала им других и себя. Бури мятежей
согнали многие тысячи народа с родной земли под чуждые небеса,
конскрипция, или перепись, влекущая молодых людей поочередно на
убой, повергла земледелие и хозяйство в крайний упадок. Бури,
секира, дожди и времена искоренили, истребили, смыли и сгладили
сады, винограды и даже следы жилищ человеческих. Левый берег
Рейна, всегда улыбавшийся, видя себя столь благополучным в
цветах, виноградах и жатвах своих, теперь мрачен, пуст, печален,
показывает раны и опалы свои от молний мятежной войны. Вот в
каком состоянии нашли мы преддверие мнимопрелестной Франции.
Проселком, влево от Маинца, проехали мы чрез города Киршгейм,
Винвайлер и Кайзер-Лаутерн, где, вспав на большую дорогу, идущую